Давайте продолжим рассуждение Сантаяны чуть дальше. Допустим, теоретик этики спрашивает: «Представьте, что вы можете получить больше удовольствия (и немедленно, и в долгосрочной перспективе) от пьес Шекспира, чем получаете сейчас, но при этом никогда не будете их читать, смотреть или слушать и не будете иметь о них вообще никакого представления. Согласны вы на такое удовольствие?» Любой поклонник Шекспира почти наверняка ответит отрицательно. Но разве его ответ не будет объясняться тем, что он просто не в силах представить такую гипотетическую возможность, не способен вообразить себя получающим удовольствие от Шекспира без чтения или лицезрения его пьес? Удовольствие вряд ли можно помыслить как чистую абстракцию, т. е. отдельно от конкретного удовольствия.

Тут антигедонист может с торжеством сказать: если люди отказываются заменять один вид удовольствия другим видом или одно качество удовольствия другим качеством, значит, у них есть еще какой-то критерий оценки помимо «количества». На это следует возразить, что критерий, который он применяет к конкретным интеллектуальным, или «возвышенным», удовольствиям, с таким же успехом можно применить и к конкретным чувственным, плотским, или «низким», удовольствиям. Зададим вопрос сластолюбцу: «Представь, что каким-то образом ты сможешь получить больше удовольствия, чем получил бы от соития с самой соблазнительной женщиной в мире, но только без физического сношения. Захотел бы ты иметь это более сильное, но нечувственное удовольствие?». Любой сластолюбец почти наверняка ответит решительным отказом, и по той же самой причине, что наш поклонник Шекспира. Люди не способны вообразить совершенно абстрактное удовольствие или поверить в его возможность; их представлению доступны только конкретные удовольствия.

Если человека попросят вообразить себя испытывающим удовольствие, – но удовольствие, абстрагированное от всех имеющихся у него источников удовольствия, от всех предметов или действий, которые в данный момент реально доставляют ему удовольствие, – он, естественно, не сможет этого сделать. С таким же результатом можно попросить представить сильное любовное влечение, не имеющее никакого объекта.

Ответ станет яснее, если мы заменим «удовольствие» на удовлетворение. В отличие от «удовольствия», мы обычно говорим не о «количестве» удовлетворения, но только о большем или меньшем удовлетворении. Не говорим мы и о «качестве» удовлетворения. Мы просто спрашиваем себя, доставляет ли нам тот или иной объект или та или иная деятельность больше или меньше удовлетворения, чем другой объект или другая деятельность. Кроме того, мы отмечаем, что разные люди находят удовлетворение в разных вещах, а одного и того же человека сегодня удовлетворяет одно, а завтра совершенно другое. Никто из нас не предпочитает «возвышенные» удовольствия «низким» и, наоборот, «низкие» «возвышенным» всегда и во всех случаях. Даже самый отъявленный аскет прерывает свои духовные упражнения, чтобы поесть и удовлетворить прочие телесные нужды. И любитель шекспировских трагедий вполне может позволить себе вкусный обед перед походом в театр.

К вопросу «пинг-понг против поэзии» мы еще вернемся в главе 18.

В начале этой главы я предупредил, что выступлю в защиту по крайней мере одной теории «психологического эвдемонизма».

Некоторые антигедонисты (образцовым их представителем я опять же могу назвать Хастингса Рэшдалла¹¹) взяли на вооружение по видимости очень ловкий способ выходить из спора с гедонистами. Сначала они стараются показать, что «психологический гедонизм» не способен объяснить реальные мотивы наших действий. А затем они отмечают, что хотя «этический гедонизм» в принципе возможен, несколько нелепо утверждать, будто моральный долг человека состоит лишь в стремлении к личному удовольствию, даже если человек не всегда этого хочет.

Но это опровержение само строится на ошибочных допущениях, которые становятся особенно очевидными, когда мы вместо «удовольствия» с его специфическими оттенками смысла начинаем использовать «удовлетворение» или «счастье».

Потратим некоторое время, чтобы более подробно рассмотреть основные ошибки критиков психологического гедонизма.

1. Утверждение, что «удовольствие» означает исключительно или преимущественно чувственное, телесное удовольствие. Вряд ли найдется хоть один антигедонист, который если не явно, то молчаливо отвергает эту презумпцию. Поэтому эвдемонистам целесообразнее отказаться от терминов «гедонистический» и «удовольствие» и вместо них говорить об «удовлетворении» или о «счастье». Если речь все же заходит об «удовольствии», мы должны постоянно иметь в виду двоякое значение этого термина, который можно понимать 1) как чувственное удовольствие или 2) как определенное состояние сознания¹².

2. Отказ признавать, что гедонистическую, или эвдемонистическую, позицию можно сформулировать негативно. Антигедонисты упрекают гедонистов, например, за утверждение (которое некоторые неосмотрительные гедонисты действительно себе позволяют): человек добровольно становится мучеником, поскольку считает, что «удовольствие» от мученичества будет больше, чем страдание. На самом же деле человек принимает мученичество (в том случае, когда может его избежать), поскольку предпочитает физическое страдание (пытку, сожжение или распятие) бесчестью или душевным мукам, которые он испытал бы, если бы отрекся от своего Бога и своих принципов или предал друзей. Он не выбирает никакого «удовольствия»; он выбирает то, что считает менее мучительным.

3. Антигедонисты пытаются опровергнуть гедонизм указанием на то, что они называют ошибкой неправомерной инверсии (особенно подробно об этом говорит Рэшдалл). Процитируем его вновь: «Гедонистическая психология объясняет желание удовольствием, тогда как на самом деле удовольствие обязано своим существованием исключительно желанию»¹³. И еще раз: «Гедонизм объявляет предвкушаемое ⁴ удовлетворение” условием желания, тогда как на самом деле желание является условием удовлетворения»¹⁴.

Обоснованность вытекающего из этих утверждений противопоставления «желания» и «удовлетворения» крайне сомнительна. Это разграничение скорее вербальное, чем психологическое. Будет чистой тавтологией сказать: то, чего я на самом деле желаю, – это удовлетворение моих желаний. Действительно, я не буду стремиться удовлетворить желание, пока оно у меня не возникнет. Но желаю-то я не самого желания, а его удовлетворения! Возражение Рэшдалла сводится к тавтологической банальности: мы желаем удовольствия только потому, что мы того желаем. Сказать, что я желаю удовлетворения моих желаний, – это просто другой способ сказать, что я желаю «счастья», поскольку мое счастье и состоит в удовлетворении моих желаний.

4. Еще одно возражение против гедонизма восходит к епископу Батлеру и состоит в том, что люди хотят не «удовольствия», а ту или иную конкретную вещь. Повторю еще раз формулировку, приведенную немного выше: «Когда я голоден, я хочу пищи, а не удовольствия». Мы уже отмечали, что в ней указывается конкретное средство, с помощью которого я удовлетворяю конкретное желание. Никакого реального противоречия здесь нет, а есть только различие между конкретным и абстрактным описанием ситуации.

5. Антигедонисты стремятся дискредитировать психологический гедонизм на том основании, что человек нередко отказывается от действия, обещающего, на первый взгляд, самое близкое или самое сильное удовольствие. Но это замечание не имеет вообще никакого отношения к психологическому гедонизму и тем более к психологическому эвдемонизму. Оно просто подразумевает, что человек стремится к наибольшему удовольствию (удовлетворению, счастью) в долгосрочной перспективе. Он «измеряет» удовольствие, удовлетворение или счастье не только интенсивностью, но и продолжительностью.