Будущее, в котором мы слушаем джаз на большой веранде, открытой морю.
И будущее, в которое мы войдём, как в облезлую хрущёвку. В этой хрущёвке окна выходят на другую хрущёвку. Чердачные люки ведут не на крышу, а в подвал другой хрущёвки. Вы начинаете паниковать и хотите выбежать из подъезда, жмёте на кнопку, железная дверь с писком открывается и вы оказываетесь в подъезде другой хрущёвки – с такими же потемневшими углами и облупленной штукатуркой.
Рука потянулась к карману, я вытащил смартфон и стал набирать сообщение для поставщика комплектующих, но, поколебавшись, стёр текст.
Надо было выяснить, не стоят ли эти роботы больше, чем их запчасти. Мало ли, что придумал старик. Быть может, вот эта штука, похожая на подгнившую луковицу на ножках, умеет… умеет… Нет, идей у меня не было.
Я включил несколько наудачу. Некоторые роботы остались без движения. Трое после включения выскочили из гаража, прежде, чем я успел их поймать, и резво уехали прочь. Двое улетело. Тогда я решил: сперва сканирую память, потом включаю. Я сидел с уродцами, пока не стемнело, а потом снова пришёл с утра.
В нескольких из них нашлись адреса, по которым робота можно было отправить. Адреса и даже фотографии.
Уверяю вас, я держался до последнего: потратил несколько дней, копаясь в электрических мозгах: раскидал запчасти по стеллажам и полу, стараясь не накрошить чипсами на детали. Спина моя заныла от сидения в углу гаража на неудобном стуле. Я не нашёл ничего: ни плана, ни инструкции, ни чертежа, которые бы могли объяснить, какой команды ждут эти штуки.
И тогда решился на эксперимент.
Выбрал одного из роботов, хранящего адрес и фотографию. Перепрошил настройки, отвечающие за способ перемещения: с полёта на шаг – и запустил доставку. И проследил за ним.
Робот бежал по улице. Я шагал за ним, иногда пускаясь на бег. Если вы думаете, что хоть одна сволочь сочла это подозрительным, то вы ошибаетесь. Увы.
Чем больше город, в котором ты живёшь, тем больше найдётся людей, которым ты совершенно не нужен. Тем проще затеряться. И – тут я это понял в первый раз – если ты гарантированно хочешь, чтобы к тебе никто не пристал, то лучше производить впечатление лёгкого сумасшедшего. Бормотать что-нибудь под нос, посматривать диковато на прохожих, шумно топать по слякоти. Ну или спешить с нервным видом за роботом странной формы.
«Чёрт, – подумал я, – как я дошёл до жизни такой? Это жадность? Да/нет/не знаю?»
Если бы сейчас меня схватили за рукав и спросили, в каком городе я живу, я бы сказал: «В капиталистическом». Прохожие, мимо которых мне приходилось маневрировать, были либо рабочими, либо владельцами средств производства. Это со мной началось вчерашним вечером, когда посмотрев на стеллаж с роботами, я вдруг сказал вслух «Они мои». И хотя я понимал, что у закона на этот счёт другое мнение, я почувствовал, что имею право на механоидов. Я менял шестерёнки, прикусив язык от напряжения, ломал голову над кодом, часами вдыхал запах канифоли. Да, М*** мне платил, но как же прибавочная стоимость? Почему он забрал её себе?
Моя девушка, послушав это, сказала, что я говорю чуть-чуть марксистские вещи. А для будущего владельца фирмы чуть-чуть марксизма это уже слишком.
– Посмотри в зеркало, – сказала она, – не начала ли у тебя расти борода и Фридрих Энгельс из левого плеча?
Она очень мило улыбнулась, но мне было невесело. Я понял, что меня загнали в угол и посмотрел в зеркало, чтобы выиграть время.
– Я вижу в зеркале человека, который родился во времена, когда страна трещала по швам, – ответил я. – Мои родители бежали из Казахстана. Мы оказались в городе, в который при царе ссылали неугодных дворян. Каждый человек, который что-то соображал, мечтал оттуда выбраться. Эта карма ссыльного города досаждала не меньше, чем жара и пыль. Я выбрался в столицу. А М*** здесь жил всегда. Сытый, с квартирой в центре. Он был художником, то есть развлекался всю жизнь.
– Если эти роботы для развлечений. Ты не знаешь. Быть может, он ими зарабатывал.
