– А вы сами где взяли эти колеса? На складе у починщиков таких нет.

– Так у бартожцев и взяли, господин наместник, – Ватахур-нуба показал в ту сторону, где расчищали площадку под воздушный порт.

– То есть, вы их утянули с бартогской стройки, а потом кто-то бесстыжий утянул их у вас? И кого я после этого должен привлечь к ответственности?

– Нет-нет, господин наместник, такие дела у нас не одобряются! – артельщик протестующе замахал руками. – Мы их выменяли у тамошних на карайпу, все было честь по чести.

– Что такое карайпа?

– Благословенный напиток, господин наместник, его из черноигольной мананаги варят, которая весьма для карайпы годится. Хорошее питье, от него все, что видят глаза, становится удивительным, а человек обретает душевное счастье. Парни из моей артели нашли черноигольник, наварили в достатке, и мы бартогские колеса выменяли, а это ворье тут как тут…

Мананаги росли в Олосохаре где поодиночке, а где целыми семействами, попадались они и в окрестностях Ляраны. Иные выглядели, как ощетиненные иглами нефритовые колонны, другие напоминали причудливые скульптуры, составленные из мясистых зеленых лепешек или шаров, усеянных шипами.

«Вот тоска, и я теперь за все это отвечаю… Причем непонятно, такие дела противозаконны – или закона на этот счет пока нет, и то, что я сделаю, будет полицейским произволом?»

– Много карайпы у вас осталось?

– Половину употребили, но запас есть, преподнесем господину наместнику с величайшим почтением!

– Идем.

Он поднялся на ноги. Уже лучше. Головокружение отпустило.

Ватахур-нуба, не чуя подвоха, привел его к себе в шатер. Раскидал ворох свалявшихся войлочных одеял, которыми укрывались по ночам, когда песчаное царство остывало под холодными звездами, и глазам явились две медных баклаги с краниками. Пятнистые, потускневшие, слегка помятые – словно исконные обитатели пустыни пробрались в людское стойбище и прикинулись посудой. В придачу среди тряпья лежали три поясных фляжки.

– Это все?

– Нынешний запас, господин наместник, а как закончится – еще наварим.

– Больше не наварите. Человек от этого зелья теряет рассудок, видит не то, что есть, и не сознает, что делает. Поэтому карайпа в Ляране под запретом. Нельзя ни пить, ни варить, ни пускать в оборот для обмена. Все, что есть, подлежит конфискации и уничтожению.

После этой речи, при гробовом молчании работников, не смевших перечить вслух, он вытащил баклаги наружу и отвернул первый краник, похожий на крючковатый нос. Побежала темная с прозеленью струйка, распространяя крепкий горьковато-травяной запах.

– Не надо! – сдавленно ахнул Ватахур-нуба. – Господин наместник, ваша мудрость велика, но нельзя же… Солнце же печет…

Игнорируя протесты, Хантре с ожесточенным чувством должностного лица при исполнении открыл вторую баклагу и с помощью заклинания эффектно вышиб пробки из фляжек.

Несколько мгновений все в тишине смотрели, как пахучее зелье утекает в песок, а потом худощавый работник с перекошенными плечами запрокинул лицо к небесам и протяжно запел, словно был один-одинешенек в целом мире. Еще двое начали приплясывать на месте, топчась по брошенным инструментам. Кто-то опрокинул пинком ведерко со строительным раствором и расхохотался.

– Я лишь хотел дерзновенно молвить, не надлежит это делать на солнцепеке, господин наместник, – умиротворенно произнес Ватахур-нуба. – Блаженство-то какое, только ноги у меня теперь короткие, и куда мне такие длинные руки, они же как виноградные лозы растут и растут, вон докуда уже доросли…

Хантре понял, что совершил чудовищную ошибку. Это варево из кактуса не надо было сливать при высокой температуре, потому что испарения. О чем и пытался предупредить артельщик, а он не послушал, и что теперь делать?

Похоже, на него карайпа подействовала не так, как на остальных. Неожиданно вспомнилось, что сказал ему Кем в Аленде незадолго до того, как они угодили в ловушку. Вспомнилось и тут же исчезло. Это было что-то важное, ключевое, но почему-то для него недоступное.

