Он попал на крючок почти так же, как те, кто рвется к власти. Плевать он хотел на власть, никогда не тянуло, другое дело – ответственность. Благие намерения Тейзурга по поводу Ляраны и Сирафа определяются прихотями бывшего демона. И Хантре сознавал, что в данной ситуации ключевая фигура – это он, поэтому не может он отсюда уйти.

Эдмар способен и на плохое, и на хорошее, вот только для него нет принципиальной разницы между тем и другим. Ждать от него можно чего угодно, в самом широком диапазоне. Вспомнились – словно давний полузабытый сон – материалы какого-то расследования, в центре которого находился все тот же Тейзург, натворивший дел. Только не под этим именем и не в этой жизни. Ошеломляющая мозаика фактов: по совокупности тянет на пожизненное, но в то же время хватает такого, что можно трактовать как смягчающие обстоятельства.

Нельзя допустить, чтобы в Сонхи он стал таким же отморозком, как тогда.

Что еще, кроме Эдмара, было «тогда», Хантре так и не вспомнил. Единственное впечатление вроде бы оттуда: небо и солнце такого цвета, как будто смотришь сквозь зеленое стекло.

Он высидел на приеме до конца, даже сымпровизировал короткую поздравительную речь, вручая подарки бартогскому послу – представительному лысому господину, взмокшему до испарины в мундире с эполетами и роскошной перевязью. Председатель Городского Совета потом уверял, что его речь была истинным перлом благорасположения и государственной мудрости. Перлом или нет, но получилось не хуже, чем у других официальных лиц.

На следующее утро секретарь, как и обещал, принес ему протокол. И ведь ясно, что Эдмар про себя ухмылялся, с удовольствием внося в документ издевательски-пафосные поправки. Для него это еще одна игра, в которой он может участвовать, а может и не участвовать, в зависимости от настроения: себя-то он оставил за рамками этого бюрократического разгула.

Если бы он проникся нежными чувствами к Лорме или кому-нибудь вроде нее – никаких гарантий, что это не обернулось бы проблемами для Ляраны, присоединенной на днях соседней Шилиды и тех его владений, которые пока в перспективе. Хантре все чаще размышлял об этом, и знал бы Тейзург, что «второе лицо в государстве» вынашивает крамольные замыслы… Хотя, может, и догадывается, и это для него тоже игра. Надо найти способ ограничить его полномочия. Кештарен с подельниками – та еще шайка, таких на пушечный выстрел нельзя подпускать к власти. Зато в Ляране теперь есть Городской Совет, и люди, которых Венша там собрала, в общем достойные, неглупые и достаточно смелые, на них и надо делать ставку. Проблема в том, что Эдмар уже начал опутывать их бюрократической паутиной – во избежание конкуренции и забавы ради, один протокол чего стоит.

На полуофициальном ужине, ради которого опять пришлось облачиться в роскошную баэгу, Хантре высказал все, что думал по поводу утвержденного князем протокола. Члены Совета сокрушенно качали головами, почтительно возражали, иные предпочитали хранить молчание, но Хантре видел, что в душе они придерживаются того же мнения. И когда он сказал, что за формальностями не стоит забывать о благе Ляраны, не нашлось никого, кто бы внутренне с этим не согласился.

Видящий против демона-интригана. Только не увлекаться. И не допускать, чтобы Эдмар увлекся – если тот расценит это, как борьбу за первенство, он сделает все для того, чтобы любой ценой выиграть. Для Ляраны, Шилиды, Сирафа и прочих подразумеваемых территорий в этом не будет ничего хорошего.

Когда начинает светать, пески Олосохара становятся бледно-аметистовыми. Над ними разливается океан холодного молока в серо-голубых и сиреневых переливах, а краешек солнца, сияющий над кромкой барханов, вначале кажется серебряным. Как будто это совсем другая пустыня – не та, что днем или вечером.

Хантре любил этот короткий промежуток, и в то же время его беспокоило сходство того, что он видит, с какой-то другой местностью, которую он не помнил, но хорошо знал. Те же краски, только там не песок, а море. Хотя песок тоже есть, вдоль полосы прибоя. И он там был не один, с кем-то еще. Вспомнить людей никогда не удавалось, зато вспоминались местные растения: глицинии, вебринерии, розы, кьямавы… В Сонхи из этого есть только розы и глицинии.

