Мама передергивает плечами:

– Ты не поверишь в то, что я сейчас скажу. Но она права. Доченька, тебе нужно отпустить его.

– Я отпустила, – начинаю жалеть, что начала этот разговор.

– Ты должна быть счастливой. Тебе нужно встретить хорошего мужчину, выйти замуж, завести детей.

– Ма, счастье не обязательно должно заключаться лишь в замужестве и детях.

– Тебе нужна семья.

– А из этой вы меня уже выгоняете?

– Я о другом.

– У меня есть семья. У меня есть все, что мне нужно. На данный момент я не хочу ничего менять.

– Нельзя вечно прятаться в полиции.

– Что ты хочешь сказать? – Мама молчит. – То есть, по-твоему, я прячусь? По-твоему, я сбежала от своих проблем на эту работу?

– Я не это имела ввиду.

– А мне кажется, именно это. Ты знаешь, почему я пошла в полицию. Не прятаться. И моей жизни работа уж точно никак не мешает.

– Сын Дуайта спрашивал о тебе.

– Мама!

– Что? Он славный, ты ему всегда нравилась.

– Боже, я не ожидала, что мы скатимся до сватовства. Я в состоянии найти себе парня, если захочу. Поверь мне.

– Я волнуюсь за тебя.

– Я понимаю. И очень это ценю. Но у меня действительно все хорошо.

Мама долго внимательно изучает меня.

– Твоя сестра объявилась.

Меня словно обухом по голове стукнули. Я таращусь на маму и не могу осознать смысл сказанных ею слов. Мое сердце начинает громко и сильно ухать в груди.

– О чем ты говоришь?

– Джилл приезжала к нам.

– Это шутка?

– Какие уж шутки.

Перевожу взгляд на каминную полку, где стоит фотография со школьного выпускного. С нее на меня смотрят два одинаковых лица. Мое и моей сестры-близняшки. Джилл уехала на поиски славы и счастья десять лет назад. С тех пор о ней никто и ничего не слышал. Я пыталась разыскать ее через полицию, но никаких данных найти не удалось. Я чувствовала, что она жива, и, возможно, в порядке. Мы настолько смирились с ее отсутствием, что внезапное появление в родительском доме – по меньшей мере, шок. Она всегда была взбалмошной, но очень мягкой. Если принято считать, что один из близнецов плохой, а второй хороший, то в таком случае я как раз злой близнец. Мой характер более жесткий, непреклонный, я не считаю нужным нянчиться с людьми или делать то, что мне не нравится. А Джилл, наоборот, всегда была податливой, послушной, прилежной. Ее отъезд стал неожиданностью. Однажды утром она просто спустилась к завтраку с большой сумкой и сказала, что уезжает. Сказала, что не намерена тратить свою жизнь здесь. Я тогда уже жила в Нью-Йорке, поэтому попрощаться с ней шанса мне не представилось.

И сейчас она объявилась. Я продолжаю глазеть на маму.

– Когда она приезжала? Надолго? Что она сказала? Где она? Где была столько времени?

– Она побыла несколько дней и снова уехала.

– Что? Мама, почему вы сразу мне не позвонили?!

– Она просила этого не делать. Она выглядела ужасно и не хотела, чтобы ты видела ее такой.

– Боже, что за бред. Мама, расскажи все нормально.

– Она приехала посреди ночи. У нее из вещей лишь рюкзак. Она сильно похудела, осунулась, но волосы великолепны, очень длинные. Попросила остановиться у нас, разве мы могли ей отказать. Хотя мы были просто шокированы. Спала целые сутки, потом набросилась на еду так, словно не ела неделю. Погуляла здесь вокруг. Не разговаривала с нами. Лишь доброе утро и тому подобное. Просила не задавать ей вопросов, придет время, и сами все узнаем. Когда я звонила тебе, чтобы пригласить в гости, Джилл была еще здесь. Возможно, она услышала мой разговор с тобой, или услышала, что я сказала папе о твоем приезде, но на следующее утро она снова исчезла. Оставила лишь записку.

– Какую?

Мама достает из кармана теплой кофты клочок бумаги и протягивает мне. «Дорогие мама и папа. Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Простите. Д.» Я вновь смотрю на маму. Она заламывает пальцы, как всегда, когда сильно нервничает.

– Ты что-то еще хочешь мне рассказать?

