Но очень скоро иллюзии уступили место реальности. Местечко было облюбовано разными бродягами – матросами, блудливыми девками и всевозможными искателями приключений и легкой наживы. Редкий день обходился без драк и скандалов. Вилли пробовал было сопротивляться, звал констебля, сам не раз вышвыривал не в меру темпераментных посетителей за дверь – ничего не помогало. После смерти жены, года два назад, Вилли, у которого не было детей, окончательно плюнул на свое «детище», и «Райский уголок» стал тем местом, куда порядочному человеку не зачем показывать свой нос.

Русский дворянин Петр Кошелев к категории порядочных людей не принадлежал. Он часто появлялся в «Райском уголке», ввязывался в ссоры, покупал шлюх и бузил с друзьями.

По роду своей службы, с ним вместе здесь бывал и Иван. Но юноша он был скромный, трудолюбивый, его мало интересовали вино и девки, а больше привлекало другое. Вилли нашел в его лице благодарного слушателя. Когда старый морской волк начинал рассказы о своей жизни, то весь преображался. Лицо Вилли теряло то выражение мрачности и меланхолии, присущей ему, и приобретало иное, неведомое состояние трогательности и задумчивости. Иван, как зачарованный, слушал то сбивчивые, то повторяющиеся рассказы старика о неведомой и далекой земле, лежащей к югу от Индии, о пиратах Карибского моря, о плантациях Ямайки. Злые языки утверждали, что Вилли сколотил капитал не тяжелым морским трудом, а пиратствуя в течение ряда лет в теплых водах. Время от времени, Вилли, увлекаясь, приоткрывал завесу, но, вовремя спохватившись, переходил на другой рассказ. Ивана это живо интересовало, но напрямую спросить об этом старика он не решался, боясь что тот, обидевшись, перестанет рассказывать. Вилли был рад такому слушателю и, несмотря на непутевого хозяина Ивана, снабжал русских продуктами в кредит.

Вот и сейчас Иван брел в трактир и надеялся в очередной, неизвестно какой по счету раз, послушать о знаменитом пирате Далтоне. Подойдя поближе к «Райскому уголку», он услышал доносившийся из-за закрытых дверей шум. «Опять дерутся» – вяло подумал он и решительно толкнул дверь.

Сумев ловко увернуться от кем-то брошенного стула, Иван осмотрелся. Ему представилась следующая картина из жизни кабацкого Ярмута: трое здоровенных верзил, судя по внешнему виду моряки, списанные с кораблей по пьянке или еще по какому-нибудь темному делу, наседали на двух других, которых от бродяг выгодно отличало только наличие шпаг. В одном из них, с взлохмаченными волосами, в разорванной рубахе и с бешено перекошенным от ярости ртом, Иван узнал своего хозяина. Рядом с ним, столь же пьяный, раздавал удары направо и налево друг и собутыльник Кошелева Федор Мясников. В лежащем у входа на полу с окровавленным лицом человеке с трудом угадывался еще один их собутыльник – голландец Рене. Остальные посетители кабачка разделились на две части. Одна, менее пугливая и привыкшая к разного рода свалкам и потасовкам, с любопытством смотрела на это зрелище и гадала, чья возьмет. Вторая, менее искушенная, пыталась или выскользнуть на улицу или робко жалась к стене.

В тот момент когда появился Иван, Кошелев вспомнил о болтающейся у него на боку и вечно мешавшей движениям шпаге. Он выхватил ее и стал неуклюже вертеть перед носом огромного верзилы, в котором, не боясь ошибиться, можно было признать каторжника. Судя по движениям, Кошелев принял уже изрядную долю живительной влаги, именуемой вином. Он, надеясь проткнуть насквозь своего противника, ткнул шпажонкой, но удар пришелся в деревянную стенку. Шпага застряла и никак не собиралась покидать то место, куда она попала по воле судьбы. «Каторжник» воспользовался этим промахом и со всего размаху перешиб табуретом лезвие шпаги. Она слабо взвизгнула, и обломок ее беспомощно упал к ногам Кошелева. Тот испуганно и удивленно уставился на нее. «Каторжник» занес свой могучий кулак, целя в голову незадачливого противника.

Иван в два прыжка оказался возле них. «Каторжник», рассчитывая своим ударом раскроить череп этому неумехе – дворянчику, с изумлением заметил, что его кулак просвистел рядом с этим жалким типом, а сам он валится на пол. Иван привык к такого рода поединкам еще на родине, где он, отличавшийся силой и ловкостью, валил с ног здоровенных крепких мужиков в кулачных боях на праздниках. В этом он себя чувствовал уверенно и спокойно. Вот и сейчас Иван был хладнокровен, как будто это была не ожесточенная драка, а демонстрация удали. Его удар пришелся в висок «каторжника». Тот завалился на пол и неловко, как бы нехотя, перевернулся. Но малый был крепкий, повыше Ивана, да и потяжелее. Он приподнял голову и с некоторым удивлением уставился на своего нового противника.

