– Да почему ты такой тяжелый?! Больше фруктов и овощей надо есть. Лепешки с мясом – это зло! Запомни!

Фух! Еще какое зло! Сама страдала от этой падали. Неповоротливая, побитая и страшная…

Хоть плачь!

Не знаю, каким чудом мне удалось уложить его на листья в убежище так, чтобы сесть рядом. Взглянула на глубокие раны оборотня и ужаснулась. На ягодицах присохла кровь, и я решила хоть немного его отмыть, чтобы точно понимать, где грязь, а где раны. Нашла тряпицу в его сумке и смочила ее водой. Аккуратно очистила спину и остановилась. Почесала затылок и снова смочила тряпку.

Никогда еще мои глаза не видели такой срамоты и тем более руки не касались таких интимных частей мужского тела.

– Ладно. Не страшно. Представь себя лекарем. – Вслух уговаривала себя. – Ну что такого?

Лишь краем глаза поглядывая на филейную часть Каура, я дрожащей рукой протирала кожу, смывая сгустки крови. И вдруг прикипела шокированным взглядом к метке дракона. Нет! Не печать, а ее маленький кусочек, больше напоминающий родинку. Очертания клыкастой морды, только уменьшенная в стократ.

Сразу вспомнила занятия с профессором истории и тот момент, когда он рассказывал об изгнанниках империи. Люди, маги и оборотни когда-то жили в мире и согласии, но с приходом войны, окропленные кровью дракона, оборотни предали людской род, заняв сторону врага, за что были вовек изгнаны из Санабула вместе с магами. И сейчас я, Лирайя кунг Доркайм, мыла задницу одному из них! Чудно!

Психанув, кинула тряпку под ноги, понимая, что Каурналь Дикий один из потомков предателей моей империи. Враг, каких вешали на площади без суда и следствия.

Зашевелился гад, будто почувствовал, что о нем думаю, застонал и снова застыл.

– Вот что с тобой делать? Могу и добить, – пнула его ногой.

Злиться можно сколько угодно, но спасаться как-то надо. И раз уж эта мерзкая псина – единственная надежда выжить, придется пойти на крайние меры. Лишь близкий круг придворных знал, что с полной печатью дракона на спине мне передалась часть магического дара. Парадокс в том, что применить его к себе не могла, слишком слабый. Я лишь недавно поняла, что он вообще у меня есть. Это случилось во время прогулки по дворцовому парку. Там, в клетках, жили канарейки. Отцу нравились эти птицы за красивый щебет, а мне полюбилась лишь одна. Она, как человек, чувствовала мое приближение, и заводила какую-то особенную прекрасную трель.

Я часто открывала клетку, чтобы птичка полетать, расправить крылышки и спеть свою необыкновенную песню. Но в тот день Люциано – наш рыжий кот, потерялся. Обнаружила я его в парке, с ужасом заметив, что клетка пуста, а он держит птичку в пасти. Испугавшись, кот бросил добычу и убежал, а я взяла в ладони птичку и расплакалась от того, что она умирала. Мне не верилось, что больше никогда не услышу ее особенной песни. И тогда почувствовала, как кожа рук загорелась драконьим пламенем, как легкая мерцающая дымка окутала канарейку, и увидела, как ее раны заживают. Спустя мгновение, она полетела в небо целая и невредимая.

Отец сказал, что во мне есть магия дракона, которую надо изучать и развивать, но подготовка к свадьбе нарушила планы. Мы успели понять только то, что у меня есть способности к исцелению. Что ж, а чем волчара не канарейка? Я пожала плечами. Попытка не пытка.

Прикоснулась к самой глубокой ране на его спине сначала одной рукой, а потом уже двумя. Снова ощутила тот знакомый жар и улыбнулась, когда увидела, что медленно, но верно рана затягивается. Кожей чувствовала, как силы меня покидают, опустошая не великие запасы на лечение раны.

Даже когда повело от головокружения, я не отняла рук до тех пор, пока рана не затянулась окончательно. Тяжело задышала и поняла, что нельзя больше лечить. Моих умений едва хватило на одну рану.

Каур застонал и зашевелился. Я быстро укрыла его шкурой и легла рядом, обессилив.

