В низине у реки в заболоченной старице порылись лопатками, прихваченными с пожарных щитов, и насобирали плотно закрытых речных мидий, целое ведро. Выкопали корни капелюшника — так назвала это растение Настасея. Корни капелюшника партизаны вываривали, сушили и растирали в муку: это рассказывала белорусскоязычная экскурсовод в столичном Музее Великой Отечественной войны, и Наста хорошо запомнила этот факт, но ботаническое название капелюшника Наста не помнила. Тане Гонисевской предстояло покопаться в книгах, чтобы выяснить это.

Девушки выгрузили свою добычу, пообедали овсянкой и ушли снова.

Северный температурный след сегодня не чувствовался, но зима вступала в свои права. С низкого неба начал сыпаться первый снег. Снег полосой лёг там, где замёрзла земля в потоке холодного воздуха, но таял, попав на неостывшую почву, травы и кусты. Алина торопила: скоро вылазки придётся делать по снегу, а её такая перспектива пугала. Да и растения и корни под снегом им ни за что не найти.

Кончался день, когда в лагерь прибежали запыхавшиеся Иванка и Лиля, и суматошно стали искать садовую тележку и верёвки; спрашивать, как себя чувствует Вован…

Пашка, ничего не понимая, скакал за ними.

Девушкам нужна была помощь, которую они не решались попросить. Оказывается, они нашли молодую косулю, застрявшую в буреломе, и теперь соображали, как доставить её в лагерь. В лесу олениху караулили остальные и ждали тележку. Девушки решили, что все вместе смогут протянуть тележку по лесу.

Вован, отлежавшийся за полдня, услышал их метания и, кряхтя, поднялся с постели. 'Какая тележка?! — загремел он. — Понесём вашу козу!' Он не понял, что девушкам нужна была живая косуля. Но Иванка и Лиля именно это имели в виду, вспомнили про носилки, как на них несли Вована, и выволокли их из угла. Брать садовую тележку они передумали. Вован даже оскорбился немного: на этих носилках утром несли его самого. Но девчонок было не переспорить, к тому же, они торопились обратно. И Краснокутский поспешил за ними в лес. Пашка хотел двинуться с ними, но Лиля сказала, что нельзя оставлять лагерь, печки и детей — Матвей и Ксюша спали. И Пашка остался.

В лесу Светка Конторович разговаривала с оленихой и ни за что не хотела с ней расстаться. У Конторович случился прилив нежности, она требовала сохранить 'мемеку', доставить её в лагерь, и сказала, что с места не двинется без козы. Всем пришлось бродить по лесу вокруг Светы с козой, ждать возвращения отправленных в лагерь девчонок. Девочки с носилками вернулись нескоро. Вован вёл на поводке Пальму, так как уже вечерело, в лесу сгущались сумерки, и он подумал про себя, что девчонки совсем страх потеряли.

Косуля обезумела от ужаса при виде собаки.

Вован навалился здоровым плечом на козу, одной рукой ловко скрутил ноги животному, не переставая бурчать недовольно. Потом с помощью девчонок перевалил козу на носилки. Нести носилки, имея в напарницах девушек, было тяжело: по росту Вовану мало-мальски подходили только Таня и Вероника, остальные были слишком низкие, и Краснокутскому казалось, что он вместе с козой тянет здоровой правой рукой ещё и вцепившихся в носилки девчонок.

Вован взмок. Он успел тысячу раз обругать их за эту затею, и предлагал зарезать козу и нести мясо. Света вопила в ответ, девушки тоже. Собака взлаивала, мемека испуганно блеяла и временами сильно дёргалась, — шуму было на весь лес, но они всё-таки двигались в лагерь.

На шум из лагеря пришли девятиклассники Влад и Стас во главе с Лёхой: они только-только вернулись с охоты. Здоровяк Лёха взвалил козу на плечи и донёс до лагеря.

По дружному требованию женской половины Пашке пришлось обследовать ногу мемеки в свете трёх фонарей. Нога была действительно сломана, а животное находилось на грани безумия. Пашка старательно перевязал ногу козе, пока девушки, совершенно вымотавшиеся за день, следили за манипуляциями своего костоправа. Куда поместить козу, ещё не решили. Света гладила мемеку и слышать не хотела оставить её на газоне. Она придумала и сама себе поверила, что ночью козу съедят волки.