И еще Суно Орвехт зимой, в поезде, назвал ему два имени: Сабил из Пчевата и Начелдон. Эти тоже знают что-то важное. Он тогда решил их разыскать, но позже напрочь об этом забыл.

Достав из магической кладовки тетрадь и чернильный карандаш, он записал имена, одно и то же крупными буквами на нескольких страницах. И вдобавок у себя на руке. Было ощущение, что когда действие карайпы закончится, он опять об этом забудет, но если потом написанный текст попадется на глаза – возможно, у него будет шанс разобраться.

В этот раз коллега Тейзург приятно удивил.

Формат встречи предполагал, что участники явятся с супругами. Король Руверет и Шеро Крелдон – вдовцы, а первый советник Верховного Мага прибыл со своей официальной сожительницей. Зинта отнекивалась, но он настоял: это лишний раз подтвердит ее статус – и статус их ребенка. На прошлой восьмице, угощая ужином молонского посла, Орвехт завел разговор о том, чтобы Зинте дали развод с Улгером Граско. Посол обещал посодействовать. В темно-зеленом платье с тонкой серебристой вышивкой, с холмом живота под свободными складками, лекарка выглядела весьма достойно. С Шеро она давно знакома, да и короля Ларвезы видит не впервые, некоторое время назад монарх был ее пациентом.

Оставалось гадать, кого притащит с собой в качестве «супруги» коллега Тейзург: смазливого юнца в женском платье, Серебряную Лису, одну из красоток алендийского полусвета? С него станется.

Все приготовились к тому, что придется терпеть за столом какую-нибудь нетривиальную особу, но князь Ляраны прибыл в сопровождении элегантной черноволосой дамы с царственной осанкой и утонченно-породистым лицом. Похожа на представительницу сурийской знати. Так и оказалось: Тейзург представил ее, как принцессу Касинат, свою официальную наложницу, владетельницу Шилиды – сопредельного Ляране государства, которое с недавних пор находится под его протекторатом.

– Увы, господа, стараниями вашего Дирвена я оказался в неловком положении, – произнес он доверительным тоном после взаимных протокольных приветствий. – Полагаю, каждый из вас хоть раз в жизни испытал, как это бывает…

В Яшмовом кабинете повисла пауза. На изможденном лице Руверета читалось, что он мог бы выразить несогласие, но в силу хорошего воспитания лучше смолчит. Крелдон хранил непроницаемо-сумрачную мину: мало ему злополучного дня рождения, теперь еще откровения другой стороны выслушивай… Небось опять кусок в горло не полезет, с сочувствием подумал Орвехт.

shy;- Боюсь, коллега Тейзург, не у всех присутствующих столь богатый жизненный опыт, – произнес он вслух.

А лекарка без обиняков брякнула:

– Вот недаром говорят, коли роешь другим ямы, не обессудь, если тебя самого лихо с лопатой за углом поджидает. А Дирвена если встречу, в рожу плюну, прости меня Тавше.

По-молонски, так что его величество и ее высочество ни слова не поняли. Зато Шеро едва слышно хмыкнул – то ли осуждающе, то ли одобрительно, поди разбери. Суно мысленно схватился за голову: из Зинты тот еще дипломат.

– Зинта, это была не лопата, – с обезоруживающей улыбкой возразил коллега Тейзург. – М-м, скажем так, нечто другое… Говорят еще, что каждый толкует недопонятое согласно своим тайным устремлениям – занятная гипотеза, не правда ли? Увы, господа, отдаю должное вашей проницательности, но я имел в виду не то, о чем вы дружно подумали. Речь идет не о забавном интимном приключении, а о моих благих планах преподнести вам похищенные Мулмонгом капиталы Королевского банка и взамен подписать соглашение о воздушных сообщениях посредством дирижаблей между Бартогой, Ляраной и Ларвезой. Прекрасные были планы… Но ваш протеже их угробил, и теперь передо мной маячит перспектива заполучить ораву нищих подданных, которых первым делом надо будет лечить и обеспечивать продовольствием, – он едко усмехнулся. – Чувствую себя едва ли не председателем благотворительного общества…