– Папа всегда рядом. Он работает для вас. Мама просто грустит, потому что скучает.

– Я знаю.

Улыбаюсь этой милой девчушке. Люблю детей. С ними мне всегда интересно. У детей свое видение, свое мнение на все. Они искренние, непосредственные, бескорыстные, чистые. И очень мудрые.

– Я посмотрю, как там дела у моего напарника, а ты подожди здесь, хорошо?

Она снова кивает и очаровательно улыбается. Дети меня тоже любят, не знаю, почему.

Захожу в комнату, где Джон стоит между мужчиной и женщиной, у которой в руках сковородка.

– Мэм, положите сковороду. Мы все взрослые люди, давайте же поговорим спокойно.

Женщина кричит, срываясь на визг.

– Я не буду с ним разговаривать! Он ничтожество! Я хочу, чтобы он ушел!

Я встреваю.

– Мэм, для начала вам нужно успокоиться. У вас в детской сидит ребенок, девочка ужасно напугана. Подумайте о ней. Вы наносите ей травму.

Женщина на мгновение задумывается и швыряет сковородку через всю комнату в сторону кухни. Затем осуждающе смотрит на мужа и, источая ярость, произносит:

– Лучше бы ты умер. И не мучил нас. Лучше бы я перестрадала один раз вместо того, чтобы страдать постоянно.

Прикрываю глаза. Эта семейка меня доконает. Они как-то слишком сильно напоминают о том, что со мной случилось.

– Подумайте несколько раз прежде, чем такое говорить. – Я вновь открываю глаза и вдруг понимаю, что эти слова принадлежат мне. – Вы бы никогда не сказали этого, если бы по-настоящему знали, что такое – потерять близкого человека. Не получится перестрадать один раз. Это будет с вами навсегда, каждый день будете мучиться без него и корить себя за подобные ссоры и слова. Если вы осточертели друг другу, разводитесь и объясните ребенку, что так бывает. Или же попробуйте поговорить спокойно и донести друг до друга свои проблемы и переживания.

Не знаю – что-то в моих словах, или в моей интонации, а, может, что-то в моих глазах или выражении лица – заставляет всех замолчать и уставиться на меня. Даже Джон смотрит так, словно я только что свалилась с Луны. Молчание затягивается, и мой напарник, откашлявшись, произносит:

– Я полагаю, что мы здесь закончили. Поехали, Сэл.

Сев за руль, молчу и думаю о том, что произошло наверху. Чувствую, как Джон косится на меня.

– Что уставился? Спрашивай. Я же чувствую, что тебя так и подмывает.

– Так это то, что с тобой произошло? Ты потеряла кого-то?

– С чего ты взял, что со мной что-то произошло?

– Мне не двадцать лет, Сэл. Я всегда видел в тебе что-то, но не мог понять что. Ты появилась из ниоткуда. Из прошлого рассказывала только о родителях да что-то о школе. Ты не замужем, с парнями подолгу не встречаешься. Ты вроде бы веселая, интересная, красивая. Но порой у тебя такой взгляд, я даже не знаю, как это описать. Словно в гробу ты все видала. Зато на работе ты как сумасшедшая – сделаешь во что бы то ни стало. Я не знал, с чем это связать, но теперь все ясно.

– Молодец, Хили, ты раскрыл мою страшную тайну. Надеюсь, мне не нужно просить, чтобы ты не болтал об этом.

– Конечно. Ты знаешь меня. Кем он был?

– Моим женихом. Пять лет назад за месяц до свадьбы он погиб в автокатастрофе по вине пьяного водителя.

– Вот черт. Мне жаль, Сэл.

– Мне тоже.

– Поэтому ты пошла в полицию?

Киваю.

– Не хочу, чтобы кто-то знал. Я могу по пальцам пересчитать людей, которые в курсе. Я начала новую жизнь, поступив в Академию. Не хочу, чтобы меня жалели, сочувствовали мне и понимающе кивали. Не хочу ту свою жизнь перетягивать в эту. И обсуждать это больше не хочу. Прости.

– Я понял, Сэл. Больше ни слова об этом.

– Спасибо, Джон.

***

Мы получаем новый вызов. От магазина угнан автомобиль с ребенком внутри.

По названному адресу нас встречает встрепанный отец, в его глазах отражается едва сдерживаемая паника. Он сообщает нам сведения о машине, ребенке и подозреваемом.

