Хидэтада на мгновение забыл, что вокруг — воздух. Словно тот самый песок, по которому ступали его ноги, хлынул в его горло, забивая его. Он упал на пол, почти хрипя, и все-таки пополз к распростертому на узорчатых матах Иэясу, пытаясь втолкнуть в легкие хоть немного воздуха. Чтобы сказать. Чтобы хоть что-нибудь сказать. Он протянул руку, но коснуться отца не посмел. Слезы все-таки хлынули из глаз, и сразу стало намного легче. Настолько, что он смог едва слышно пробормотать:

— Простите… Умоляю, простите меня.

— Простить? За что? — Иэясу поднял голову и схватил Хидэтаду за плечо.

— Я недостоин даже находиться рядом с вами, не то, что называться вашим сыном. Я знаю, что глупо говорить о прощении, но я… как, чем я могу искупить свою вину?

— Вину?.. — Иэясу сжал руку и от души тряхнул Хидэтаду. — М-да… я должен еще раз поклониться и восхититься тобой. Как ты тут вообще умудряешься жить, мне вот что интересно?

— Что? — Хидэтада удивленно уставился на отца. На лице Иэясу было восхищенно-ошалелое выражение.

— Что… Хидэёси, вот что, — он отпустил Хидэтаду и сел, уперев руки в колени. — Да сядь ты спокойно и перестань трястись. Все уже закончилось. Ну, я надеюсь. Ты ведь запас сакэ к моему приезду? Распорядишься чуть позже: похоже, самое время как следует напиться.

— Да, отец, конечно! — Хидэтада выпрямился, потом снова склонился и поднял голову. — Западное вино… есть. Я специально… Мне нравится, ну я подумал, может вы…

— Отлично, великолепно! Ты прав, запивать его светлость господина нашего тайко обычным сакэ ну никуда не годится.

Хидэтада уставился в пол, не сумев придумать с ходу, что ответить. Отец не злится на него? Или… Или он так его наказывает? Мыслям было слишком тесно в недавно совершенно пустой голове, он закрыл горящее лицо руками и стал нарочито медленно дышать, чтобы хоть немного успокоиться. И снова ощутил прикосновение к плечу.

— Да все, все, хватит уже. Позвать кого-нибудь, чтобы принесли тебе воды? Или стоит выпить прямо сейчас? Знаешь, я много чего насмотрелся за свою жизнь, но есть вещи, к которым до сих пор привыкнуть не могу. А ты прямо неплохо держишься, надо сказать.

Хидэтада убрал руки и медленно открыл глаза. Лицо отца было совсем рядом, и участие на нем выглядело… очень искренним.

— Отец… я… вовсе не желал выставлять вас на посмешище…

— Глупости, Хидэтада. Когда ты проживешь хотя бы половину моих лет, ты поймешь, что если над тобой смеются, это гораздо лучше, чем если над тобой рыдают. Все обошлось куда лучше, чем я даже мог себе представить. А за Като Киёмасу тебе отдельное спасибо. Как тебе удалось к нему подобраться? Я много лет знаю его — он крайне редко кого-то к себе подпускает. А тут… я действительно восхищен и поражен.

Нет, не было сомнений, что отец не лукавит, и Хидэтада облегченно улыбнулся, проведя рукавом по лицу.

— Вы наверняка знаете, что он был в немилости у его светлости и даже находился под арестом. Я тогда помог ему. Поддержал, когда рядом никого не оказалось. Передал письма его близких и друзей. Он это запомнил. Он очень хороший и умный человек. И понимает, что такое благодарность. И, знаете отец? Я дрался с ним! И даже ранил! Хотя, конечно… — Хидэтада усмехнулся и покачал головой.

— О… — глаза Иэясу округлились, и он мелко закивал: — Да-да… это действительно многое объясняет. И, знаешь, Хидэтада, я ни на миг не пожалел, что доверился тебе.

— Отец… — Хидэтада замялся, — скажите, вы ждали меня той ночью?

— Нет, конечно. Я погасил лампу и лег спать. Отлично выспался бы, если бы меня не разбудили. Хидэёси прислал гонца, чтобы узнать, сплю я или тебя жду. Но я спал, — Иэясу рассмеялся.

— Мне… не следовало посылать вам письма… — расстроенно произнес Хидэтада.

