Потом мне пришла идея печатать модели комков на 3D-принтере. А потом и… ну и…

Он обрисовал ладонью что-то небольшое, размером с яйцо.

– А-а-а, – сказал я и остановился от неожиданности.

– Именно. А вы не поняли?

Я развёл руками.

– Удивительно, как я мог догадаться?

– Ну… правда ваша. Идёмте, что вы встали. Я привык что люди мгновенно узнают свой комок. У каждого он особенный. Человек бессознательно формирует это изображение под себя. Комок похож на его печаль. Печаль, тоску, сожаление, душевную боль, грусть, меланхолию, скорбь, огорчение, уныние, горечь.

– Вы знаете очень много грустных слов.

– Это профессиональное. Но да, вы правы: наверное, человек далёкий от нашей среды, совершенно не поймёт, что перед ним, если увидит комок. Решит, что это какая-то ходячая картофелина. Но М***… он как-то прознал, чем мы занимаемся. Он пришёл ко мне несколько лет назад.

Старик замолчал, вспоминая.

– И что же?

– Когда то очень давно, – продолжил он после длинной паузы, – он написал стихи. Надо же, я до сих пор помню:

Он пригрозил мне, что бог нас сорвёт

Но мы ещё только зреем

Он уверял, что любой самолёт

Был в детстве воздушным змеем

Любил он всё одушевлять. Всё подряд. Так до старости эту привычку и сохранил. Так вот мы придумали эту технику: создавали эти самые комки по изображениям пациентов и давали больным, чтобы те отпускали их в лес.

– Как-то странно звучит.

– О… Это не самое странное, чем занимаются терапевты. Видели бы вы, как у нас в городе кое-кто проводит групповые сеансы гипноза. Мне жалко пациентов. Сидит человек в трансе, а на него орут: «Рви пуповину!!! Рви пуповину!!! Рви пуповину!!!». А мы-то что.

– Но погодите. Я не специалист, конечно, но когда-то давно на тренинге слышал, что если мы отворачиваемся от неприятной эмоции, мы бежим от проблемы, и на самом деле надо принимать свои обиды, а проблемы решать.

– Всё верно. Это работает для здорового человека. А человек в клинической депрессии смотрит на мир сквозь тёмные очки. От этого грустит. От грусти он видит мир в ещё более чёрном цвете. От этого ещё больше грустит. Депрессия это цикл, поддерживающий сам себя, и рвать его надо в любом удобном месте. К сожалению, очень мало кто понимает, что такое на самом деле депрессия. Но каждый считает себя знатоком. И наш общий друг тоже. Так вот: несколько лет назад этот самый М*** пришёл ко мне без приглашения и заявил буквально, что печаль нельзя так просто прогонять. Нехорошо мы с ней поступаем.

– С печалью?

– Именно. Вы знаете эти его идеи: что всё существует само по себе наподобие поля. Печаль, зло, добро, ненависть. Я, конечно, возражал ему, говорил, что печаль это только эмоция, явление психики. Реакция мозга на внешние сигналы. А то что оно у нас тут на ножках бегает, ну так это терапевтическая игра. А он…

– А что он?

– Нёс какую-то ахинею.

– А, да. Это он мог.

– И, видимо, не ограничился разговорами. Но в тот день просто ушёл. Я не стал им заниматься. В конце-концов мне приходится иметь дело с несколькими ненормальными каждый день. Видимо, я его недооценил.

– Значит, он стал собирать выпущенные… эээ… комки в горле?

– Ха! – вдруг закричал терапевт. – Стал собирать! Не то слово! Вы не поняли ещё? Он поселился рядом с парком! Он их подбирал, как раненых птичек! Он ремонтировал их! Сколько вы говорите? Два года?

– Два года. С лишним.

– Ооо. Вы меня без ножа режете. Вы теперь мне объясните, как он их подбирал? Я, между прочим, доплачиваю дворнику, чтобы он находил их в лесу и сдавал в утиль. Не пугать же грибников, верно? И что он сделал с дворником? Подкупил? Перехитрил? А данные пациентов? Он откуда их брал? Воровал? О-о-ох.

Я не ответил. Я представлял себе, как М*** ходит этими тропинками, ощупывает их своим колючим взглядом. Быть может, поэтому у него были красные слезящиеся глаза: он целыми днями высматривал серых роботов в полутьме. Подкрадывался к опушке и наблюдал, как новый пациент отпускает свою печаль в лес. И она бежит в темноту и забвение, чтобы заблудиться и умереть, но попадает в тёплые руки М***.

Мы дошли до гаража.

– Ну что ж, – сказал я. – Вот они все. Теперь ваши.

И ясно вспомнил, что они здесь не все.

Терапевт прочитал мою мысль и кивнул.