–Все, ты не жилец на этом свете. Читай заупокойную, – прорычал он поднимаясь и смачно плюнул.

–Смелое заявление. А где же доказательства? – озорно огрызнулся Иван.

–Сейчас ты их получишь, тысяча чертей, – верзила бросился на Ивана.

Они вцепились друг в друга, словно клещами и стали раскачиваться из стороны в сторону, стараясь свалить с ног противника. В это время послышались крики: «Стража!» Свет померк и в сумерках были слышны только крики и ругань. Иван ловким ударом в живот сумел избавиться от своего здоровяка. Тот охнул и осел. Тут к нему с горящими от злобы и хмеля глазами подскочил Петр Кошелев. В его руке зловеще блеснул обломок шпаги и … сломанное лезвие вошло прямо в сердце «каторжника». Тот медленно перевел взгляд сначала на убийцу, потом на вонзенный обломок, обвел глазами пространство вокруг себя и повалился под ноги Ивана, страшно выкатив глаза. Все это произошло в считанные мгновения.

Свет зажегся, хоть слабый и дрожащий, но все-таки в его отблесках была видна картина произошедшего.

В трактире все было перевернуто вверх дном. Двое стражников подошли к лежащему голландцу.

–Ничего страшного, сейчас очухается, – один из них похлопал его по щекам. Рене застонал и выдал пару крепких ругательств. Двое других подошли к «каторжнику».

–Готов, – констатировал один из них, когда они с трудом перевернули массивное тело убитого.

–Кто это его? – они уставились на Ивана, стоявшего ближе всех.

–Не знаю, темно же было, – пробурчал юноша, не желая выдавать своего хозяина.

–А кто знает? – обратился констебль к собравшимся вокруг.

Послышались голоса очевидцев:

–Да не видно было.

–Может сам как-нибудь налетел?

–Ага, сам. Ты говори, да знай меру. Сам себе в сердце воткнул, дурья башка.

–Бог его знает.

–Вот этот длинноволосый как жахнет его по голове. Тот и свалился сразу.

–Да не сразу, я видел, они еще боролись потом.

–А шпага чья? – констебль выслушал эти сбивчивые возгласы и обвел толпу взглядом.

–Шпага вот его, – ткнул пальцем в Кошелева один из товарищей погибшего.

–Он и драку учинил. Этому, который представился, в рожу вино плеснул, а потом хотел шпагой проткнуть.

–Он его, наверняка, и прибил.

–Не я это, – хмель с Кошелева как рукой сняло, – верьте, не я, – выкрикнул он, затравлено озираясь.

–А кто же? – еще раз переспросил констебль тоном, в котором плохо скрывалось сомнение.

Кошелев растерянно озирался, повторяя: «Не я это». И тут он перехватил взгляд своего товарища Мясникова. Тот всем своим видом показывал на Ивана. Кошелева осенило. Слуга! Пусть слуга и отдувается, не ему же дворянскому сыну быть замешанным в это грязное дело. А слуга, для того он и существует, чтобы им жертвовать.

Кошелев расправил плечи, тряхнул всклоченными волосами и указал пальцем на Ивана:

–Вот он. Он – убийца. Мой слуга, – дальше Кошелев перешел на русский. Говорил он сбивчиво и торопливо, скорее убеждая себя и заискивающе заглядывая в глаза констеблю. – Он бросился меня защищать, а … потом, потом выхватил у меня из рук этот обломок…. Я пытался его схватить, удержать, а не успел … не успел я. Вот.

Констебль выслушал его речь и кивком головы указал своим помощникам на Ивана:

–Взять его.

Иван обомлел. Он преданно и честно служил, а его… за что… в тюрьму, за хозяина. Сколько раз он спасал своего скандалиста – барина из разных переделок. Был его нянькой, можно сказать. Выполнял различные поручения, и хорошо выполнял. Иван был потрясен предательством. Его честного человека сейчас посадят в тюрьму, а может быть и …нет, об этом не хотелось думать, а пьяница и трус Петр Кошелев будет по-прежнему бесчинствовать в кабаках и гулять с «веселыми» девками. Все эти мысли пронеслись в голове Ивана, пока стражники вели его к выходу. Но слов оправдания не было. Проклятая привычка раба! Что стоит обернуться к Кошелеву и громко произнести: « Вот он – настоящий убийца», ан нет. Слова эти, такие простые, застревают в горле, а сам Иван покорно идет со стражами закона. Только лишь взгляд бросил он на того, кто предал его. Кошелев не выдержал этого взгляда, взгляда человека, который понял грань между добром и злом, и отвернулся.