Тогда решили запереть косулю в чулане, где когда-то стояли швабры. Свету это устроило.

Когда поужинали синим бульоном с зайчатиной и отдельно — кашей, по которой за месяцы дикой жизни истосковались и потому проглотили на 'раз', Димка Сивицкий сказал:

— Эх, представляю: однажды мы вернёмся с охоты, а здесь стада животных ходят, птица кудахчет и яйца несёт, собаки с котами плодятся, грядки с репками-морковками зеленеют, грибы прямо под скамейками растут, в бассейне рыба косяками плавает!.. Хорошо у вас, девушки, получается!

Все согрелись мечтой о мясных и молочных стадах.

Тем более, рейд девятиклассников по окрестностям выдался неудачным: им удалось подбить только двух куропаток и выловить немного мелкой рыбы. И это на двадцать четыре человека.

На следующий день Алина 'сделала воскресенье'.

Это выражение принадлежало младшим детям. Давным-давно, словно в другой жизни, ещё на трёх этажах, когда измученное голодное племя и думать забыло считать первые беспросветные дни, — однажды серым промозглым утром Алина послала Ксюшу и Матвея обежать спальни и объявить, что сегодня воскресенье, и никто не пойдёт на работы. И младшие понеслись с криком: 'Алина Анатольевна сделала воскресенье! Выходной день для всех!' И кто-то из ребят в тот первый выходной подкинул в ведро, которое Алина несколько дней подряд очищала от краски в любую свободную минуту, сложенный вчетверо лист, а на листе было написано 'Только настоящая ведьма может сделать воскресенье. Я люблю ведьмочку Алишку!'

Воскресенье в деревне всегда проходило своеобразно: одни работы менялись на другие. Не ходили на промысел, но мастерили что-нибудь для себя. А после захода солнца ничего не делали, сидели у огня, читали по очереди книжки вслух и уже перечитали немало и учебников, и книг, которые собрали в классах. В старшеклассниках проснулся интерес к любой литературе, но задержались на той, которая описывала жизнь, полную преодолений. Хорошо пошёл Паустовский и Пришвин, "Охотничьи рассказы" Тургенева, весь Янка Мавр и 'Люди на болоте' Мележа. Но ещё лучше слушали рассказы Джека Лондона и романы старика Жюля Верна, которого оказалось до обидного мало — всего пара томов. Алина настаивала на воскресных уроках и напирала на грамотность. Елисей согласился вести историю и обществоведение. Алине не нравилось, как он трактует учебники, и часто урок срывался, потому что эти двое начинали спорить, причём Алина вспыхивала и изобретательно язвила, а Елик высокопарно настаивал на своём и циклился. Все остальные следили за их перепалкой с большим интересом, считая это представление самой интересной частью вечера. Зато Елисею никто не мешал в его нравоучениях, и ещё он почему-то охотно читал вслух сказки, любые, даже из азбуки, выводя из них мораль и усматривая эзотерические намёки и естественнонаучные наблюдения. Так, Колобок, оказывается, символизировал смену лунных фаз. В общем, по воскресеньям интеллектуальная пирушка растягивалась до полуночи. Однажды попробовали читать стихи — не пошло, но Настасея возмутилась, обозвала всех дикарями, и настаивала на повторении поэтических вечеров. Успевали вволю попеть под гитару, — всё больше ребята, для них, оказывается, подходили все Сашкины песенные запасы. Для девушек песен, которые им хотелось бы петь, было мало. Всё, что девушки помнили, теперь казалось глупым, или ничтожным, или дурацким. Жека Бизонич заявил, что если потеряют основные принципы программирования — им не будет прощенья. Таня сказала, что Жеке нужно продумать и записать всё в понятной форме для потомков.

— Чьих потомков? — резковато бросил ей Жека Бизон. И Таня, почувствовав его тоску, решила не бередить парню душу. Ей давно казалось, что Жека… Ладно. Она решила молчать.

…Впервые на новом месте девушки развели большую стирку, получая тёплую воду из огромной кастрюли в полевой кухне. Подсчитали количество постельного белья и штор в лагере. Получился солидный запас добротной ткани. Алина назначила кастеляншей Иоанну, умевшую постоять за общинное имущество и ловко бившую парней по рукам по малейшему поводу, и всегда неожиданно. За это Иванку редко звали по имени, чаще по фамилии: Метлушка.