Вначале работа показалась нам пустяковой. Мы торопливо грузили кирпич в вагонетки, с полкилометра толкали их через парк до строительной площадки, разгружали и катили пустые тележки обратно. Первые две-три поездки были совсем легкими, и мы надеялись, что до обеда перевезем весь кирпич. Звучали веселый смех и шутки. Буллитис похвалил нас, похлопал по плечу Генерала и, посмотрев на свои золотые часы, ушел домой.

Он пообещал, что придет попозже и проверит, как идет работа. А сейчас ему некогда, пора идти в церковь. Хорошо, что мы, ребята, не верили ни в бога, ни в черта. Поэтому без всяких угрызений совести мы могли работать и в воскресенье. Правда, наш Харий очень удивлялся, что верующий Буллитис заставляет нас работать в воскресный день.

— Только за работу платят деньги, — профессорским голосом рассуждал Брунис из нашего местного Задвинья. — За то, что ты будешь сидеть в церкви, никто денег не даст. Поэтому в церковь пусть ходят богачи, у них денег — куры не клюют. Нам некогда молиться — нужно работать.

В знак согласия мы кивали головами. Конечно, нужно работать, и Брунис, бесспорно, прав. Подумать только: кто же станет нам платить двадцать сантимов за то, что мы, как святые, будем сидеть в церкви и, выпятив глаза, смотреть на толстое брюхо пастора! У Буллитиса денег видимо-невидимо. Он может делать что хочет. А мы должны гнуть спину, желаешь ты этого или нет.

Некоторое время мы работали с песнями. Но позже у многих из нас на глазах появились слезы. Мы обдирали о кирпич руки, они покраснели и болели, будто покусанные муравьями. Поломались ногти, на кончиках пальцев выступили капли крови. Каждый кирпич теперь мы брали и клали в вагонетки осторожно, словно сырое яйцо.

С каждой поездкой груженые вагонетки становились все тяжелее. Ноги наши скользили, колени и пятки покрывались ссадинами. А гора кирпичей, казалось, совсем не уменьшилась. Припекало солнце. Мы сняли рубашки. С нас градом лил пот…

К двум часам дня мы так устали, что едва не валились с ног. Облизывая пересохшие губы, Валдис объявил обеденный перерыв. Ведь нам, как и всем рабочим, полагался отдых. Еле волоча ноги, мы собрались вместе и, по-стариковски кряхтя, расселись на штабеля свежих, пахнущих смолой досок. Угрюмо смотрели друг на друга и не знали, что делать и как быть; ни еды, ни питья у нас с собой не было, а аппетит разыгрался ну просто волчий. Нас уже не привлекали даже деньги. Брунис щупал подбитое плечо. Пипин проколол гвоздем ногу. О мелких царапинах и ссадинах и говорить не приходится.

— С меня хватит, — скептически заявил Актер. — Пусть Буллитис засолит свои двадцать сантимов!..

Но Харий не успел высказать все до конца, как за нашими спинами раздался вежливый, но резкий, скрипучий голос Буллитиса:

— Друзья, чего это вы ленитесь?

Будто сговорившись, мы молча встали и исподлобья зло уставились на своего работодателя. Мясник, почувствовав что-то недоброе, как-то странно засуетился, даже улыбнулся. Но улыбка у него получилась неестественной. Верхняя губа раскрыла большие желтые зубы. «Оскалился, как собака», подумал я, глядя на мясника.

— Что случилось? — вновь спросил он строгим голосом.

Опять тишина. Но теперь мы только посмеивались над ним.

— Цериньш, — Буллитис круто повернулся к Валдису, — почему никто не работает?

Валдис незаметно подмигнул нам, сделал равнодушное лицо и, почесав за ухом, скучающим голосом произнес:

— Мы решили… мы решили, что двадцать сантимов — это очень мало! — Последние слова он отчеканил коротко и резко, будто выстрелил их из рогатки.

И казалось, они попали Буллитису прямо в сердце, потому что тот, совсем опешивший, все повторял:

— Мало? Мало?..

— Да, мало! — сказал Валдис. — Будете платить тридцать сантимов — будем работать!

— Тридцать? — заорал Буллитис. — Ха-ха! Ишь чего захотели!