Очнулась от гулкого урчания собственного желудка и жара, который ощущала всем телом, и особенно ногой, лежащей на чем-то мягком. Собственно, если бы не голод, то чувствовала я себя сносно. Хотя… ныла и кололась затекшая рука, вторую ногу отлежала, шея ломила от неудобной позы. Какое там сносно! Ужасно! Ужасно я себя чувствовала посреди Дикого леса в Нижнем мире, куда меня занесло благодаря…

– Мамочки! – взвизгнула и отпрыгнула к стене. Да у меня сердце чуть не остановилось, когда сообразила, к кому прижималась все это время. А нога? Она же прикасалась к блохастой заднице! – Тьфу, чтоб тебя муравьи обглодали!

Эх, даже плюнуть нечем, во рту пересохло. А последнюю воду вчера как раз на эту вот розово-бесстыжую мерзость извела.

– Эй, – бесцеремонно толкнула оборотня в бок, – спишь, что ли?

Наглец лежал ничком и не шевелился.

Притворяется! – решила я. Самую глубокую рану вчера залечила. Или это не вчера было? Кто распознает? В этой темени не понять. Хотя нет, через свисающие корни пробивался свет – значит, снаружи день. Так вот, остальные раны также покрылись розовой кожицей. Это как? Сам, что ли? Этой, как ее называют, регенерацией лечился?

Тут раздалось жалобное урчание – оборотень тоже проголодался. Отлично, значит, скоро очнется и отправится на охоту. Не мне же в этот лес идти? Чего доброго, сама добычей стану.

– Я знаю, что не спишь! – внезапно сообразила, что дыхание Каурналя изменилось. – Отвечай! – ткнула гада пальцем. – Издевается что ли? – ткнула еще раз и побольнее. Никакой реакции. Тогда схватила за плечи и развернула на спину. – Ой! – лист лопуха слетел, а это самое, которое вчера было маленьким, теперь чуть не в потолок упиралось. – Мамочки! – покраснела до кончиков ушей. Может, под слоем грязи и невидно, но уши точно огнем пылали. Спешно вытряхнула из мешка оборотня лисью шкурку и накрыла это безобразие. – Фу-ух! Сколько потрясений за утро. – Лиса же уныло дернулась, развернувшись ко мне застывшей в оскале мордочкой, и плавно опустилась вниз.

Едва перевела дух, как наткнулась на внимательный взгляд нахала. Он что, это специально устроил?

– Ах, ты сволочь! Пес помойный! Тебе смешно? Издеваешься? Живо вставай, есть хочу!

Этот… этот пес не ответил, только глазами в сторону мешка повел. Он на что намекает, чтобы там поискала?

– Нет там ничего. Вчера еще закончилось. Такой гадости в жизни не ела.

Мужчина подавил тяжелый вздох, а потом жадно сглотнул и показал на флягу, в которой была вода.

– Пусто! – продемонстрировала, перевернув емкость горлышком вниз. – Раны промывала, вот вся и ушла.

На это мне указали глазами на выход.

– Это чего, предлагаешь за водой прогуляться? – оборотень закрыл глаза, потом открыл, и при этом ни слова. – А чего молчишь-то? Говорить, что ли не можешь? – волчара снова – морг. – А это, не двигаешься чего? Сил нет?

Нет, я ему точно моргалки выколю! Как это понимать?

– Как мне тебя понять, Каурчик? И не зыркай! После того, что я тут видела, как хочу, так и буду называть. Лежишь тут бревном, говорить не можешь, двигаться тоже. При этом еды и воды нет. Зачем спасала тебя тогда?

Мужчина покосился на дохлого лиса, выразительно так, несколько раз туда глянул. И что бы это значило?

– Ты на что намекаешь, извращенец? – вспыхнула справедливым гневом.

Гад скрипнул зубами, побагровел, но все равно указал на дохлую лису. Да я ни в жизнь к этому не прикоснусь!

– Что ты о себе возомнил? Дождешься, как затащила сюда, так и выпихну. Пусть тебя звери сожрут вместе с твоим лисом!

Каурналь заревел, как раненый бык, с губ сорвались какие-то слова. Не разобрать совсем. Ну, я и попросила повторить.

– Ту-а-лет, – промычал оборотень, и мне стало не до смеха. Ну да, самой уже хотелось посетить клозет, а вот за похитителя как-то не подумала. И как быть? А если он тут дел наделает? Я здесь не останусь!

Кэнтон, любимый! Ты бы, наверное, умер, чем предложил сделать подобное. Да я не знаю, даже, как это у мальчиков происходит. И не хочу знать! О, Великий Дорхэйм! Видно ты за что-то невзлюбил избранное дитя, раз посылаешь непосильные испытания. Но не будь я дочерью Доркайма, если не справлюсь со всеми трудностями!