– Я узнал про Александра. Гонсевского? Он носит фамилию отца?

– Да, я не стала проявлять принципиальность в этом вопросе. – Спокойно ответила Полонская.

– Он уже вступил в Восточный легион. И как подданный Российской империи, мог сделать это только добровольно.

– Неужели его нельзя оттуда никак вытащить?

– Как, Настя? Да, я могу задействовать тайные связи и отправить к нему людей. И что они ему скажут? Ваша мама о вас беспокоится? Он вступил туда добровольцем, значит, имеет свои убеждения, и наверняка взвесил для себя последствия. Возможно, твоя просьба, даже письменная, и доставит ему некоторые душевные переживания, но вряд ли заставит изменить своё решение. И хорошо ещё, если просто пошлёт куда подальше подателя послания, а может ведь и властям сдать. И чего мы добьёмся?

– Я напишу ему о бессмысленности его поступка. Он должен меня послушаться!

– Настя, ты могла бы уже понять, что в таких вопросах мужчины никогда не слушают женщин. Это бесполезно.

После небольшой паузы, Полонская произнесла севшим голосом:

– Что же делать?

– Молиться Настя. Всем богам, каких только вспомнишь. Лишними они здесь точно не будут. На войне, конечно, гибнут люди, но не все. Как правило, часть из них остаётся в живых. А во время этого процесса, происходит очень серьёзное переосмысление жизненных ценностей. Особенно у молодых людей, которые поддались на чужие уговоры. Вот, на это, нам с тобой и надо надеяться прежде всего. – О том, что многие люди остаются после войны калеками, Самсонов предпочёл промолчать, чтобы не нагонять страхов и переживаний на Полонскую.

Подошёл официант, и поинтересовался, что господа будут пить.

– Водку. – Мрачно обронила Полонская. – Официант недоумённо покосился на Самсонова. Тот молча кивнул, и заказал на закуску стерлядь и маринованных грибочков.

Полонская молча опрокинула стопку внутрь. Зрелище было пугающим и комичным одновременно. Изысканная аристократка, с благородными чертами лица, тонкими подвижными губами, влила в себя рюмку водки, не закусывая и даже не поморщившись. И продолжала неподвижно смотреть перед собой. Самсонов выпил тоже, не спеша закусил, и, видя её состояние, тихо сказал:

– Грибочки отменные. Весьма рекомендую.

Никакой реакции. Тогда он, презрев правила этикета, сам наколол гриб на вилку, и поднёс его ближе к Анастасии. Впрочем, освещение в заведении было «соответствующим», поэтому некоторые вольности за столами в глаза не бросались. Полонская молча взяла из его руки вилку, и съела гриб. А спустя несколько секунд, сказала:

– Я сама поеду туда, и поговорю с Александром.

Самсонов чуть не подавился стерлядью.

– Ты с ума сошла? Как ты собираешься пересечь границу?

– Обращусь к знакомым своего мужа. Как-то же они её пересекали раньше? Мне не откажут.

– Настя, это было раньше. А сейчас война. Вдоль границы много войск, у них постоянные стычки, везде стреляют. Это пограничников можно было обманывать. Или даже договориться с ними. А сейчас там людей намного больше, и они совершенно не в курсе тех сложных отношений, которые существовали на границе до этого. Встретив подозрительного чужого человека, они в первую очередь выстрелят, а потом будут разбираться кто он такой. Точнее, кем он был, потому велика вероятность, что его убьют. Тебя может, и не тронут, но ты попадёшь сначала к армейской разведке, а потом, обязательно, и к жандармам. И я даже не знаю, чем всё это тогда кончится. А может, и ты сама поймаешь шальную пулю. Поверь, переход границы во время военных действий, это не самая лучшая идея.

Полонская некоторое время помолчала, потом снова взялась за пустую рюмку. Самсонов, помедлив, налил даме, загодя пододвинув тарелку с рыбой. Потом налил себе. Не дожидаясь его, Анастасия лихо хлопнула водки, на этот раз поморщилась, и закусила рыбой.

– Я подумаю над твоими словами. – Сказала она, прожевав кусок. – В любом случае, мне очень приятно, что ты теперь обо мне так заботишься. Даже не ожидала от тебя такого. Ведь тебе было бы очень удобно избавиться от моего надоедливого присутствия, отпустив через границу. Даже если я через неё перейду, то в любом случае вернусь не скоро. А за это время доблестный генерал успеет разбить всех врагов горячо любимой империи.

– Не ёрничай, пожалуйста. Эта война затеяна не нами. Мы всего лишь защищаемся.[17]

– Какая разница. Вечно эта ваша политика и дурацкие игры. А у меня там сын, который собрался воевать неизвестно за что.

