Алина выслушала рассказ парней. Спросила:

— Почему вы не пошли в деревню?

Но Жека сбежал к конфорке, где закипела вода в большой кастрюле, и надо было зачерпнуть кипятка и наполнить им чашки для вечернего чая, а затем побросать в кастрюлю мелко наструганное мясо, которое Жека рассчётливо отрезал от последнего куска холодной лосятины.

Влад не расположен был говорить. Он нуждался в покое, отбив три перехода туда и обратно по дикому лесу за два дня. К тому же, Алина чувствовала, глядя, как прикрыл веки Боксёр — он не готов делать выводы, а без выводов будет молчать. И всё это свидетельствовало об одном: на трёх этажах что-то произошло. И только юный Сивицкий, счастливый тем, что жив и сидит в тепле и безопасности, с готовностью принялся пересказывать Алине последние новости. Но он знал немного, так как оставался с Жекой на левом берегу Большой реки, когда десятники Краснокутский, Понятовский и Карнадут переправились на правую сторону и встретили Лёху.

Дима зачастил обычной своей скороговоркой:

— Алин Анатольевн, в деревне власть сменилась. Елик объявил себя мужем Светки Конторович и отцом её ребёнка…

— Какого ребёнка?! — простонала Алина, — Ещё же ничего не родилось, всё только в проекте… А что Света?

— Конторовичиха заседает рядом с ним, раздувшись от гордости. Елик объявил себя главным, типа, правителем.

— А остальные?

— Лёха ничего не сказал про остальных. Мы так прикинули, что Елик объявил себя императором Поднебесной утром, когда ушли охотники. Сегодня очередь охотников из десятка Боксёра, значит, всё делалось без них. Ребята Дениса Головы должны отдыхать после вчерашнего рейда. Наверное, они отсыпаются и, пока их не разбудили, не в курсе всех этих государственных переворотов.

Тогда, получается, бунт Елика — это бунт Елика, и поддержали его только ребята Вована Краснокутского, и только потому, что Вована рядом нет. Сегодня и завтра их очередь дежурить на трёх этажах.

И что сделает Большой Вован — непонятно. Может, возьмёт инициативу в свои лапы, может, надаёт всем оплеух и вернёт всё на место… Никто точно не может сказать. Но под Елисеем Вован, ясное дело, ходить не будет.

Алина отозвалась эхом:

— Не будет, это точно.

— Лёха бродил как потерянный вдоль Большой реки, он ждал нашего возвращения, а сам ничего не соображает от переживаний, потому что девушки непонятным образом оказались на территории десятка Краснокутского, и Лёха подсмотрел, как шептались его Танюшка и Макс. Шептались и улыбались. Лёха думает, что Танюшка к Максу переметнулась, типа, продинамила его девушка.

— Бред! — отрезала Алина.

— Лёха бросился к Понятовскому, как к отцу родному. Похоже, он того, от горя спятил.

— Вован и Денис, надеюсь, не спятили от таких новостей? А то для одного дня слишком много в нашей деревне чудесатостей.

— Не знаю, вряд ли. Вован Краснокутский, как услышал про Елика и Свету, двинул в деревню, не оглядываясь. Понятовский с Лёхой бросились догонять Краснокутского, мы с Жекой удивлялись, глядя с другого берега, как они маршируют вверх по склону от реки, а Влад Боксёр садится в лодку и рулит обратно, к нам.

Влад слушал Сивицкого, ждал, пока тот выскажется, а потом открыл глаза и, морщась от раны на щеке, подытожил:

— Было так. Лёха нас встретил. И он действительно расстроен из-за Тани. Что в деревне — непонятно. О чём шептались Таня с Максом — тоже неясно.

Мы обсудили, что всем в деревню возвращаться не стоит, имеет смысл кому-то вернуться в лагерь, а дальше — видно будет.

Как только решили, Вован ушёл, ни слова не сказав. Мы с Понятовским тянули жребий, кому гнать лодку обратно. Выпало — Денису. Но он, конечно, думал только о Насте, на всё махнул рукой, и я только спину Понятовского увидел: он попёр как скорый поезд вслед за Вованом, в школу. И Лёха при нём.

В общем, надо решать, как быть дальше. Ночь переночуем спокойно, а завтра после обеда могут нагрянуть гости, и кто именно придёт — неизвестно. И кто их выведет на тропу в лагерь — неясно.