Он дошел до конца уводившей в пустыню улицы – пока еще необитаемой, с недостроенными домами – когда ощутил угрозу. Секунду назад ничего не было, а теперь есть. Что-то ринулось с глухим рычанием из туманно-сиреневых теней, клубящихся меж каменных стен. Едва успев отпрыгнуть в сторону, он приземлился на четыре лапы и тоже зарычал.

Замершая напротив серебристая лисица вдвое превосходила его размерами – впрочем, она может быть величиной и с лошадь, и с ящерицу, которая уместится на ладони. Кинжальные клыки оскалены, глаза бешеные, вертикальные зрачки полны кромешной тьмы.

Сам он выглядел со стороны под стать противнику: шерсть вздыблена, распушенный хвост.

Появившийся из закоулка одинокий прохожий, едва увидев их, бросился наутек. Краем человеческого сознания Хантре уловил, что он оказался тут не случайно: собирался подать какое-то прошение «господину наместнику» лично в руки, минуя дворцовых чиновников. А теперь наверняка решит, что через чиновников все-таки безопасней – при таком-то начальстве!

Звери, которые были не звери вовсе, несколько мгновений кружили посреди улицы. Между тем солнце высунулось из-за горизонта, барханы пожелтели, от каждой травинки и от каждого строения нарисовались длинные тени. Небо расцвело золотисто-розовым, и в его ослепительной бездне обнаружились перистые облака.

Серебряный Лис первым принял человеческий облик. Хантре, с задержкой в секунду, последовал его примеру.

Демон скалил клыки, его тяжелые кулаки были сжаты, на мощной шее и мускулистых руках серебрились под мраморно-белой кожей набухшие жилы. Он был до пояса обнажен, в кожаных штанах, сапоги увешаны подвесками, как стойки для украшений в галантерейной лавке. Хотя украшений с пожелтелыми зубами странной формы и фрагментами позвоночника неведомой твари в лавках обычно не увидишь. Похоже, на штаны и сапоги пошла шкура какого-то менее везучего демона.

А лицо словно яростная трагическая маска, словно Лису не то что воздуха – всего мира не хватает, чтобы вдохнуть полной грудью.

– Чего надо?

– Ты мне еще вопросы задавать будешь? – процедил князь Хиалы, пронизывая его ненавидящим взглядом.

Хантре вспомнил о том, что с недавних пор он не только «господин наместник», но еще и префект полиции этого города, и разговаривать с агрессором ему полагается иначе – не как участнику уличной стычки (хотя где-то в заснеженных глубинах его памяти был и такой опыт), а как лицу, облеченному властью.

– На каком основании нарушаем общественный порядок?

По крайней мере, демона это обескуражило. С полминуты он смотрел на собеседника – Хантре был наготове, чтобы выбросить магические щиты в момент атаки – и внезапно сменил облик.

Черты лица те же, но мельче, изящней. В придачу к штанам и сапогам появилась туника, то ли шелковая, то ли из промозглого тумана Нижнего мира.

– Ты должен кое-что для меня сделать, – заявила Лиса безапелляционным тоном.

Ее голос звучал хрипло, в нем смешались брезгливость и горечь.

– Тебе нужна помощь?

– Еще не хватало, чтобы я обратилась за помощью к такому, как ты. Тейзург распорядился, чтобы ты сделал то, что я скажу.

– Он платит мне жалование. Что от меня требуется?

Это опять ее обескуражило. Лиса нарывалась на драку, и так легко было поддаться… Но он видел перед собой – вторым слоем, за ликом разозленного демона – существо, с которого как будто кожу содрали. Не в буквальном смысле – на сапоги, но ей от этого не легче. Хантре смутно улавливал отголоски ее чувств: с ней такое впервые, она как будто хлебнула яда, разъедающего внутренности, и как будто колеблется, ожесточиться или нет.

– Посмотри эпистолу, – бросила она с неприязнью, достав из-за голенища смятый листок. – Золотоглазый говорит, ты умеешь читать то, что осталось между строк. Меня предали, хотя я не давала для этого оснований. В Хиале это в ходу, да и в людском мире тоже сплошь и рядом… А все равно паскудно. Если она решила, что я собираюсь сожрать ее новорожденного детеныша, так я вроде не давала повода так думать. Наоборот, я предложила ей защиту, ничего не требуя взамен. Я дала ей браслет, сплетенный из моего волоса, чтобы мы всегда могли связаться – а теперь он уничтожен. Его спалили магическим огнем, уж это я даже на расстоянии почуяла. Только определить направление не смогла, ее нынешние защитнички приняли меры.