— Тогда мы объявим забастовку, — словно старый рабочий, сказал Профессор из Задвинья. Это слово он услышал и запомнил еще в Риге, когда у его отца по вечерам собирались товарищи по работе, в будущем такие же безработные, как и он.

— Бастовать задумали? — покраснел Буллитис. — Я тебе покажу бастовать! — Он угрожающе приближался к Брунису.

Но наши ребята были не из пугливых. Голыми руками их не возьмешь! Взяв из штабеля кирпич, Брунис спокойно стал на прежнее место. Мясник притворился, что не заметил этого, но все-таки в шаге от Бруниса остановился и прошипел:

— Рижский босяк! В тюрьму таких! Пусть полиция поинтересуется, что за птичка отец этого бандита! — И, немного осмелев, заорал: — Убирайся подальше от моих кирпичей!..

— Заплатите, — спокойно прервал Буллитиса Валдис.

— За безделье не плачу! — отрезал мясник.

— Мы перевезли половину кирпичей, — хладнокровно продолжал Валдис. — Поэтому каждый из нас должен получить не менее десяти сантимов…

— Убирайтесь отсюда! — еще громче заорал Буллитис.

— Если вы не заплатите, мы перевезем кирпичи обратно, — не сдавался Валдис. Не дрогнул даже левый уголок рта, как это обычно бывало, когда Генерал волновался.

«Кремень, ну чистый кремень!» — обрадовались мы все и гордо подняли головы.

— Не получите ни гроша! — теряя самообладание, топнул ногой Буллитис.

Кончилось терпение и у Валдиса. Махнув рукой, он крикнул:

— Эй, ребята, везем кирпичи обратно!

На рельсах стояли две неразгруженные вагонетки. В один миг мы столкнули их с места, и кирпичный груз покатился к железнодорожной станции. Казалось, что колеса, громыхая и стуча, крутятся сами. На самом деле их движение убыстрял небольшой наклон. На повороте обе вагонетки столкнулись и слетели с небольшой насыпи в глубокую лужу от позавчерашнего дождя. Во все стороны посыпались осколки разбитых кирпичей. А мы, забыв про поцарапанные руки и усталость, опрокидывали штабеля привезенных кирпичей и бросали их в пустые вагонетки. Торговец сначала растерялся, но, опомнившись, схватил деревянную рейку и бросился на нас. Первый удар пришелся по спине Пипина.

— Бандиты! — орал Буллитис.

Но больше никого он ударить не успел. В его грудь попал солидный кусок кирпича. Честное слово, я не знаю, у кого из наших ребят была такая твердая рука! Буллитис осекся на полуслове. Уронив рейку, он бросился наутек. Убегающего мясника сопровождал град камней и битых кирпичей. Будто гонимый собаками, Буллитис исчез в кустах парка. Только через некоторое время мы услышали вопли:

— Полиция! Полиция!..

Но это нас не испугало, так как полицейский участок находился далеко отсюда, в центре города. Мы опешили совсем от другого: из кустов в нас полетели камни! Но мы тут же сообразили — белые! Их вождь Юрис, сын Буллитиса, наверное узнав от отца, что мы грузим кирпич, решил напасть на нас. Однако Репсис просчитался.

— Ребята, бей белых! — крикнул наш Генерал.

— Ур-ра! — басом прогудел адъютант Пипин, и мы с криками бросились в кусты, успешно развивая наступательные действия.

Девчонки, насыпав в передники кирпичные осколки, чтобы обеспечить нас «боеприпасами», побежали следом за нами.

Начался бой. И если бы кто-нибудь посмотрел на него со стороны, ему показалось бы, что на холмике, заросшем орешником, бушует смерч, который крутится с нечеловеческой силой и воет нечеловеческим голосом. Сын кузнеца из депо Вилис Платайс, по прозвищу Боксер, схватил за шиворот командира скаутов, сынка начальника полиции, и принялся колотить его могучими кулаками, как по соломенному мешку. Вилису это ничего не стоило — парень вполне мог справиться и со взрослым мужчиной. Генерал Валдис набросился на самого императора белых Репсиса. Один ловкий «левый крюк» — и с Репсиса, который, кстати, учился в гимназии, слетела форменная фуражка.