Орановский сделал небольшую паузу, о чём-то задумавшись.

– И к чему же вы склоняетесь сейчас? – Спросил его Самсонов.

– К тому, чтобы остаться. Но не уверен, что это от меня зависит. В любом случае, если я останусь при штабе армии, можете всецело рассчитывать на меня.

И тут, как по заказу, Самсонова нашёл удивительно быстрый ответ от Жилинского, в котором он выражал своё понимание сложной ситуации в армии, но уверял, что общая обстановка в штабе фронта ещё хуже, наступление начнётся через несколько дней, и ему без проверенного человека, никак не обойтись, а потому требовал отпустить Орановского. Вот так вот – требовал отпустить! А если не отпустить? Но самое интересное было дальше, потому что офицер, принесший телеграмму, тут же достал следующую, которая была адресована самому Орановскому. В ней слова были подобраны другие, Жилинский по сути жаловался, как ему плохо, и просил Орановского побыстрее закончить дела, и отбыть в штаб фронта в Волковыск. Начштаба и командующий переглянулись, Орановский немного подумал, очевидно, взвешивая для себя последствия различных решений, и тут же продиктовал, прямо при Самсонове, ответную телеграмму. Из которой следовало, что оставить штаб армии он сейчас не может ни в коем случае, потому что её формирование находится на критическом этапе, и любая оплошность, могущая возникнуть из-за его несвоевременного отъезда, приведёт к полной остановке движения, и срыву сроков наступления. А ответственность за это ляжет, в том числе и на штаб фронта, в который он, Орановский, и перейдёт согласно приказу командующего. Таким образом, он не только сорвёт подготовку к наступлению, но и сам же окажется в числе виноватых в этом, причём, в любом случае. В конце просил выделить ему время для завершения неотложных дел в Варшаве.

Командующий с начштаба снова переглянулись. Орановский имел вид человека, принявшего ответственное и судьбоносное решение, что было недалеко от истины.

– Вам это могут припомнить. – Негромко сказал Самсонов, с интересом поглядывая на начштаба.

– Могут. – Согласился тот. – В некотором роде, я только что выбрал лодку, в которой плыть дальше. И сделал это осознанно.

– Надеюсь, что вы не ошиблись. – Подбодрил его Самсонов, и продиктовал следом свою телеграмму.

В ней он целиком соглашался с неявным приказом командующего фронтом, уверял, что понимает серьёзность и важность работы, которая выпала ему. И успокаивал, что непременно «отпустит» Орановского, как только минует критический этап в формировании армии из вновь прибывающих частей. Связной офицер вышел, а два генерала немного посидели в тишине кабинета, размышляя.[18]

Уладив на ближайшее время дела с начальником своего штаба, Самсонов занялся связью и шифрами. Армейский разведчик подобрал какой-то старый отчёт по ремонту казарменных помещений округа, кусок которого и был размножен в типографии в объёме двадцати пяти страниц. Совместно с Федосеевым, и привлечёнными шифровальщиками из штаба, они разработали подробную инструкцию по использованию нового шифра для нужд армии. Она, не смотря на свою подробность, уместилась на одном листе, который и был переписан от руки в нужном количестве, снабжена всеми необходимыми печатями, и также готова для передачи в штабы корпусов и кавалерийских дивизий. В отдалённые Тринадцатый и Шестой корпуса доставку решили организовать аэропланами из Цеханова. Для чего туда и был отправлен специальный курьер на мобилизованном автомобиле.

