Скривился я – малахольный, что с него взять.
И вот ведь странность какая, думаю о скрипушниках, а детей их представить не могу. Как ни стараюсь, не получается, хоть ты тресни. Вичи – враги, скрипушники – враги, гепаты – враги. А дети их? Дети тоже враги? Тьфу, ты! Ну, не гад ли Ус. Опять в башке бардак.
– Ты как здесь оказался? – спрашиваю, чтобы хоть как-то прогнать противный вопрос из головы.
– Дубинский послал. Велел передать, чтобы без беглецов не возвращались. Под трибунал пойдете! – прорычал Ус, изображая нашего командира.
Не люблю я его кривляний. Особенно, когда он пытается изобразить дядю Сашу. Не заслужил он такого отношения. Да и субординацию еще никто не отменял. Разведчик ты или заградитель, уважай командира! А валять дурака – много ума не надо.
– И еще, – продолжил Ус уже своим голосом. – Майор считает, что вичи за город идут, возможно, хотят организовать там центр сопротивления. Нельзя их за кольцо выпускать.
Я покачал головой – не думаю. Зачем им за кольцо? Если они и сумеют перебраться через ряды колючей проволоки и выкопанные перед остатками кольцевой дороги глубокие рвы, то как им перейти бетонку? Там же пулеметные расчеты через каждые пятьсот метров. Ну, по крайней мере, раньше были. Нет, не прав командир. Я попытался поспорить с майором, но недолго. Я же не тварь неблагодарная, знаю, что такое субординация и уважение. Прав или не прав командир, а приказ выполнить наша группа обязана.
Ус уверенно шагал впереди, не оглядываясь, как будто хорошо знал местность. А я опять отстал и плелся за ним, на негнущихся ногах. Перетянутые веревками, они затекли и сейчас противно зудели – к пальцам приливала горячая кровь, а вместе с ней возвращалась болезненная чувствительность.
Будешь много думать о ногах – останешься без головы! Не зевай, приказал я себе.
Впереди, за деревьями, вдруг раздались странные звуки, похожие на сопение борца или сдавленное мычание.
Стоп! Дальше потихоньку, шаг в шаг.
Вот они. Казенные ботинки с выпуклой буквой Z на рифленой подошве, а вместе с ними и торчащие из травы ноги.
– Щекан! – я поспешил к бойцу, но запнулся о веревку.
Щекана, как и меня, распяли между берез. Ус оказался проворнее, и пока я скакал между веревками, взмахнул ножом и освободил мычащего бойца. Через несколько секунд тот уже стоял передо мной навытяжку.
– Ты что же, сукин сын, заснул?! – рявкнул я, забывая, что сам спал как убитый.
– Я не… не знаю, как заснул, не помню…. – Руки дрожат – перенервничал бедолага, пока вялился как рыба на солнце.
– Ищем Добермана! – махнул я рукой в направлении покачивающихся берез.
Разбираться, кто и в чем виноват, не имело смысла. Нужно найти бойца и двигаться дальше.
Через пару минут беспомощный Доберман, опираясь на локоть Уса, вышел из-за деревьев, без вещмешка и оружия. Уж и не знаю, что с ним случилось, но выглядел он отвратительно.
– Ты тоже ничего не помнишь? – спрашиваю я.
Доберман помрачнел, опустил глаза:
– Командир, когда ты неожиданно заснул, я слегка растерялся. А когда Щекан вырубился на полуслове, я трухнул по- серьезному. Хотел разбудить вас, тут меня и накрыло. А дальше… Хрен его знает, что дальше! Прав лейтенант, ничего я не помню.
– Ладно, потом разберемся, а сейчас двигаемся дальше! – приказываю я, а сам жду, когда же мои ребята в себя придут.
Смотрю, энтузиазму во взглядах никакого, дай, думаю, подбодрю.
– Вичи, – говорю, – что-то серьезное планируют. И наш майор очень на нас надеется. Только мы сможем их остановить. Не зря он нас послал – мы лучшие!
Хотел подбодрить, но получилось все с точностью до наоборот. Щекана при упоминании вичей аж перекосило, сморщил он рожу, как будто собственной мочи глотнул. Доберман громко икнул и затрясся, словно неожиданно оказался раздетым на улице в сорокаградусный мороз.
– А ты, лейтенант, сам-то в это веришь? – дрожа и клацая зубами, спросил он.
– Верю, не верю – дело третье. Майора нашего мы подвести не можем. Приказал командир доставить беглецов – доставим. Так что, бойцы, вперед – на мины! Поймаем вичей и сразу назад. Их четверо, и нас теперь четверо, – высказался я, кивая на недовольного Уса.