Жека пояснил:

— Вдоль реки мы метки не делали… Так, на всякий случай… Метки начинаются за буреломом. Влад волнуется, что тропа стала опасной, раз на ней появились волки, и сообщить об этом ребятам нет никакой возможности. Если дело совсем плохо, то Адамчика с нашими ребятами могут не пустить в деревню, когда они явятся с охоты. Вот что фигово. И через реку им не перебраться, единственная лодка у нас…

Алина осторожно проверила, как держится повязка на раненой щеке беспокойного Боксёра.

Успокоила:

— Это у вас от усталости воображение разыгралось. У Елисея руки коротки. Я доверяю Лёхе, Денису и его ребятам и своим девочкам, а потом в деревню вернётся Адамчик с парнями, или уже вернулись, если уходили недалеко… Подождём до утра. Завтра я осмотрю вашу рану, Владислав Олегович, и пойду в деревню. Женя и Дима, я попрошу вас идти со мной.

Ребята молча переглянулись.

Жека Бизон отозвался от конфорки с кипящим в кастрюле бульоном:

— Здесь волки, Алина!

— Вы убили их, — загадочно изрекла Алина.

— Мы убили одну пару белых волков, — заметил Влад.

— В этих краях не живут белые волки. С человеком местные волки вряд ли встречались, поэтому людей не трогают, и так будет, пока волкам будет хватать другой добычи. А те, которых вы убили, — чужаки, они вынуждены были отвоёвывать себе территорию и напали на первых, кто попался: на вас. И я догадываюсь, откуда они взялись.

— Откуда?

— Я наткнулась на северный тепловой след. Поток направлен точно с севера на юг. Только тепловой он в противоположном значении: он гонит сюда жутко холодный воздух.

— Заметно холоднее?

— Градусов на десять холоднее здешнего, — вздохнула Алина.

— Ёлки! Но это же меняет наши планы! Подсесть на холодную иглу, оказавшись в лагере, это не лучший вариант!

— Павлович что-нибудь говорил о струе морозного воздуха?

— Нет.

— Думаю, это свежая аномалия. И она нестабильная. Как было у нас с западным воздушным коридором. И мы не можем быть уверенными, что завтра холодный поток не задует на школу. И ещё есть одно дело. Дима Сивицкий, можно тебя?

Дима подошёл к Алине, Владу и Жене.

Алина спросила:

— Ты доверяешь Владиславу Карнадуту по прозвищу Боксёр и Евгению Бизоничу…

— …Бизону! — закончил за неё Сивицкий. — Доверяю, конечно!

— Подожди, не торопись. Ты не наблюдал у этих двоих приступов необъяснимой жестокости?

— Нет, конечно!

— Ты уверен? И на охоте тоже?

— Вам что, волков жалко, которых они сегодня убили? Алин Анатольевн, мы выживаем в диком лесу! Нам эти звери во где сидят! Конечно, мы бы с радостью пошли в магазин и купили поесть, чем ловить и резать всё, что шевелится! — воскликнул ничего не понимающий Дима.

— Тогда спроси этих двоих, — как себя спроси, по-совести, что они сотворили с умирающим человеком?

— С каким человеком?! — воскликнули все трое.

— С Павловичем! — отрезала Алина.

Она отвернулась, сжимая сплетённые пальцы, и чувствуя, что всё в ней напряглось, и не зная, какой ответ её бы устроил.

— Ну и ну! — за её спиной то ли восхищённо, то ли возмущаясь, произнесли Влад и Жека.

— Я тобой любуюсь! — заметил Влад. — Ловко припёрла нас к стенке. Алина Анатольевна! Ты что, нашла тело?

— Конечно! Зачем бы я ходила смотреть яму в лесу?

— Да, об этом мы не подумали. Скажем ей, Жека?

— Все равно она нас раскусила, — ответил Жека, подозрительно гнусавя. — С некоторых пор мы вампиры и некроманты…

— Этого добра я не боюсь, но и шутить бы не советовала, — сказала Алина и обвела взором стены котельной, по которым двигались и ломались жутковатые тени, отбрасываемые светом сработанного покойником фонаря.

— Ну?!

— Паша Стопнога заказал нам труп, — ответил Влад, заинтересованно наблюдая за меняющимся выражением глаз Алины.

— Не верю! — на всякий случай воскликнула Алина, вдруг осознав, что уже не имеет власти над парнями; они живут своим умом и лишь позволяют ей играть в учительницу-распорядительницу.