До 35 лет я прожила с осознанием того, что мой папа – монстр, который ненавидит всю нашу семью, желает нам только зла, а я ему просто не нужна. Я злилась на него, всю жизнь хотела доказать ему, что я хорошая, что меня можно любить. Жила с мыслью о том, что меня предал самый близкий человек. Который к тому же продолжает жить в соседнем районе и ничего не желает делать для того, чтобы как-то эту ситуацию исправить. Такие мысли, зародившись в голове у девочки в раннем детстве, бросают тень на ее отношения со всеми мужчинами, которые будут ей встречаться во взрослом возрасте (это подтвердит вам любой специалист). Я была не исключением, мучительно искала в каждом из своих мужчин отца. А, как мы все знаем, подобные поиски всегда ведут в тупик. И только спустя много лет, пройдя сквозь множество отношений, которые я собственноручно поломала, проработав всю эту ситуацию с психологом и поговорив с людьми, которые знали отца при жизни, я поняла, что в действительности все было совсем не так, как мне рассказывали.

Человек, существовавший в моем сознании исключительно в образе монстра и чудовища, на деле оказался моим спасителем. И если у вас есть достаточно попкорна для продолжения, я вам расскажу, как все было на самом деле.

Когда мне было три года, случилась авария на Чернобыльской АЭС. Эта трагедия потрясла весь мир, а в нашем городе случилась настоящая паника, ведь катастрофа произошла всего лишь в ста километрах от нас. Все, кто мог, эвакуировались, а те, кто не мог никуда уехать, спешно придумывали, куда бы отправить детей. Меня увезли в Томск к маминым родителям. Там я мгновенно стала предметом всеобщего обожания – дедушка играл мне на аккордеоне и пел вместе со мной песенки, бабушка непрерывно кормила всякими вкусностями, тетя играла со мной. Бабуля и дедуля меня научили говорить и даже читать. Я прижилась там, полюбила их всей душой. И в этом сказочном мире любви я прожила два года, пока вдруг не приехал папа и не забрал меня оттуда. Потрясение было очень велико. Я перестала разговаривать, а когда начала вновь – стала сильно заикаться.

«Ты знаешь, а ведь он тебя украл у бабули с дедулей, забрал в одной пижамке на голое тело посреди зимы и увез», – рассказывали мне, повзрослевшей, родственники, вспоминая те дни. Поскольку я очень любила дедулю с бабулей, я тут же положила этот факт в копилку плохих поступков, связанных с отцом, – вот, мало того, что бросил маму, еще и меня выкрал. И только спустя годы я узнала, как все было на самом деле. Отправляя меня в Томск, родители предполагали, что я поживу там неделю-другую, а в результате все затянулось на два года. Никакой угрозы моему здоровью жизнь в Киеве спустя два года уже не представляла, но домой меня не забирали, аргументируя это тем, что у бабули мне будет лучше. Мама так решила. А мой папа очень скучал по мне. Он безумно меня любил, но целых два года не мог увидеть свою дочь. Да что там увидеть – даже позвонить в другой город в то время было проблематично! Не было ни фейстайма, ни ватсапа, ни видеосвязи. Я представить себе не могу, чтобы сейчас кто-то увез моего ребенка от меня на два года без всякой возможности даже говорить по телефону. Это было бы просто невозможно пережить!

Понимая, что так может продолжаться бесконечно, он психанул, плюнул на все, купил билет на самолет и прилетел с твердым намерением вернуть меня домой. Понимая, что по-хорошему меня ему не отдадут, он пошел на хитрость. Сказал: «Я пойду погуляю с Аней», – а сам отправился в аэропорт и увез меня в Киев первым же рейсом.

Понимаете, я же была его ребенком, его любимой дочерью, он два года по мне тосковал. И рисковал вообще больше никогда не увидеть. Что он должен был еще делать? Конечно, приехать и забрать домой. А мне преподнесли этот его поступок, абсолютно законный и разумный, как величайшее преступление.

Как только кусочек пазла под названием «Томск» в моей голове сложился, я решила собрать недостающие участки. Стала по крупицам собирать информацию о своем отце, о том, как он на самом деле к нам относился, и оказалось, что он всю жизнь меня любил и за меня боролся. Но он, жертва обстоятельств, попал в такие жернова, противостоять которым не мог. И по-хорошему, конечно, ему надо было взять за руки обеих женщин, и маму, и ту, другую, сжать покрепче и сказать: «А ну-ка, обе, молчите и дайте мне общаться с моими детьми так, как этого хочу я!» Но он не мог этого сделать. Не хватило характера. Теперь я понимаю, что он хороший был, добрый, классный парень, душа компании, но слабый. Он выбрал путь наименьшего сопротивления, но так и не смог пережить того, что его разлучили со мной. Так и умер, ничего не исправив.