Кивают и мои бойцы. Вроде соглашаются, а сами головы опустили, сопят, как дети малые, руками одежду теребят. Оружия нет, масок защитных нет.
Я и сам себя голым без автомата чувствую. А они? Думаю, если бы не я сейчас стоял перед ними, разбежались бы мои вояки. Меня они уважают. А может, боятся. Ну, да ладно, их понять можно. Очухаются, отойдут от мандража – двинем дальше.
А вот Ус – сволочь! Вместо того, чтобы поддержать меня, он, мерзавец, задумчиво головой качает и как-то с сомнением бормочет:
– Уж и не знаю, зачем за больными охотиться? Пусть себе за МКАД пробираются. Там ведь и без них заразы хватает.
– Ты что это, гад, делаешь? – шиплю я на него и взглядом испепеляю.
А он лоб наморщил и на забор машет.
– Там они сейчас, у скрипушников, и если им нужно за кольцо, то мы их не сумеем задержать. Если, конечно, напрямки не рвануть через бетонку.
– Ты что несешь? – возмутился я. – Думаешь, полиционеры их к себе пустят?
– Я их лично видел, – Ус в очередной раз кивнул на забор.
Вспоминая, как он ржал, заглядывая в дыру в заборе, я с трудом сдержался, чтобы не влепить ему оплеуху. Чувствую, зло меня в тиски берет. В глазах красный туман, руки трясутся.
– Смирнаа! – ору непонятно зачем.
Достала меня его идиотская улыбка.
– Отставить разговоры и за мной, шагом маарш! – рявкнул я, боясь, как бы бойцы не усомнились в разумности моих приказов.
Впрочем, до сих пор они ни разу не оспаривали мои решения, какими бы глупыми они не казались на первый взгляд.
Шагая вдоль забора (на безопасном расстоянии от него), я не мог не смотреть на бетонку. Мыслями перепрыгивая через нее, я старался найти ответы на засевшие в моей башке вопросы. Как эти скрипушники живут, да еще детей умудряются рожать?
– Странно, почему они еще живут? – Доберман озвучил мои мысли, и это мне почему-то ужасно не понравилось.
Тревожная мысль сверлила сознание, оттесняя все остальные размышления на второй план. Самый неприятный вопрос, который может зародиться в испуганном мозгу любого заградителя или чистильщика – так ли опасны заразные, как мы их представляем? Противный вопрос. Ведь если допустить, что они не опасны, тогда чем мы от них отличаемся…
«Отставить!» – зашипел я мысленно, только теперь моя злость была направлена внутрь себя. Нельзя сейчас, когда нужно быть предельно внимательным, расслабляться. Враг вокруг! Заразные – со всех сторон! Только и ждут, как отомстить нам за то, что не мы сидим за бетонным забором, за колючей проволокой, под землей. Хотя, если подумать, не мы же загнали их в Тропаревскую чащу, не мы затолкали их в подземку, не мы вытеснили их за внешнее кольцо. Они сами выбрали для себя такую жизнь.
– Лейтенант, ты никогда не думал, почему тяжелобольные люди предпочли жизнь в мрачных подземельях нашему здоровому соседству? – Ус, видимо, решил добить меня, удачно выбрал и время, и место, и самое надежное средство для этого.
Очередной его заковыристый вопрос вогнал невытаскиваемый кол в мою и без того переполненную мыслями голову. Ну, ни гад ли? Скрипя зубами, я попытался прогнать ненужные мысли. Понимая, как трудно в таком соседстве думать о чем-нибудь другом, я боялся, что сомнения, поселившиеся в моей голове, заберутся и в головы моих подчиненных.
Пока измученные и недовольные бойцы с кислыми минами тащились за мной, небо потемнело. Редкие облачка, пробегающие по низкому небосклону, собрались в одну пухлую, брюхатую тучу, занявшую полнеба и готовую в любой момент разродиться холодным дождем. Повисев над нашими головами, туча дрогнула и родила яркую ветвистую молнию. Слепящая вспышка мгновенно превратила мир в черно-белую картинку. Пока в глазах плавали желтые пятна, грянул гром, и пошел мелкий противный дождик. Серая мокрая пелена накрыла меня и моих бойцов непроницаемой завесой. Падая в траву, зашуршали дождевые капли, застучали о желтые опавшие листья. Прорезиненная куртка быстро отяжелела, а ботинки, собравшие на себя громадные комья грязи, превратились в большие земляные калоши. Слякоть закопошилась под ногами, захлюпала громко и противно. Настроение окончательно испортилось. Взгляд уперся в землю, приходилось все больше смотреть под ноги, и все меньше вокруг себя.
