Она сидела на полу рядом с журнальным столиком, на котором плясал одинокий огонек свечи. Кристина увлеченно мяла размягченный воск, пытаясь превратить первоначально цилиндрическую форму в фигуру более сложную, особенную, с обтекаемыми краями.

– Как ты?

– Неплохо, – ответила сестренка, не отводя взгляда от источника тепла рядом. Она медленно водила пальцем по ободку свечи, приближаясь к центру, словно закручивая невидимую спираль. – А у тебя? Что-то произошло, иначе, зачем ты здесь?

– Я просто соскучилась по сестренке. – Не знаю, соврала я или сказала правду.

– Ты не скучаешь просто так. По мне никто никогда не скучает просто так.

– Неправда. И, Кристин, ты прекрасно это понимаешь. Селена в тебе души не чает, и отец…

– Хватит! – Перебила она с такой силой, что свеча напротив потухла, и комнату накрыла темнота, которая словно вырвалась из Кристины, откуда-то из глубин ее подсознания.

– Отец сказал, что ты все-таки согласилась на предложение Марка. Ты мне не рассказывала. Столько времени прошло. – Она прошла в коридор и включила несколько ламп, прогнав темноту.

В момент, когда свет заполнил комнату, я увидела ту сторону Кристины, что пыталась забыть. Когда-то прежде наш уютный бункер был не таким, каким я видела его сейчас. В детстве здесь висели огоньки на стенах, теперь – грубые железные лампы. Коллаж из детских рисунков и подростковых плакатов сменили журнальные вырезки и статьи из газет. Гору игрушек и нашу библиотеку у входа вытеснили стопки просроченной прессы, коробки с бумагами и сотни разноцветных папок. Я давно не спускалась к ней, дозировала общение ее редкими появлениями снаружи. Думала, что так я помогаю ей, когда на самом деле томила сестру одиночеством. Я думала, не будь меня рядом, Кристине станет не страшно жить в мире, но она все больше и больше уходила под землю, закрывая себя от него. Мне стало не по себе.

– Прости, я думала, что ты в курсе. Тебе все еще выписывают оланзапин2?

– Мама как полоумная приносит мне новую баночку каждый месяц. Все пытается исправить меня.

– Она переживает за тебя.

Кристин возмутилась:

– Она жертва потребления! – Сестренка взмахнула руками: как я могу не понимать этого? – Оглянись вокруг. Человек – концентрация всего жестокого. Мы хотим истребить все, нам неугодное. И мама доказывает мои слова, каждый раз принося мне оланзапин.

– Я так понимаю, ты продолжаешь не принимать его.

– Ты слышишь, о чем я говорю? – Она обхватила руками голову. – И это я схожу с ума? Просто немыслимо.

– У меня был кошмар.

– Сестренка, – произнесла Кристин, полная разочарования.

– Мне страшно, что он может вернуться. Я не рассказала о своем страхе маме, не рассказала Виктории.

– Виктория – шарлатанка, как и все мозгоправы, – фыркнула Кристина.

– Я рассказываю тебе. Думаю, что ты сможешь понять меня, но ты не знаешь всей правды. Я была зависима. Наши отношения с Марком сводили меня с ума. Я задыхалась от одиночества, от осознания того, что любимого человека постоянно нет рядом. В первый раз я изменила Марку от скуки, я приняла какие-то таблетки, и мне стало так хорошо. Я была счастлива с тем, чье имя даже не знала. И так несчастна от безумной любви и тоски по Марку и той боли, которую я ему причиняла раз за разом. Это сводило меня с ума, и тогда пришли они – сны, которые я не в силах была удержать.

– Поэтому ты ушла от него?

Я утвердительно кивнула.

– Когда ты вернулась из Блиссада, ты оказалась другой. Ты вернулась со впалыми скулами и припухшим взглядом. Отец сказал, что вы с Марком разошлись, и лучше тебя не доставать с расспросами, – на ее лице появилась ностальгическая улыбка. – А я была рада. Я эгоистично радовалась твоим слезам, я даже рада была твоей потере в каком-то смысле. Моя сестра вернулась домой, она была рядом, и мне было абсолютно неважно, что случилось. Она была в безопасности, и этот факт грел мне душу. Ее мучали кошмары, но ведь я предупреждала. Предупреждала тебя.