— Конечно же, следовало. Если бы ты не попытался встретиться со мной, Хидэёси решил бы, что мы обо всем договорились заранее. И его доверие к тебе существенно бы пошатнулось.

— То есть… он обо всем догадался? Тогда… тогда зачем?.. Все это было?

Иэясу опять засмеялся и похлопал Хидэтаду по плечу:

— А это тебе нужно было читать, что подписываешь. Мы с его светлостью заключили очень любопытную сделку прямо под носом у господина Мицунари.

— Ничего не понимаю… — Хидэтада дернул головой.

— Потом поймешь. Даже самые верные и преданные люди совершают ошибки, не понимая этого. Поэтому иногда лучше не ставить их в известность. И, более того, пользоваться этими ошибками. Ты почти не застал господина Нобунагу, а зря — вот у кого следовало бы поучиться. Он считал людей инструментами. Кто-то мог считать, что это плохо и неуважительно по отношению к тем, кто верит в тебя и тебе служит. Но это не так. Когда ты знаешь, что даже твою ошибку могут использовать и в конечном итоге получить выгоду, — это существенно облегчает жизнь. В этом и есть суть власти. Только один человек не имеет права ошибаться — тот, кто стоит на самом верху. Не многие это понимают. Верить в того, кому служишь… ты понимаешь, о чем я? Верить безоговорочно. Вот Като Киёмаса так умеет. А Исида Мицунари — нет, несмотря на свою преданность. Но он очень удобный инструмент для своего господина. Сандалии, стоптанные на одну сторону, могут показаться негодными любому, кроме того, кто их носит.

— И вы так же используете меня, отец?

Иэясу отрицательно помотал головой:

— Не тебя. События. С людьми я так не умею, к сожалению. Но кое-чему научился с возрастом. Это может пригодиться нам обоим. И ты тоже очень быстро учишься, как я заметил. Партию с Хироимару ты разыграл просто виртуозно. И с Киёмасой тоже не растерялся. Ну, а то, чего тебе удалось добиться с его светлостью, — просто превосходно. Ты только подумай, насколько он доверяет тебе, что сделал подобное предложение?

— Так вы… вы согласились на него? — Хидэтада замер.

— Нет, конечно, вот еще не хватало. Я уже говорил с ним, завтра дам окончательный отказ.

— Отец… — Хидэтада опять закрыл лицо руками.

— Именно. Ты подобрал верное слово. Кроме того, после этого Хидэёси будет доверять еще и мне. И, да, вот что. Ты говоришь: с Киёмасой дрался? Это достойно.

— Да, отец, — Хидэтада оживился, — и, вы знаете, он сказал, что даже сейчас считает, что вы его превосходите.

— Хидэтада, ну кому я тебя отдам? Ты же вторая половина моей головы. Что ты выбираешь? Меч или копье?

Все прошло хорошо. Даже отлично. Отец точно будет доволен. Юкинага не слишком любил официальные приемы, но аудиенция у его светлости привнесла покой в его душу. Господин Хидэёси был ласков и ничем не напомнил о том, что совсем недавно гневался на своего племянника. Поздравил с возвращением, спросил у отца, пошло ли на пользу Юкинаге пребывание в храме и доволен ли отец поведением сына. Юкинага не стал интересоваться, что все это должно означать: он просто радовался тому, что может снова спокойно жить в поместье. В храме ему не нравилось. Да, к местной кормежке он привык, но часами высиживать в одной позе? Ноги потом не разгибались, а размяться было не с кем: монахи категорически отказывались тренироваться с ним. Хотя он видел, что послушников учат обращаться с оружием. На вопросы ему глубокомысленно отвечали что-то о «разных путях», но он не вслушивался во всю эту чушь. И только недоумевал, о чем господин Като может часами беседовать с монахами. Надо встретиться с ним. Обязательно встретиться! Тем более что отец сам об этом напомнил.

С этими мыслями Юкинага вышел на веранду и забрал мечи из рук слуги. По замку не пристало разгуливать с большим мечом на поясе, но Юкинага уже собирался уходить, поэтому не счел это существенным нарушением этикета. Отец остался с господином Хидэёси и велел не дожидаться его, и Юкинага решал сейчас: отправиться ли ему домой, или сразу поехать к господину Като. Он остановился в задумчивости посреди веранды.

И немедленно об этом пожалел. Ну вот что ему стоило пройти на несколько шагов дальше и свернуть за угол? Тогда бы он не оказался с ним практически лицом к лицу.