КОГДА У РЕБЕНКА ЕСТЬ ПОЛНЫЙ КОМПЛЕКТ ЛЮБЯЩИХ РОДИТЕЛЕЙ – ОН, ДАЖЕ СТАВ ВЗРОСЛЫМ, ЧУВСТВУЕТ, ЧТО ЗАЩИЩЕН. ЧТО ЗА ЕГО СПИНОЙ В ЛЮБОЙ СХВАТКЕ СТОЯТ ЕЩЕ ДВА ЗАЩИТНИКА – МАМА И ПАПА. ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ В ТОТ МОМЕНТ ДАЛЕКО. ДАЖЕ ЕСЛИ ИХ НЕТ НА СВЕТЕ. КОГДА У РЕБЕНКА ТОЛЬКО ОДИН РОДИТЕЛЬ – ОН ВСЕ ВРЕМЯ ОЩУЩАЕТ ЗА СПИНОЙ, В ТОМ МЕСТЕ, ГДЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ВТОРОЙ, – ЗИЯЮЩУЮ ПУСТОТУ. И ВСЮ ЖИЗНЬ СТАРАЕТСЯ ЭТУ ПУСТОТУ ЧЕМ-ТО ЗАПОЛНИТЬ.
Глава 2
Несмотря на, то что в школе я была круглой отличницей и мне одинаково легко давались и гуманитарные, и точные науки, довольно рано стало понятно, что ни гениальным математиком, ни перспективным филологом я вряд ли стану. Науки меня не привлекали никак. И было очевидно, что, скорее всего, успех меня будет ждать на артистическом поприще. Подавляющее большинство детей ненавидели, когда мамы ставили их на табуретку и просили прочитать стихи для Дедушки Мороза. Меня упрашивать не приходилось, я залезала на табуретку при любом удобном случае и декламировала стихотворения километрами. Я их легко заучивала и звучным голосом, с выражением, трогательно и торжественно читала перед собравшимися родственниками. На этой же самой табуретке был впервые исполнен незабвенный хит «Эй вы там, наверху». Я брала в руки швабру и, пародируя Аллу Борисовну Пугачеву, стучала ею в потолок. Потом был «Синенький скромный платочек» в сопровождении дедушкиного аккордеона и множество других песен. В общем, было очевидно, что мое будущее – артистическая карьера.
Мама тоже разглядела во мне артистку и в один прекрасный день повела меня на прослушивание в ансамбль народной песни. Меня прослушали, на меня посмотрели, пожали плечами и сказали: «Ну, ничего особенного, конечно. Солисткой вашей девочке не быть. Но если у вас время есть – ходите к нам». И я стала ходить. Времени у меня было не очень много – после обычной школы я каждый день ходила еще и в музыкальную, а до места, где базировалась репетиционная база ансамбля, надо было ехать час на автобусе, шесть остановок на метро и потом еще идти пешком. Но я как-то справлялась с таким графиком, трижды в неделю мотаясь через весь город на репетиции хора.
Алименты, деньги, вещи, квартиру – сколько я помню, они всегда что то делили. Не делили они только одно: меня
Мне нравилось петь в хоре, даже несмотря на то, что я никогда не была там солисткой. Я была девочкой, которой говорят: «Слушай, ты встань где-нибудь там, сбоку, в третьем ряду, ладно?» Любой детский хор тогда был устроен следующим образом: на выступлениях в первом ряду стояли красавицы с хорошими голосами. Во втором – девочки попроще с голосами похуже. А в третьем располагались все остальные (ну надо же их было куда-то девать). Внешность у меня была средненькая, голос средненький, и я считала, что третий ряд – это вполне заслуженное место. И даже то обстоятельство, что абсолютно у всех участников хора, кроме меня, были свои сольные номера, меня не смущало. Главное – я на сцене. Остальное неважно.