– Нет, нет, – мама отвечает мне слишком быстро.

– Мама. Что еще? Не обманывай меня. Я должна знать все.

Ма смотрит в пол, как провинившийся ребенок, и не желает говорить. Во мне включается ее дотошность. Я узнаю, во что бы то ни стало. Внезапно ответ приходит сам. Служба в полиции неплохо приоткрывает завесу тайны над странным поведением людей.

Надеясь, что ошибаюсь, понижаю голос и задаю вопрос:

– Мама, она что-то стащила? – Мама робко кивает. – Что?

– Бабушкины бриллиантовые серьги. И сапфировую брошь.

– Твою мать, – я закрываю рукой глаза. – Это точно?

– Пару лет назад я перепрятала шкатулку с украшениями в вашу комнату. Видно, Джилл нашла ее. Когда она уехала, я зашла, чтобы прибраться там, а шкатулка лежала на полу. Все остальное на месте.

Шумно выдыхаю и тру переносицу.

– Она ничего не оставила? Никаких вещей? Еще записок? Чего-нибудь… – «для меня» мысленно добавляю я.

– Нет.

– Вы видели ее документы? Может, она сменила имя? Я не могла найти ее по базе данных.

– Нет, доченька.

Мне больно смотреть на маму, ссутулившуюся в течение этого разговора. Она всегда любила нас одинаково. И всегда учила относиться друг к другу с заботой и любовью. Не представляю, как тяжело ей дается то, что творится с Джилл. Она объявляется через десять лет молчания, просто отсыпается здесь, не потрудившись объяснить, в чем дело, а затем снова сбегает, прихватив семейные драгоценности. Вряд ли она взяла их на память.

А раньше Джилл даже книгу чужую старалась вернуть как можно скорее. Если находила на улице какую-то вещь, все силы бросала на то, чтобы найти владельца. А теперь она украла у собственных родителей. Это просто не укладывается в голове.

– Мам, все будет хорошо. – Я тепло обнимаю родного человека, пытаясь этим объятием донести ей свою любовь, свою заботу, пытаясь донести ей, что я всегда рядом. Пытаясь заменить одной собой обеих ее дочерей. – Мы найдем ее. Обещаю. Если она попала в беду, я помогу ей, ты ведь знаешь.

Мама кивает, не отпуская меня. И впервые в жизни понимаю, что уже давно поменялась местами со своими родителями. Теперь я их утешаю, доказывая, что все переживания – ерунда. Теперь я о них забочусь, помогаю им во всем, справляюсь об их здоровье и ругаю за мелкие глупости, например, за то, что папа скупает лотерейные билеты, надеясь выиграть миллион.

Меня грызет обида на сестру. За родителей и за себя. Что с ней случилось, почему она так себя ведет? Почему не обращается за помощью к родным?

***

К вечеру папа и Патрик возвращаются с рыбалки. Мой лучший друг буквально раздувается от гордости, потому что поймал огромную щуку. Папа же недоволен тем, что наловил всего одно целое ведро рыбы.

– Смотри, Сэл, я добытчик! Иди и обними меня скорее, потому что твой отец отказался со мной обниматься! А мне нужна похвала, скорее! – с этими словами он бьет одной рукой себя в грудь, во второй руке держит свой улов.

Смеясь, обнимаю его за шею.

– Ты просто как первобытный мужик! Смотри, еще чего доброго станешь натуралом. Надеюсь, по пути ты никому не хвастался своей добычей?

– А в чем дело?

– В это время года не поймает щуку разве что безрукий. Я ловила их в десять лет. Все мальчишки засмеяли бы тебя.

На пару секунд его лицо меняется с радостного на обиженно-недоуменное. Но Патрик оптимистичен до безобразия.

– Так вы родились и росли здесь! Здесь еду надо добыть – вырастить, поймать, застрелить, или выжать из коровы. А я – дитя города, я привык, что рыба лежит на прилавке магазина и ждет меня. Так что для меня это победа!

Я снова смеюсь.

– Ладно, хорошо. Ты молодец! Если честно, она очень большая. Таких здоровых я не видела.

***

Вечером мама показывает Патрику, как почистить и разделать рыбу, и, уже в сумерках, мы выходим с ним во двор, чтобы пожарить ее на мангале. Родители ждут в доме и накрывают стол для ужина.