Улучив свободный момент между неотложными делами, Самсонов занялся, наконец, накопившейся текучкой, и тут началось! Во второй половине дня начали поступать сообщения от кавалерии, расположившейся у границы, что германцы крупными силами начали наступление по направлению Млавы. Завязались первые бои. Самсонов требовал удерживать городок и информировать его обо всех изменениях немедленно. Тут же он поинтересовался, как дела на временной станции, строительство которой было уже практически завершено недалеко от Новогеоргиевска, и где располагался Пятнадцатый корпус. Его заверили, что все пути уложены, стрелочные переводы установлены, и заканчивают сооружение водоналивных башен, с прокладкой труб от ближайших рек. Ну, они там действительно совсем рядом. Дальше сообщения от границы сыпались одно за другим. Противник активно продвигался вперёд, применяя большое количество артиллерии. Наша кавалерия несла потери и отступала, яростно огрызаясь. Что делать? Начинать выдвигать туда Пятнадцатый корпус? Так станция ещё не готова для работы в полную силу. Грузить войска в Новогеоргиевске? Оттуда максимум по два эшелона можно отправлять. А это один полк и его обоз. Начинать перебрасывать хоть так?

На этом этапе размышлений, пришло сообщение, что среди наступающих частей установлено присутствие Тридцать Шестой пехотной дивизии. Поскольку Самсонов уже имел беседу с разведчиком о предполагаемом составе противника, то знал, какая дивизия какому корпусу принадлежит. И всё время сопоставлял это с известными ему из будущего данными о том, кто и где отметился. Многих деталей он, конечно, не помнил, но твёрдо был убеждён, что после начала наступления его армии, ей должен был противостоять только один армейский корпус и многочисленные части ландвера. Номера этого корпуса только не помнил. Но с другой стороны, из сведений разведчика он знал, что упомянутая дивизия входит в состав Семнадцатого корпуса Макензена, а эту фамилию он помнил в связи с совсем другими событиями и совсем в другом месте. А именно в противостоянии с нашей Первой армией. Просто фамилия командира специфическая, не совсем немецкая. Хотя, таких там было много. Чего стоит один только фон Белов. И что же получается? Вместо того, чтобы концентрироваться, как и положено, на востоке против Ренненкампфа, этот корпус теперь пошёл в наступление на юг, против него, Самсонова? А ведь где-то ещё один корпус здесь же. Или у германцев всё перемешалось, и теперь он вообще не может рассчитывать даже на те крохи знаний, что удержались в голове? Но почему? Да, он вёл всё это время активную подготовку, перетряхнул расположение корпусов, но всё это так далеко от границы, что само по себе ещё ничего не значит. Он не отдал ещё не одного распоряжения связанного непосредственно с боевыми действиями. Кавалерия пока что сама по себе, выполняет ещё установку Жилинского о беспокоящих набегах и уничтожении коммуникаций. Пехота ещё только собирается, всё происходит в глубоком тылу. Почему всё пошло не так, как он помнил? Неужели сбитый чёртов дирижабль так повлиял на планы германского командования?

Если у Млавы отметилась одна дивизия, значит где-то там же и вторая. Плюс ландвер. И плюс, согласно данным разведки, где-то неподалёку ещё и Двадцатый корпус Шольца. Неизвестно, принимает он участие в наступлении, или нет, но где-то рядом, и в случае чего поддержит. Блин! Два корпуса! А у него под рукой только один, остальные чёрте где. Так, спокойно. Всё это ещё далеко. До Варшавы германцам ещё топать и топать. А железную дорогу они задействовать не смогут, потому что колея другая. Ни паровозов, ни вагонов, они в Млаве не найдут. Ни одного. Надо прояснить обстановку, и для этого нужна авиация. Хотел отправить телеграмму, но передумал, и затребовал связь по телефону.

Вальницкий уже был в курсе происходящего, доложился, что представители Шестого корпуса побывали у него, обрадовались новшеству, и, забрав причитающиеся им накладки на винты, пулемёты и патроны, отбыли в своё расположение. Самсонов поставил ему задачу, осуществить полёты вдоль границы и за неё вёрст на тридцать, и оценить количество задействованных в наступлении сил. Особое внимание просил уделить району к востоку от Зольдау, где должен располагаться Двадцатый корпус Шольца. И вообще поискать его. Низко не летать, чтобы не подвергаться обстрелу с земли, в воздушные бои там категорически не вступать, а аэропланы противника по-прежнему сбивать только в глубине свей территории.