– У меня семь давних пациентов внезапно слегли с рецидивами. Подумать страшно, что человек переживает, когда его комок в горле приходит к нему пешком средь бела дня. Я сам в первый раз чуть сердечный приступ не заработал.

– Но вы же профессионал. Вы же сами их делали!

– Терапевты тоже люди и имеют право на любые эмоции, – отрезал старик.

Я открыл гараж и мы заглянули внутрь.

На полках стояли комки. Если бы я увидел что-то подобное в художественной галерее, я бы решил, что художник псих, и тот, кто за это платит, тоже псих. Но сейчас мне казалось, что это самая красивая вещь, которую я видел в жизни. И самая грустная.

– Вот натворили мы дел, – сказал старик. – И я, и М***, и вы тоже хороши. Чёрт бы вас побрал. Зачем вы выпускали их?

– Ну… я же не мог предположить…

– Да знаю, – махнул рукой старик. – Давайте-ка от греха подальше выключим их всех. А лучше вывезем на свалку и сожжём. Что вы так смотрите?

Я пожал плечами.

– Они… Красивые. То есть, не красивые, конечно, но… как живые.

– Да, понимаю, – серьёзно сказал он. – Вам их жалко?

Я не знал, что ответить, и, к счастью, меня отвлёк колокольчик входящего сообщения. Я сделал вид, что сообщение срочное и невидящими глазами уставился на экран смартфона. Когда до меня дошёл смысл прочитанного, мне стало ещё более неловко.

Но я не придумал ничего лучше, чем прочитать сообщение вслух.

«Ну что там с контроллерами MX5? Предлагают $750 за штуку, если подгонишь 25шт рабочих».

– На запчасти хотите сдать? Это правильно. Люди потом сделают что-нибудь полезное. Перепаяют печаль на радость. Вот как чудесно-то в современном мире.

– Нет, – сказал я и сам удивился, – не дам. Это… это…

Я указывал руками на полки, но не мог подобрать слово. Старик ждал с интересом.

– Это искусство! – наконец сообразил я.

– Ну и что? Музей откроете?

– Почему бы и нет. Вы считаете, никто не придёт смотреть? Это не искусство?

Старик задумался, но ненадолго.

– Двадцать пять чипов по семьсот пятьдесят долларов, верно? Я правильно расслышал?

Я смутился, но кивнул. Старик пошевелил губами, подсчитывая.

– Ну что я могу сказать, молодой человек? Вы только что на моих глазах отказались от двадцати тысяч долларов ради удовольствия смотреть на чужую печаль. Кажется, вы правы: это искусство. Одному человеку плохо, другой на это смотрит. Третий за это берёт деньги.

Мы помолчали.

–Вам печально? – спросил терапевт. – Что ещё чувствуете? Трудно глотать?

Батуми, декабрь 2017 – январь 2018

Глава 2:

2080. Мексиканка

Они извинились за то, что придётся сделать прокол на шее. Какие пустяки.

Да я бы руку отдал за то, чтобы попасть в это хранилище.

Вот то-то и оно: выжечь кожу на пальцах, чтобы подделать рисунок отпечатка, – мелочи для грабителей. Надо быть на шаг впереди злоумышленников. Поэтому я ничуть не возражал против имплантата. Безопасность того стоит.

Меня провели за стальные двери, оставили одного, обдали каким-то аэрозолем с потолка, потом сигналом лампочки дали понять, что можно пройти дальше. Шипение, клацание механизмов, какое-то жужжание. Чем дальше, тем страшнее и торжественнее. И воздух будто стерильнее, и моё отражение в стальных поверхностях очередных дверей всё ошарашеннее выглядит.

А дальше – я один в скупо освещённой комнате, уставленной драгоценными картинами. Мне дали минут пятнадцать. Я старался не моргать, чтобы наглядеться впрок. За такое время можно обойти всю комнату, и я обошёл её, не торопясь, по часовой стрелке. Но в первую же секунду я почувствовал, в какой точке комнаты стоит «Мексиканка». И конечно, меня потянуло именно к ней. Наверное, она была чуть ярче освещена, чем все другие картины. И выглядит как живая: я даже будто бы услышал шорох платья и смешок. А быть может, я сразу уловил взгляд нарисованной девушки. Кто-то говорит, что она смотрит насмешливо – так же, как «Мона Лиза». И так же переоценена. И то, и другое ерунда. Я бы сказал, что она смотрит на тебя так, как будто знает все твои мысли. Наверное, над чьими-то мыслями она и смеётся. Вот эти люди такие слухи и распускают. Я понял, как это правильно, что «Мексиканка» не стоит в музее, а спрятана за семью печатями. Зачем смущать людей этим рентгеновским взглядом? Довольно с них репродукций.