Шион сцепила зубы до скрипа. Он прав. Эти картины в ее голове заиграли новыми красками. Воспоминания и чувства были яркими, насыщенными, словно произошли только что. И сейчас ее охватил тот же обжигающий ледяной ужас, что и тогда. Смерть дедушки, а затем и смерть обоих родителей в дребезги разнесли ее привычный мир. Она уже не могла так романтизировать судьбы славных воинов. Их жизнь, полная кровавых будней, стала для нее реальностью.

— Когда мы уничтожили тела твоих родных, — снова заговорил Иноске, — я предложил Тобираме скорректировать твои воспоминания, чтобы привести тебя в чувства. Потому что иначе тебя ждала только участь съехавшего с ума шиноби, обладающего опасными способностями. Ты могла навредить не только себе, но и окружающим. И последствия этого могли бы быть более плачевными.

— Вам бы пришлось меня убить, — скривив губы, произнесла Шион.

— Именно, — кивнул Иноске. — Мы с Тобирамой выбрали наименьшее из двух зол. Я создал для тебя воспоминания, в которых ты потерялась в лесу и заснула под деревом. И в ту же ночь уничтожили весь твой клан и твоих родителей, но ты этого хотя бы не видела.

— Сейчас ты уже взрослая, воспринимаешь все это иначе, чем в детстве, — мягко произнесла Сэри. — Но все равно я бы посоветовала тебе не прекращать сеансы. Мы можем договориться о них сейчас или просто приходи ко мне, когда тебе будет удобно, хорошо?

Глаза Шион щипало от накатывающих слез. Но расклеиться сейчас перед ними двумя означало бы проявление незрелости, слабости и эмоциональной несдержанности. И Кисараги просто кивнула, едва взглянув на Сэри. Та в ответ провела рукой по ее плечу и встала с дивана.

— Вы сейчас пойдете к Тобираме, да? — спросила Шион, когда Иноске и Сэри уже обулись и стояли возле двери.

— Да, — ответила Сэри. — Ты хочешь, чтобы мы передали ему что-то еще?

Шион задумалась, опустив глаза на пол, а потом резко мотнула головой в сторону.

— Нет, я сама ему выскажу все, что думаю, но когда буду к этому готова. Скажите, чтобы не приближался и не пытался со мной даже заговорить.

— Хорошо, — кивнула Сэри. — Это твое право.

Иноске открыл дверь, и она вышла, а сам он задержался и повернулся к Шион.

— Тебе и правда следует обсудить все с ним самой. Тобирама никогда не покажет этого внешне, но ты действительно дорога ему.

Кисараги с полуоткрытым ртом выслушала это, и когда двое Яманака покинули ее квартиру, облокотилась на стенку и медленно сползла на пол, выпуская наружу слезы и осторожные всхлипы.

Десять лет.

Теперь, когда она осталась одна, дыхание Шион окончательно сорвалось, и на всю ее квартиру разразился неприкрытый рев боли. Захлебываясь рыданиями, она окончательно упала на пол и скрючилась в позе эмбриона. Шион не пыталась сдержаться. Напротив, она усиливала напор, давая себе возможность избавиться от гнета собственной ненависти к себе.

Десять лет клейма предателя своего клана.

Эта гнусная ложь, выдуманная Тобирамой и Иноске заставила ее чувствовать, что она бросила свою семью, спала в лесу, пока они умирали один за другим. Шион обязана была участвовать в этом, и если она недостаточно сильна, значит, должна была и умереть бок о бок со всеми. А реальность оказалась не легче той лжи, в которой ей пришлось жить. Но лучше пусть воспоминания о смерти семьи останутся с ней, чем чувство собственной никчемности до конца ее дней. Эта истина придавливала Шион к полу и выжимала из нее всю накопленную боль. Она оказалась недостаточно сильной, как и остальные члены ее маленькой семьи кочевников. И недостаточно преданной, чтобы умереть со всеми. Дедушка малодушно сбежал вместе с ней с поля боя. Родители бросили все и примчались, чтобы вытащить ее из лап врагов. Разве так поступают истинные шиноби? Предательство, совершенное ими – это цена ее жизни. Она жива только лишь благодаря тому, что они поставили ее, Шион, выше долга и чести шиноби. А она, пусть и не по своей вине, забыла их жертву на целых десять лет. От этих мыслей Шион хотела лишь продолжать рыдать так сильно, как только может, пока у нее не закончатся все слезы. Пока из нее не выйдет все накопленное горе. Давящая, жгучая боль, наполнявшая ее эти годы, с каждой минутой пролитых слез уходила, но оставляла после себя гложущую изнутри пустоту.