– Вот именно. Я почему-то отмёл с порога теорию, что это не секс-игрушки. Но что, если это так? Что если он держал электронный бордель?
Девушка нахмурилась и отвернулась: ей не нравились подобные разговоры.
– В любом случае, – сказал я. – По факту я был его наёмным работником. Не имею ли я право на долю в предприятии?
Она пожала плечами.
Тогда я подумал, что это означает «Я не знаю, отстань». Сейчас, хлюпая ботинками и потея под весенней курткой, я подумал, что это также означает: «Я не знаю, что с тобой происходит. И я тебя не узнаю». Я и сам не знал.
Но знал, что не остановлюсь. Не сейчас.
Я свернул вслед за роботом в арку. Потоптался у подъезда, пока кто-то не открыл дверь. Взбежал за роботом на третий этаж и поднялся ещё выше на площадку между этажами так, чтобы видеть дверь, перед которой остановился робот.
Робот подпрыгнул и нажал кнопку звонка.
Дверь открыл носатый юноша лет двадцати пяти с видом полусонным и озабоченным. Он недовольно осмотрел пустую лестничную клетку, а потом его взгляд упал на робота.
Его лицо стало похожим на фарфоровую чашку. Потом на фарфоровую чашку, которую разбили. Потом склеили. Потом чашка старалась сохранить прежний вид, но у неё плохо получалось.
Я разбираюсь в таких вещах, потому что несколько лет проработал с людьми, которым страшно или стыдно. Впрочем, я ни разу не видел, чтобы человеку стало очень страшно и стыдно за половину секунды.
– Что там такое? – Спросили из глубины квартиры.
– Это… мне пришло… – пробормотал юноша. Потом кашлянул и сказал очень громко: – Это наушники. Из магазина. Прислали новые наушники.
Он стал озираться, и я, стараясь не дышать, отошёл от лестницы. Дверь хлопнула. Я выглянул снова. Площадка была пуста. Парень забрал робота.
Тем вечером я не смог уснуть. А с утра отправился по тому же адресу. Чёрт с ним, подумал я. Спрошу его напрямую.
Дверь открыла женщина средних лет. Я назвал имя парня.
– Его нет, – ответила она. – А вы?…
– Его приятель, – сказал я. – Мы договаривались, что я зайду.
Женщина как-то странно промолчала.
– Мы договаривались, что послушаем новые наушники. Он вчера купил новые наушники. И мы…
– Ему плохо, – ответила женщина.
– Ладно… я зайду потом. До свидания, – сказал я и остался стоять.
– Послушайте, – вдруг сказала женщина, – вчера вечером он случайно принял большую дозу снотворного. Сегодня он в больнице. Пока не пришёл в себя.
Я не знал, что сказать. Но у меня на этот случай есть правило. Если нужно, чтобы человек разговорился, а задавать ему прямой вопрос неловко, то можно повторить его последнюю фразу.
– Он принял снотворное, – сочувственно сказал я. Мне и в правду было жаль парня с треснутым фарфоровым лицом. – Случайно. Слишком большую дозу.
– Целый пузырёк, – сказала женщина.
– Принял целый пузырёк, – повторил я. – Случайно.
И тут же понял, как это звучит. Никто не может принять целый пузырёк случайно. Господи Иисусе.
– Вы ничего не знаете об этом? – уже не скрывая беспокойства, спросила женщина. – Всё было хорошо. Уже давно всё было хорошо!
Я помотал головой.
– Извините, – сказал я. – Я перезвоню.
Женщина кивнула, закусила губу и стала смотреть в сторону.
Дверь захлопнулась, и я пошёл домой на ватных ногах.
Прежде чем отправить второго робота, я хорошо подумал. Сперва я даже решил от греха подальше разворотить их всех к такой-то матери. Я даже назначил встречу с продавцом запчастей, чтобы сгрузить ему самые востребованные чипы. Но тут же написал вдогонку, что откладываю встречу. Я начинал думать о деньгах, но мысли упорно сбивались на то, что маленький робот сотворил с живым здоровым человеком.
Конечно, это могло быть простым совпадением. Но что-то мне подсказывало, что парень решил покончить с собой именно вследствие визита. «Что-то мне подсказывало» – это, конечно, неудачный оборот. Я видел, как его перекосило. И не мог забыть. Этого, конечно, было более чем достаточно, чтобы разобрать механических уродцев от греха подальше.