И вот когда я наконец-то все это осознала – мой мир перевернулся с ног на голову буквально в несколько дней. Я, девочка, выросшая без папы, вдруг поняла, что папа у меня был. Все эти годы он думал обо мне, любил меня и поддерживал – пусть на расстоянии. Как и все девочки, выросшие без папы, я испытывала постоянное чувство одиночества. Когда у ребенка есть полный комплект любящих родителей – он, даже став взрослым, чувствует, что защищен. Что за его спиной в любой схватке стоят еще два защитника – мама и папа. Даже если они в тот момент далеко. Даже если их нет на свете. Когда у ребенка только один родитель, он все время ощущает за спиной, в том месте, где должен быть второй, – зияющую пустоту. И всю жизнь старается эту пустоту чем-то заполнить. Поскольку у меня не было главного мужчины – отца, я старалась компенсировать это отсутствие, ища его черты во всех мужчинах, которые попадались мне на пути. Хотела, чтобы обо мне заботились, как о маленькой девочке. Искала себе папу. И в результате это неизменно приводило к краху отношений. А стоило мне осознать, что папа-то у меня все-таки был, – эта зияющая пустота за спиной стала затягиваться. Конечно, это случилось не сразу, я долго работала над собой. В системно-векторной психологии есть такая практика, когда человек мысленно ставит рядом с собой фигуру отца и учится с ним общаться. Пытается ему что-то сказать или представляет, как отец обнимает его. Я долгое время не могла даже мысленно обняться с папой. Мне было невероятно больно. Но постепенно рана затягивалась, и я стала свободной. Мне больше не надо заполнять пустоту.

– Мама не разрешала мне видеться с вами, – сказал мне однажды папа, и я тогда восприняла его слова как должное. «Ну действительно, – подумала я, – а что ему еще оставалось делать? Мама же не разрешила? Значит, пришлось вычеркнуть нас из своей жизни». И долгое время меня в этой ситуации ничего не тревожило, все казалось логичным. А потом, уже став взрослой, я вдруг поняла, что виноваты в сложившейся ситуации они оба. Что значит «мама не разрешала»? Мужчины вообще не любят сложностей. Я часто слышу от знакомых, что их бывшие супруги не дают им детей, не разрешают с ними видеться. И не устаю повторять:

– Ребята, боритесь за дочерей, за сыновей, идите в суд, доказывайте, что вы имеете полное право проводить половину времени со своими детьми, выбивайте себе время для встреч, только не бросайте их. Вы нужны им. Вы должны заполнить ту самую зияющую пустоту за их спинами, иначе они будут ощущать ее всю свою жизнь.

Я всю жизнь пыталась заслужить любовь родителей. И папы, которого не было рядом, и мамы, которой было сложно любить. Она тяжело работала и должна была одна прокормить двух детей. Когда она, отпахав в школе и на ниве репетиторства, приходила домой – у нее, мне кажется, оставались силы и время только на то, чтобы изо всех сил ненавидеть папу, потому что именно он сделал ее жизнь такой несчастной. На любовь к нам с братом ее уже не хватало. Никакой особой поддержки, никаких объятий и поцелуев, никаких задушевных разговоров – ничего этого не было в нашем доме. Мама считала, что чем больше она меня будет ругать, тем лучше я буду становиться. Книг по психологии в то время почти не было, а те, что были, пропагандировали именно такой подход к воспитанию детей – главное, не перехвалить. Да и жизнь не особо располагала к тому, чтоб целовать, гладить и хвалить. Мы выживали, как могли. Дом, в котором мы жили, и район, в котором он находился, тоже не очень способствовали этому. Там не было места нежности и возвышенным чувствам. Каждое утро я просыпалась в 5.30 от рева моторов, визгов автомобильных сигнализаций, криков людей – под нашими окнами располагался рынок, куда с самого раннего утра уже начинали стекаться продавцы и покупатели. Все это шумело, кричало, торговалось, спорило до позднего вечера, оставляя после себя по ночам горы мусора и полчища крыс. И я долго не могла понять, что хуже – живые крысы, шныряющие под ногами, или крысиные трупы, воняющие на весь подъезд. Впрочем, человеческие трупы пахли еще хуже. Этот запах сопровождал меня все детство. Время от времени с крыши нашего дома сигал вниз какой-нибудь безумный самоубийца, и его останки долго лежали под нашими окнами, пока их не увозила «Скорая». Однажды один такой отчаявшийся пролетел мимо моего окна, когда я, сидя за столом в кухне, ела мороженое. Регулярно у нас в подъезде убивали кого-то (бандитские разборки) или выносили оттуда очередного переборщившего с дозой наркомана. Со временем я даже научилась отличать по виду – он сидит вон там, у стены, весь синий, но пока еще живой, или можно уже вызывать труповозку.