Однушку, что осталась от матери, сдал и прочь из Москвы, в осеннюю глухомань, чтобы не видеть никого, не слышать. Забиться в угол, злиться на всех, завидовать всем, себя жалеть.

Хотелось водки. Приподнялся, посмотрел на рюкзак, где лежала приготовленная в дорогу бутылка.

Нет. Завтра вставать рано, суета вокзальная… Надо быть трезвым. А выпить хотелось. Привык.

Поход этот… Вцепился в него. Напридумывал себе, зимой, в городке, что не вернётся.

Вот он, шанс уйти красиво. Затеряться в тайге или утонуть, проходя пороги. Рисовал, раскрашивал картинки одинокими зимними вечерами.

Сейчас почему-то всё отступило, смешалось в радостную кутерьму отъезда. Ехать, лететь, видеть новое, чувствовать, жить!

Вспомнил… Занесло как-то по работе в Ашхабад, в Туркмению. Встречали – традиционный плов и отдых на берегу какого-то арыка. А после он попросил отвезти его в пустыню. Хозяева недоумённо переглянулись, но поехали. Под вечер уже…

Вышел и пошёл. Один.

Плоско всё. Остро пахло разогретой пылью. Под ногами песок, спрессованный, с вмурованными камешками, а впереди – багровое солнце за горизонт валится. Иди куда хочешь – на все четыре стороны – везде одно и то же.

Песчинкой себя почувствовал. И в то же время – свободу ощутил. Бесконечность свободы, бесконечность пространства, бесконечность своего существования.

Площадь трёх вокзалов – особое место. Сведённая судорогой напряжённая гортань города.

Вдох – всосались поезда, открыли усталые проводницы двери, пошёл выбираться из вагонов люд, потащил за собой сумки и чемоданы – принимай, Москва! Выдох – оторвались поезда от перронов, набирают скорость, вынесло вагоны, заполненные людьми, из Москвы.

Часто дышит, хрипит, задыхается.

Приехали заранее. Перетаскивали вещи к вагону.

Проводница ахнула, увидев груду.

– Не пущу! К начальнику поезда, за разрешением! – встала в дверях, насмерть.

Колька подскочил, затараторил, заюлил, показывая билеты, – специально два купе взяли, шоколадка у него откуда-то в кармане оказалась.

Смилостивилась. Посмотрела билеты. Сделала шаг в сторону: «Заносите!»

Вагон был старым и грязным.

Дёрнулся, громыхнул телом, пошёл в разгон. Поплыли за мутным стеклом расписанные ярким граффити стены каких-то неясных построек.

Колька, нависая над столиком, разливал вискарь по кружкам, стараясь не расплескать, – толкали, возились с вещами, доставая что-то, беззлобно переругивались.

– Ну всё! Разобрали кружки. Вот она – «Окружная», – Андрей почти кричал, призывая всех к вниманию. – Поздравляю – из Москвы вырвались!

– Началась «эдвенча»! – подхватил Колька.

Когда отъездная суета понемногу улеглась, Колька вызвал Андрюху в тамбур поговорить.

Здесь пахло сырой бездомностью. Перестук колёс только подчёркивал.

Дым от сигареты зависал перед грязным стеклом.

– У меня всего один вопрос. Я помню, ты говорил, что связи у нас не будет, пока не выйдем в этот посёлок… Как его? Это действительно так? Или просто для того, чтобы нас в тонусе держать, чтобы не расслаблялись? А на самом деле связь какая-нибудь да будет? Ты уж мне скажи. Не люблю я неопределённости. Да и стрёмно двадцать дней без связи с внешним миром. Ребятам ничего не скажу.

– Эх, Колька, Колька! Вот привык ты контролировать ситуацию. Не будет никакой связи – она просто физически там невозможна. Рации не добивают, я выяснял. Да ты не писай. Мне самому не по себе… но там все так живут. Вот и мы попробуем.

– Ну-ну… – Колька опустил бычок в консервную банку – согнутой крышкой зацеплена на оконной раме – поплыла вверх тонкая струйка дыма. – Давай попробуем…

Стоянка две минуты. Выбрасывали вещи на перрон.

Какой-то Богом забытый полустанок, чуть не доезжая Архангельска.

Поезд ушёл.

Утро. Тихо. Пусто.

– Так… Начало многообещающее, – Виталик уселся на тюк с лодкой, вытянул ноги, – что дальше?

– Встречать должны. Пойду посмотрю, может, есть там кто? – Андрей неопределённо махнул рукой в сторону деревянного зданьица вокзала. – Вадим, пойдём со мной.