Самым большим счастьем на свете были для меня поездки с хором на гастроли. Можете себе представить, каково было мне, девочке, жившей в бандитском районе, в подъезде, где никогда не горел свет, в квартире, где из игрушек был только плюшевый Бимка, оказаться первый раз в Германии или во Франции? Это было путешествие в мир счастливых людей, где никто не ругался, все друг другу улыбались. В этом мире я выходила на сцену в красивом наряде и пела, а все на меня смотрели и аплодировали. В моем обычном мире я была никем, а там становилась кем-то, пусть даже третьим в пятом ряду. Конечно, это были гастроли далеко не люксового уровня, бизнес-классом там и не пахло, запахи были совсем другими. Мы добирались до места назначения на автобусе – на старом разбитом «Икарусе». Бесконечно колесили по дорогам Европы для того, чтобы доехать до небольшого городка где-то в немецкой или чешской глубинке и дать единственный концерт в местной школе или в церкви. Получалось обычно так: пять дней не выходишь из автобуса, который везет тебя через всю Европу, два дня на выступление и обратно домой, еще пять дней в пути. Ели и спали мы прямо там, в автобусе. Особым шиком считалось, если тебе удалось застолбить место для сна в проходе между сиденьями. Там, на полу, было жутко холодно, ледяные сквозняки и железный пол, но почему-то спать там считалось очень круто. Мы брали с собой в поездку все теплые вещи, которые у нас были дома, чтобы создать хоть какое-то подобие комфорта и уюта. Но на самом деле мы не особо заморачивались какими-то там условиями проживания. Мы едем в путешествие, мы вместе, мы – дружная компания. И вот она, наконец-то, семья, которой у меня никогда не было и которую я всю жизнь искала. Что еще нужно?
Изучить как следует те страны, в которые мы приезжали, нам не удавалось, расписание было очень плотным. Но даже того, что нам удавалось разглядеть из окна нашего «Икаруса», было достаточно, чтобы понять – мы попали совсем в другой мир, совершенно не похожий на тот, что ждал нас дома. Мы смотрели на людей, на деревеньки и маленькие городки, сквозь которые проезжали, на школы, в которых оказывались в день выступления, и мечтали только об одном: жить в таком городке и учиться в такой школе. И именно там и тогда я поняла, что надо приложить максимум усилий, много работать, чтобы как-то выбраться самой из той нищеты, в которой мы все жили, и по возможности вывезти оттуда всю семью – маму, брата и бабушку.
В одной из этих поездок случился и первый романти́к в моей жизни. На тот момент мне уже исполнилось 14 лет, а я ни разу еще ни с кем не целовалась. Не сказать, чтобы меня особо тяготило это обстоятельство, но время от времени я размышляла, каким он будет, мой первый поцелуй. А чтобы быть хоть немного подготовленной к волнующему событию, я тренировалась… на помидорах. Брала из холодильника помидор, уединялась с ним на втором этаже нашей с братом двухэтажной кровати, чтобы никто из домашних не видел, и репетировала. И вот однажды отправились мы в Португалию, и там, помимо нашего хора, оказалось еще несколько ансамблей из разных стран. Мальчики быстренько все передружились, и, слово за слово, у них возник какой-то животрепещущий спор. Не знаю, что они там делили, но по условиям этого спора проигравшая сторона должна была поцеловать самую страшную девчонку. В результате спор проиграл один парень из Польши. А самой страшной девчонкой всего объединенного состава международных хоров назначили… меня. Парень, надо отдать ему должное, ничего мне про этот спор не сказал. Он обставил событие невероятно романтичным образом – пригласил меня ночью на стадион неподалеку от нашей гостиницы. Взял за руку, вывел на поле и поцеловал. Парень был очень худенький и не очень красивый, но мне в тот момент было совершенно все равно, как он выглядел. Свершилось то, чего я так долго ждала, – первый поцелуй.
Разумеется, как только я вернулась в отель, добрые подруги тут же доложили мне все как есть – и о том, что этот парень поцеловал меня только потому, что проиграл пари, и о том, что я, по общему мнению, стала самой некрасивой девчонкой. Но моего настроения ничто не могло испортить. Это все было неважно. Я была счастлива. Пусть смеются, сколько им влезет.
В тот момент я впервые поняла значение выражения: «Если жизнь тебе отгрузила лимоны – сделай из них лимонад». Да, меня назначили самой страшной девчонкой, но эта страшная девчонка только что целовааааалааась! И не с помидором, а с живым человеком. Ну и кто после этого лузер?!