Диспетчер сообщает, что похожий автомобиль нарушил скоростной режим на перекрестке Восьмой авеню и Парк-стрит.

– Сэр, оставайтесь здесь и ждите нас.

– Можно я с вами? Там мой сын!

Мы соглашаемся, Джон пересаживается за руль на случай, если мне нужно будет кого- то догонять.

Минут пятнадцать мы колесим по городу, отставая от угонщика буквально на несколько мгновений. Вдруг преступник совершает ошибку. Диспетчер докладывает, что авто свернуло в один из скверов на Седьмой.

– Попался, гад.

– Что?

– Джон, скверы с Седьмой ведут на Артур. Там одностороннее. Мы перехватим его на перекрестке. Давай туда!

Джон послушно сворачивает туда, куда я указала. Впервые за всю поездку голос подает отец.

– А если он решит ехать по встречной? Вдруг он неадекватный?

Качаю головой и отмечаю то, что для такой ситуации отец неплохо держится и даже умудряется сохранять способность логически мыслить.

– Движение там слишком оживленное, улица узкая. Даже в потоке ему не удастся проехать быстро, не говоря уже о встречке.

Мы перекрываем машиной выезд с Артур-стрит, останавливая движение на проезжей части. Автомобилей много, они плотно прижаты друг к другу.

Выбираюсь наружу и начинаю искать глазами нужное авто. В тот самый момент, когда я его нахожу, дверь открывается, и подозреваемый, выпрыгнув с водительского сиденья, бросается наутек. Я бросаюсь следом, крикнув Джону, чтобы проверил ребенка.

– Остановись! Стой!

Не знаю, почему мы каждый раз кричим им остановиться. Прислушиваются к этому совету в лучшем случае один-два из сотни. Наверное, для того, чтобы они знали, что выбор у них был. Всегда есть выбор.

Этот мужик выше меня почти на голову, я слабо представляю себе, как буду его задерживать, если он вдруг решит оказать сопротивление. Но пока моя цель не упустить его из виду. Он забегает в переулок – и чего их все время влечет в переулки? – но натыкается на тупик. Проход перегорожен высоким сетчатым забором. Он пытается перелезть через препятствие, но зад толстоват. Сдерживая смех над его жалкими попытками преодолеть забор, достаю пистолет и приказываю ему развернуться и поднять руки вверх.

– Офицер, я ничего не сделал. – Каждый раз они говорят одно и то же. Их где-то этому учат?

– Тогда почему убегал?

– Просто решил пробежаться.

– Отлично. Так не терпелось размяться, что бросил машину прямо посреди оживленного движения?

– Да пошла ты.

– Ты считаешь, что мало наскреб сегодня на свою задницу? Приписать тебе еще и оскорбление офицера?

Он молчит, я надеваю на него наручники и зачитываю права. Наверное, если меня разбудить посреди ночи и попросить это сделать, я отчеканю без запинки. Интересно, сколько раз я это делала за три года?

– Один-Три-Чарли. Подозреваемый задержан. Джон, как там ребенок?

– У него травма головы. Засранец ударил его пистолетом. Скорая уже едет.

– Забери меня, тут один мой друг хочет посмотреть полицейскую машину изнутри.

Джон подъезжает, и мы усаживаем клиента на заднее сиденье.

– Карета подана, сэр. Где отец мальчика?

– Поехал на своей машине за скорой. Нам нужно отвезти этого парня в участок, затем ехать в больницу.

– Я знаю. – Улыбаюсь Джону. Он по-прежнему периодически включает наставнический тон, хотя я давно уже не стажер, и знаю, как все происходит.

***

Мы приезжаем в больницу. На сестринском посту нас ждет отец пострадавшего мальчика и бригада скорой с нашего участка. Клер и Барри.

Клер высокая светловолосая красотка и заодно бывшая жена Догэна. У них общий сын – Паркер, ему пять лет. Клер двадцать шесть, она моложе меня на четыре года, но выглядит порой гораздо старше. Она хочет, чтобы у Паркера была настоящая семья, чтобы отец проводил с ним много времени, но в то же время, она терпеть не может, когда Джимми возится с ребенком. Девушка считает, что он балует сына, не интересуется им по-настоящему. Барри, ее напарник, славный парень, очень симпатичный, влюблен в Клер по уши. Это видят все, кроме нее самой. Она все время и силы отдает сыну и войне с Джимми, поэтому ничего не видит вокруг себя.