– Прости, что не рассказала тебе раньше. Все так крутились возле меня, пытаясь избавить от недуга. Как я могла признаться, что сама довела себя до бессонных ночей? Сама возненавидела Марка, сама прокляла его, и только натворив дел, поняла, как мне его не хватает.

– Жизнь уничтожила тебя, потрепала, запутала и выплюнула обратно. Она поступает так с каждым. Не церемонится. Поэтому я редко выбираюсь наружу. Боюсь увидеть эту реальность.

Кристина знала, о чем говорит, ее слова были оправданы. Ведь только она вышла в большой мир, он сразу же дал ей пощечину.

– Я могу взять у тебя оланзапин? В прошлый раз он помог мне. Конечно, я могу позвонить Виктории и попросить выписать мне рецепт, но, если честно, я ей не очень доверяю. – Я соврала, ведь Виктории я как раз-таки могла довериться. Но обратиться к ней значило признать проблему, а я этого не хотела.

– Если я скажу, чем все может обернуться, ты же меня не послушаешь? – Я виновато молчу. – Когда будешь уходить, возьми их в коробке у лестницы.

– Спасибо. Тогда я пойду.

Пока я пыталась найти у лестницы нужную коробку, мой взгляд остановился на стопке знакомых брошюр. Я вижу их не впервые и даже знаю их на ощупь: ярко-зеленого цвета, матовые, из самой дешевой бумаги. «Таймун – не помойка!» – самая большая и яркая надпись на них. «Будущее не за «Таймун Индастриз». Будущее за нами» – чуть меньше и менее ярко. Я почувствовала, как Кристина прожигает меня взглядом.

– Зачем ты пришла на самом деле? Это они тебя послали? Теперь ты на их стороне?

– О чем ты?

– Уходи!

Атмосфера в бункере изменилась. Я судорожно огляделась еще раз и все же увидела нужную мне коробку, быстро засунула в нее руку и нащупала стеклянный бутылек.

– Взяла все, что хотела?

– Кристин, не надо так.

– Уходи! Уходи отсюда! – Она схватила свечу причудливой формы и, недолго думая, бросила ее в мою сторону. – Уходи!

Восковая граната врезалась в железную стену, оглушив меня звонким эхом, после чего смялась и упала к моим ногам.

Я опустила железную дверь и закричала – громко и дико, а закончив, обернулась и увидела отца, стоящего на веранде нашего дома. Он осуждающе смотрел на меня, но не сказал ни слова. Отец единственный, кто поддерживал Кристину. В конце концов, это он выкопал ей бункер и обшил его железными листами. Это он поставил эту дверь, за которой спрятал свою дочь. Я знала, отчего он злится: я бросила ее, увезла Селену. Как и он, я спрятала дочь от пагубного влияния окружающей среды. Отец развернулся и молча зашел в дом. Наверное, он думал: «И зачем она только вернулась?» Возможно, в очередной раз отец во мне разочаровался. И я осталась одна, наедине с совершенно непонятными мыслями. Все как-то слишком запуталось. Или же наоборот – начало проясняться?

Все началось со сгоревшего кофе, кухни в дыму и ожога в форме ободка кофейной чашки на правой руке – у меня. С первого дня в группе дошкольной подготовки – у Селены. Уверена, что и для дочери этот день обещает быть не менее нелепым. Хоть класс уже встречался раньше на ознакомительной экскурсии, прошедшей на днях, но все мы знаем, что такое первый класс: новая школа, незнакомые лица вокруг. Все новое в этом возрасте страшно и непонятно. И я переживала даже больше, чем мой ребенок, которому предстояло в ближайшее время лицом к лицу столкнуться с суровой реальностью и увидеть жестокость, зависть и унижение среди своих ровесников. Я была напугана, что моя крошка станет одной из этих жестоких детей, или еще ужасней: забьется в угол и не вылезет из него, пока не окончится выпускной год.

Мою душу всегда тревожил тот факт, что Селену неизбежно настигнет взросление. Какой она станет? Что будет с той девочкой, которая по утрам любила пить какао с зефирками, всюду таскать за собой плюшевую игрушку, называя ее «Снежный», искренне радоваться жизни и безоговорочно любить меня? Будет ли она одной из успешных дам, которые на рассвете забирают американо в кофейне, или же посвятит свою жизнь семье и мужу? Унаследует ли она мою слабость? Станет ли похожей на Кристину? Познает ли ее страх, ее паранойю? Наверное, последний вопрос пугал меня больше всего.