Жука вышел из барака, встретил Правила, они прошли обратно чтобы делать жирно, все были против, многим казалось, что жирно уже у стены, или рядом со столом, где сидел Саша, никто не говорил ему и слова, рядом плавали обреченные, им придется стать своими Пахану, где нет ни дождя, ни снега, идет одна луна, потом раннее утро, все в нелепых позах, многих не хватает, их вывели и дежурно пытали, но нет на это зла и робости спросить, когда звонят после пяти вечера или приходят с проверкой со столовой, и тут, некстати можно оставить себя в простынях, богато, но сами готовы сделать все, что угодно – здесь нет травы, данный предмет невидим, возможно потом быть тяжело вспоминать, что пришлось вынести бесстрашным мужчинам, когда пришел Атлет со своими стрелками, он ждал от людей счастья и корысти, но не встретил понимания на озабоченных приготовлением снадобья лицах, все было умеренно тяжело и игриво странно, висел над окном тюль, это портьера была излишней, зашедший снял с себя одежду, спросил где тут туалет, его не поняли, выпроводили, не дав и вздохнуть, бессонные ночи без шанса всем отрубиться, расслабление забрали вместо предмета разговора, стало не так чтобы летал жирик, но немного было тепла и света, Атлет вернулся с девушками, желая от них добиться взаимности через осуждение, но Правила был против абы чего, Лакей добился милости от руководства, аудиценции, взял с них три короба якобы для большого обмена, в результате не стало и человеческого тепла, юдоль простиралась за пределы барака, сколоченные намертво доски пропускали приятный дневной свет и надежду не тусклого фонаря, лежала скатерть с предметами торга, обмена, иногда кто-либо излишне прибитый жаловался на погоду, Лакей просил отпустить на побывку, но мешало чувство такта, указывал, кто дал, а кто нет, здесь не было вопроса, такой человек необходим, особенно без жестокости, и боится выявить гнев нарушителя, сам по себе человек хороший не стал бы перечить трём и бухте, выводили по одному, все знают Правила, но не все знают что должно сказать без скромности и самодовольства в том случае, отличным от иного, когда зовут врачи, но не стали им объяснять причину, возможно заболевание у всех общее, одного разобрали, провода, подобие мозга, бегают цифры, похож на еще одного, но не совсем, больше на того что был раньше, возможно ему ставили, или объяснять пять раз не дело серьезное, приходили от Атлета, захаживал Атлет, кто виноват, говорил, товарищ Сталин, в ответ шли междометия, ругань, избирательная нецензурщина, спасали правила, если ничего больше не было, некоторые боялись что их заберут, успешное предсказание, ключи на столе были у всех, на виду горели одни свечи, пряно тлел можжевельник, широкие штаны стали уже малы через двадцать пролетевших дней, Саша не знал который час долго, пока не заметил похожего, договорился о пропаже, стал выбирать выражения, это не было необходимо, когда уже их выведут и расстреляют, такие мысли гуляли, получилось исчезнуть за стены, пить молоко в тот же вечер, любить попавшуюся девушку, отвешивая добряком комплименты, жизнь не самый сахар в чистосердечном, избыточные переживания гнетут словно облака над бурным изломом рукава, где чистая от городского асфальта голубика, крупная точно клубника, бежать было приятно, еще веселее делать вид, что не те, за кого приняли вначале, сладкое томление работы, приятный начальник, прораб, знакомые, все могло быть по-другому, когда не стали бы называть по именам, всего раза три, пришли, вернули, хохот хорошего мужика, злоба, разочарование в верности стратегии, горизонты городского парка сомкнулись на проверку, юлить не было в моде, а отказ поменять правила был обруган, драка свалкой, ногами от хорошего, заставил признать, назвать Сталина, других руководителей, они договорятся за него, но через четыре часа всего после выломанных рук, пришлось сдать и тех, кто руководил смешной радостью, милым занятием вроде вышивания, никому не мешали, снова исчезнуть не получалось, одиноко грелась вышка, тихо плел под нос рассказ жене караульный, потом раздались выстрелы в воздухе, якобы пальба, напала армия, флот, танки, они испугались на презрение большинства, бросили на произвол судьбы, шепот бывает, перестали приставать, все вернулось на изначальный круг, даже костер жгли, приятный аромат мяса, мечты о вегетарианстве.