Десять лет лжи от близкого человека.

Тобирама обманывал ее. Когда она задавала ему вопросы, когда смотрела на окровавленные протекторы родителей с символом клана, когда он показал ей выжженную землю, где раньше было поселение кочевников Кисараги. И потом, когда привел ее в свой клан, поселил в свой дом и день ото дня играл роль ее опекуна. Все это время – это сплошная ложь. В действительности несколько дней он и его дружок с холодным расчетом избавлялись от всех следов, от любого намека на то, что Шион присутствовала при смерти родителей, и что ей пришлось раскурочить мозг дедушки, чтобы никому не удалось узнать секрет техники ее клана. В ее воспоминаниях все это время она провела в оцепенении, глядя на их планомерные действия. Она не говорила, ничего не ела и даже не спала. Шион сейчас чувствовала, что не в полной мере осознавала, что в тот момент происходило, плохо помнила, что ей говорили Тобирама и Иноске. Но прекрасно помнила их полные ужаса глаза, когда они смотрели прямо на нее. И помнила, какая боль пронзила ее, когда Яманака блокировал ее самые важные воспоминания в жизни.

Бешеный ритм сердца отдавался в ушах, и тело словно пульсировало в такт. Шион почувствовала, как уже совсем перестала плакать, но из-за всех рыданий нос забился, и она была вынуждена продолжать дышать через рот. На трясущихся руках она приподнялась и села, прислонившись к стене.

Какой была бы ее жизнь, если бы Тобирама и Иноске не вмешались в ее судьбу? Со вздохом сожаления она признала, что не прожила бы и неделю. Шион в то время не отличалась от живого трупа, как назвал ее Иноске, и это совпадало с ее открывшимися воспоминаниями. В таком состоянии она не смогла бы охотиться, да даже собрать ягоды ей бы было не под силу. Но даже не это убило бы ее в итоге. А элементарное отсутствие сна. Шион закрывала глаза, и в окружающей ее тьме она видела кровь, слышала крики матери вперемешку с собственными, и чувствовала боль. Ей становилось нестерпимо страшно, и тогда она снова открывала глаза, не давая себе даже шанса на то, чтобы расслабиться и уснуть. Это истощало и уничтожало ее в тот момент. А теперь, когда она выросла, успокоилась и в состоянии хоть немного анализировать, Шион с горечью признала, что начала понимать поступок Тобирамы и Иноске.

Маленькая девочка получила непереносимую травму, угасала на их глазах. И даже если бы они смогли ее полноценно накормить, напоить седативным чаем, вряд ли бы она после всего увиденного смогла бы стать нормальным человеком. Шион даже сейчас, будучи совершеннолетней, чувствовала, как ее сознание от всплывших воспоминаниях пошатнулось, а что уж говорить о том, когда она была на десять лет младше. Но почему Тобирама не рассказал ей ничего, когда она стала взрослее?

Шион стиснула зубы. Если за все десять лет у него не появилось желания извиниться за свое вранье, то и сейчас он подавно не будет признавать свои ошибки. Шион допустила для себя, что решение заблокировать ее воспоминания, возможно, и было верным в то время. Но врать столько лет? Она давно уже готова была вынести весь груз прошлого, а Тобирама даже не собирался раскрывать ей истину, по всей видимости, желая унести эту тайну с собой в могилу. Видеть его совершенно не хотелось, да и спрашивать обо всем тем более. По крайней мере не сейчас, когда она все еще слишком зла на него.

Шион встала с пола и направилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Ей нужно было зайти к Хашираме и сообщить, что готова показать место нападения на команду, а так же эту пещеру, в которой она убила четверых нукенинов. Уйти из Конохи, подальше от Тобирамы, ей виделось сейчас наиболее приемлемым вариантом. Уйти от того человека, чувства к которому занимали ее сердце уже давно.