Вернулись они быстро.

– Потащились. Машина ждёт.

Шофёр был колоритен – эдакий шукшинский типаж – себе на уме, с хитринкой в глазах. Небольшого роста. Старая замызганная телогрейка, подвёрнутые кирзачи. Плоская кепочка – блином на голове.

Скучая стоял у кабины, смотрел, как они таскают вещи, забрасывают в кузов грузовика, – ни малейшей попытки помочь, подсказать, как сложить, – не его дело. Его дело встретить и отвезти – остальное сами. А поглядывал… внимательно рассматривал амуницию, приезжих.

– Мужик-то, похоже, сиделец, – шепнул Колька, забрасывая тюк с лодкой в кузов машины.

– Давай, давай, грузи, – поторопил Андрюха.

– Куда спешим? – шофёр нехотя отлип от крыла грузовика.

– Так вертолёт заказан… – начал было объяснять Андрей.

– Понедельник, – лаконично изрёк мужик и полез в кабину. – Залезайте в кузов. Поехали.

– Нам ещё в магазин надо. Хлеба купить.

– Заедем. Есть тут один по дороге. – Водила захлопнул дверцу.

Вертолётная площадка. Старые бетонные плиты под ногами проросли по стыкам и трещинам травой. Два приземистых сарая. Домик диспетчерской выкрашен свежей синей краской. Чахлые берёзки по периметру развалившегося бетонного забора. Четыре вертолёта в ряд грустно обвисли лопастями. Солнце, синее небо, белые облака. Всё замерло, остановилось.

Разгрузились. Шофёр, не попрощавшись, уехал. Андрюха пошёл в диспетчерскую. Остальные – кто развалился на вещах, рассматривая синее небо над головой, кто курил, прохаживаясь рядом.

Сонное оцепенение, разлитое в воздухе, словно подталкивало к ничегонеделанию – лежи, смотри, как плывут облака, – всё, уже куда-то приехали, закрыть глаза и не думать.

Берёзу по соседству облюбовали сороки, трещали без умолка, перелетали с ветки на ветку. Сорвались разом. Черно-белые, с длинными хвостами, судорожно работая крыльями, они то плавно набирали высоту, то вдруг камнем падали вниз – словно с горки скатывались. И снова – вверх. Унесло. Тихо.

Из-за угла вывернули собаки – одна за другой, следом. Четыре. Три – явно одного помёта, лаечного – чёрно-белые, лобастые, хвосты вверх кольцом. И следом – низенькая, коротконогая, коричневая шерстяная помесь неизвестно кого и с кем.

На людей, на разложенные вещи – ноль внимания. Протрусили мимо. По делам, видно… по своим, по собачьим, важным.

Пришёл Андрей. Рассказал: заявка на них есть, вертолёт готов, но нет погоды – до двух часов ждём.

– Ну, ждём так ждём. Пожрать бы чего горячего! Туфта какая-то с погодой! Вон солнце как светит!

– Так не здесь. Нарьян-Мар погоду не даёт, – пояснил Андрей.

Стало припекать. Перетащили вещи в тень и разлеглись. Сонно.

В воротах появился мужчина в лётной форме с портфелем в руках. Целеустремлённо, с деловым видом, шёл к дверям диспетчерской. И уже пройдя мимо – остановился, оглядев компанию, направился к ним.

– Слышь, мужчина, – обратился к Виталику, стоящему с краю, – посмотри, от меня сильно пахнет?

Приблизив лицо, дыхнул.

– Да вроде есть немного… – неуверенно произнёс Виталик.

– Ладно. Спасибо.

Мужчина исчез в дверях диспетчерской.

Через полчаса появилась грузная женщина в серой форменной юбке. Стояла на крыльце, щурилась на солнце. Потом не спеша подошла к ним.

– Значит, так, ребята, на сегодня погоду Нарьян-Мар не даёт. Завтра полетите.

– А что, если и завтра погоды не будет? – поинтересовался Колька.

– Завтра точно будет. С утра улетите, – отрезала дама. – Кто-нибудь со мной – покажу, где переночевать и вещи сложить.

И действительно, поутру всё поменялось. В семь их разбудили громкие голоса и шарканье ног за дверью комнаты, где они ночевали вповалку, расстелив на полу спальники.

Диспетчерская наполнялась людьми. На поле, возле ближайшего вертолёта, копошились двое в грязных ватниках.

– Доброе утро! Как спалось? – в дверях – вчерашняя дама. И не дожидаясь ответа: – Тащите вещи к вертолёту.