В продоле было тихо, сумрачно, пустынно, мерцал яркий свет, баландер нес бутылку коньяку с чем-то вроде каберне, в руках соседа по движению были выпуски свежих газет, все было отлично, кроме одного неприятного факта, Правила сбежал, в нем не могли сойтись ни свет и день, ни луна в окне, где решетка играла далеко не символическую роль, жало пчелы торчало из щеки, в глазах застыли трогательные слезиночки, всего ничего оставалось до этих мерзавцев, повернут пыльный робот, невидимый шмыг, они одно слово в гипнозе переходящем в транс, вечером вспомнят плохую тень, Правила будет не здесь в компании Лакея переходить полотно, чтобы запрыгнуть в товарный, на следующей станции пожалеть баландера со спутником, им влетит, люди слова и честь не роняли, взять и рассказать о весеннем урожае не позволяют этикет и вежливость, хотя несколько человек здоров покинули этот мир, стоны и плач, деревни перепуганные от яркого пламени, люди не хотели сдаваться, их больше волновало что делать с врагами, но все забыли остатки каши, когда их приговорили покинуть насиженные места, оставить детей новым родителям, в школах будут уроки пения, рисования, русский, а на проверку не более чем половина из бывших свидетелями бросит в костер книги, там про политику, что большевики воры и не хотят секса, белые бежали в задрипанных бричках, брюках нараспашку, забыв про свои экивоки, печально внимая своим руководителям, ждали их в красных углах, бесили от негодующего нетерпения к прощению лаской, некстати оставив в себе мрачное прошлое, сами не отсюда пришли китайцы, на лодках с изогнутыми носами пирог, где сидел на самодельном бушприте кормчий, многие слова стали в новинку, забыли избитые выражения удовольствия и поощрения, на день после бегства их поймали, но не смогли взять, история шагнула через рубеж вековой, бросая на амбразуру мечты бушлат в объятия Лакея в то время по ним пошел прицельный огонь, это подоспела кавалерия, на лошадях они нажимали на курки, один стреножил своего коня, часть людей отошла под навес, в них хотели разобраться сопровождающие господа, очень приятного вида, сами не отсюда, зачем пришли, что думали взять с собой, пригласить или ждать подмоги, когда на перья разлетаются пасхальные куличи в них не более чем один процент жира, а там ясные глаза людей показаны были, в них стоял ужас счастья и горечь, слово, ставшее своим у многих, зачем не стать собой в веренице потусторонних недель, шаловливо убивая огонек на сигарете, в котором не было и гроша себестоимости, вдруг раздались крики, и Лакей оглянулся на своей выстрел, упал, истекая приятного цвета кровью на новую горчичную рубаху, звезды будоражили его лоб, млечный путь тек медовым молоком, когда Лакей перерождался, Правила не стал разбираться, ждать и верить, где дни поменяют мрачную действительность на романтичный ужин, древо парило над головой зажженное пламенем, в нем стало не более чем десять процентов геометрии праздничной выпечки, она мешала сладости изюма, но сила не была досконально изучена в отношении планов на выходные, а многое можно пережить, пережидая грозу, стоимость не могла повыситься за несколько недель, хотя эта мера счисления была признана излишней, оставив знакомого на пороге приятной лужи, Правила хотел уже переждать здесь, словно это не он, а один из нападавших, но самый серьезный пример, что надумал, оставил неизгладимое впечатление в его мечтах, они требовали добавки, еще сиропа, сам по себе не стал бы и биться о человеческий потенциал, когда галстук сполз набок и вчерашний кавардак с покупками одежды вышел из поля зрения, на чем можно было ставить крест, так на возвращении в барак, где не все ждут с объятиями, многие отчетливо соберутся на бой, равный, но проигрышный, пули свистели над головой, одни из напавших не хотели зла, другие стремились забить в человека гвозди, точно он попал в жернова, где зерно славно обволакивает его тело, шипение сзади, появилась змея, нечто среднее между гадюкой и анакондой, укусила за потную пятку, оставив в ней след от зубов и возможно дав немного яда крови, что ее разгонит, пока Правила будет убегать и дюже ненавидеть лютый беспредел в их адрес, придут письма, что живы и все отлично, даже не станет тяжело дышать, хотя человек сам себе невидимка, не может без других исчезнуть с объятий на фото, все дружат, а там не самые дешевые портсигары в карманах, взять и продать, что даст пищу для новых свершений с преступными намерениями.