– Может Пилсудский оставит его при себе, в штабе. Всё же не чужой человек.

Но Полонская проявила редкий реализм:

– Я думаю, что у него там таких «не чужих», как раз пол легиона, и все они в штаб просто не поместятся.

Самсонов подбирал очередные слова, чтобы как-то утешить её и сбить с опасного настроя, но тут Полонская и сама переключилась на посторонние мысли.

– У нас со Станиславом так и не было детей. А о том, что Александр не его сын, он знал с самого начала. И наверняка понимал чей.

Самсонов молча слушал, замерев с вилкой в руке.

– Когда ты убыл в свою Кушку, я была уже беременна, и вскоре это должно было стать заметным. У меня был выбор, или родить в тайне, удалившись в тихий уголок, или быстро выбрать жениха. Я выбрала последнее. Чтобы у ребёнка был официальный отец. Естественно, когда подошли сроки рожать, Станислав всё понял, но оставался вежлив и заботлив со мной. Но это навсегда сделало наши отношения символическими. До этого он совершенно не интересовался ни политикой, ни какой-то борьбой. Типичный светский повеса, которых было много. А потом начались тайные встречи, долгие отъезды, какие-то мрачные незнакомые люди. Он стал тратить много денег, чуть не разорил меня, в какой-то момент даже требовал продать часть земель. Я еле удержалась, чтобы не уступить. Была надежда, что такая жертва с моей стороны на дело, которое он считает важным, поможет нам сблизиться. Но начались эти дурацкие беспорядки в 1905-ом. Он пропадал по несколько месяцев, я понятия не имела что с ним, и где он. А потом, когда появился в очередной раз в Варшаве, его арестовали. Долго допрашивали, я носила ему передачи в тюрьму, видела, что с ним там сделали. Это было так ужасно… Вскоре состоялся суд, его отправили в Сибирь на каторгу. Тебя уже не было в Варшаве, я снова осталась одна, ни кому не нужная. Только сын поддерживал во мне силы… И напоминал о тебе… Саша.

И после небольшой паузы, она продолжила:

– А теперь, последние два дорогих мне человека отправляются на войну, причём в разные армии, и будут стрелять друг в друга. Тебя я точно не смогу уговорить, не делать этого. А вот про сына… была надежда. Но ты и её у меня отнял. – Помолчав немного, она подняла на него блестящие от слёз глаза, и сказала: – Хоть сейчас меня не отталкивай, пока не отправился на свою дурацкую войну. Я хотя бы эти несколько дней, что нам осталось, побуду счастливой.

Самсонов сглотнул ком в горле, положил вилку и выпрямился.

– Я не оставлю тебя сейчас. Можешь быть уверена. – Веско сказал он.

– Спасибо, Саша. – Ответила Полонская, и, протянув руку, дотронулась тонкими пальцами до кисти Самсонова. – Ты даже не представляешь, как важны для меня твои слова.

Они сидели так довольно долго, сцепив руки на столе, и глядя в глаза друг другу. Потом, Самсонов всё же нарушил молчание, и сказал:

– Надо поесть. А то назавтра сил не будет, а они мне сейчас нужны особенно. Да, и тебе было бы неплохо закусить.

– Хорошо. – Покладисто сказала Полонская, и действительно съела немного рыбы.

После ужина они пошли снова на квартиру к Самсонову, и это была ещё одна безумная ночь…

На следующий день, одиннадцатого августа, Самсонов получил сразу два приятных известия прямо сутра. Во-первых, германский дирижабль, расстрелянный Мартосом, до границы так и не дотянул. Он рухнул где-то в тридцати верстах от неё прямо в лес. Потом, то ли там что-то само загорелось, то ли спасшийся экипаж его поджёг, но пламя было знатным, а дым виден на десятки вёрст вокруг, что и послужило прекрасным ориентиром для высланных в погоню казаков. Они шли налегке, лошадей не жалели, поэтому без труда отмахали к вечеру сорок вёрст, сначала держа направление туда, где скрылся дирижабль за деревьями, а потом на столб дыма. Достигнув места пожарища среди леса, они обнаружили свежие и наспех вырытые могилы, а также следы беглецов, которые тащили за собой раненых. Быстро догнав их, казаки окружили остатки экипажа и принудили к сдаче. После этого отряд намеревался двинуться в сторону железной дороги и Цеханова, до которого там было недалеко, но решил остановиться на ночлег. А на станцию отправили гонца, который и прислал телеграмму в лагерь Мартоса об успехе погони. Когда казаки с пленным экипажем достигнут Цеханова, их планировалось отправить в лагерь поездом. А самих пленных, под охраной в Варшаву, как и договаривались.