– Я думаю, вы просто заревновали к Грете, – упрекнула меня Элли.

– Может, и так. А вы сильно к ней привязаны, разве нет?

– Да, я действительно сильно к ней привязана. Моя жизнь стала совсем другой благодаря ей.

– И это она предложила, чтобы вы отправились в то место? Зачем, хотел бы я знать? Не так уж много можно посмотреть или сделать в той части света. Я нахожу ваше решение совершенно загадочным.

– Это наш секрет.

Элли выглядела довольно смущенной.

– Ваш с Гретой? Ну мне-то скажите!

Она покачала головой.

– Должна же я иметь хоть какие-то собственные секреты, – возразила она.

– А ваша Грета знает, что вы со мною встречаетесь?

– Она знает, что я с кем-то встречаюсь. И всё. Грета не задает вопросов. Она видит, что я счастлива.

Потом наступила неделя, когда я не видел Элли. Из Парижа вернулась ее мачеха и еще кто-то, кого она называла дядя Фрэнк, и она объяснила – почти мимоходом, – что готовится празднование ее дня рождения в Лондоне, большой вечерний прием.

– Я не смогу уходить из дома, – предупредила она меня. – По крайней мере, всю следующую неделю. Зато после этого… После этого все будет по-другому.

– Почему же после этого все будет по-другому? – спросил я.

– Тогда я смогу делать то, что хочу.

– Как обычно – с помощью Греты?

Тон, каким я говорил о Грете, всегда вызывал у Элли смех. Она каждый раз говорила мне:

– Это же глупо – так ревновать к Грете. Вам надо как-нибудь с ней познакомиться. Она вам понравится.

– Мне не нравятся властные девушки, – возразил я упрямо.

– А почему же вы решили, что она властная?

– По тому, как вы о ней рассказываете. Она вечно что-то устраивает, организует.

– Она очень расторопна, – пояснила Элли. – Она прекрасно умеет все организовать. Поэтому моя мачеха так на нее полагается.

Я поинтересовался, что это у нее за дядя Фрэнк.

Она сказала:

– На самом деле я не так уж хорошо его знаю. Он был мужем сестры моего отца, так что он не настоящий родственник. Мне кажется, он всегда был чем-то вроде перекати-поля и раз или два даже попал в беду. Ну, знаете, как люди обычно говорят о ком-нибудь, намекая на что-то…

– Что, не принят в обществе? Мерзкий тип?

– Да ничего такого реально «мерзкого» он вроде бы не совершал, но вечно попадал в какие-то скандалы, как мне кажется. С финансами. И поверенным в делах, адвокатам и разным другим людям приходилось его оттуда вытаскивать. И платить за всё.

– Вот оно что! Паршивая овца в семействе, – заметил я. – Думаю, мне с ним полегче было бы поладить, чем с вашей образцовой Гретой.

– Он умеет быть очень приятным, если захочет, – сказала Элли. – Он прекрасный собеседник.

– Но на самом деле он вам не нравится? – сразу задал я ей прямой вопрос.

– На самом деле… пожалуй, все-таки нравится… Дело в том, что иногда… Ох, не знаю, как это объяснить. Иногда я чувствую, что не понимаю, что он думает, что планирует.

– Он что, из тех наших «планировщиков», кто ничего не пускает на самотек?

– Я по-настоящему не знаю, что он за человек, – повторила Элли.

Она никогда не предлагала мне познакомиться с кем-нибудь из членов ее семьи. Иногда я подумывал, не стоит ли мне самому как-нибудь заговорить с ней об этом. Но я ведь не знал, как она относится к этому предмету. В конце концов я просто задал ей прямой вопрос.

– Послушай, Элли, – начал я, – тебе не кажется, что мне надо бы познакомиться с кем-нибудь из твоей семьи? Или ты считаешь, что лучше не надо?

– Я не хочу, чтобы ты с ними знакомился.

– Я понимаю, что не очень-то…

– Да я совсем не то имела в виду, нисколечко не то! Просто они устроят скандал, а я не выношу скандалов.

– А я иногда чувствую, что наши отношения превращаются в какую-то тайную связь. Я начинаю выступать в довольно неприглядном свете, ты не находишь?

– Я уже достаточно взрослая, чтобы иметь собственных друзей, – заявила Элли. – Мне почти уже двадцать один год. И когда мне исполнится двадцать один год, никто не сможет меня остановить. Но сейчас, понимаешь… Ну, я же говорю, будет ужасный скандал и меня отправят куда-нибудь подальше, чтобы я не смогла с тобою встречаться. Будет… О, послушай, ну пожалуйста, пожалуйста, давай оставим все так, как есть сейчас!

– Мне все годится, что годится тебе. Мне только не хотелось бы ничего делать тайком.

– Мы ничего не делаем тайком. Просто у меня есть друг, с которым можно разговаривать, говорить ему разные разности. Кто-то, с кем можно… – Она вдруг улыбнулась. – Можно вместе фантазировать. Ты даже не представляешь, как это замечательно.

Да, этого у нас хватало – фантазий, хочу я сказать. Наши встречи все чаще и чаще принимали такой оборот. Иногда начинал я. Более часто это бывала Элли; она говорила:

– Давай предположим, что мы купили Землю цыгана и теперь строим там дом.

Я много рассказывал ей о Сантониксе и о домах, какие он строил. Старался описывать ей, какими были эти дома и как Сантоникс размышлял о разных вещах. Не думаю, что такие описания мне так уж хорошо удавались – я не очень умею красиво что-то описывать. У Элли, без сомнения, сложилось собственное представление об этом доме – нашем доме. Мы не говорили о «нашем доме», но думали о нем именно так.

Итак, мне предстояло не видеться с Элли более недели. Я снял со счета все свои сбережения (их было не больно много) и купил для Элли колечко с трилистником[11] из какого-то зеленого ирландского болотного камня. Сделал ей подарок ко дню рождения. Оно ей очень понравилось, и Элли выглядела совершенно счастливой.

– Прелестное, – сказала она.

Элли носила мало драгоценностей, но, когда она их надевала, я не сомневался, что это настоящие алмазы, изумруды и тому подобные штуки. Но ей понравилось мое ирландское колечко.

– Это будет мой самый лучший подарок на день рождения. Он уже нравится мне больше всех, – заявила она.

После этого я получил от нее второпях написанную записку. Элли собиралась уехать за границу со своей семьей, на юг Франции, сразу после дня рождения.

«Но не беспокойся, – писала она. – Через две-три недели мы вернемся, на этот раз – по пути в Америку. И все равно, так или иначе, мы с тобой снова увидимся. У меня есть что-то совсем особенное, о чем мне надо с тобой поговорить».

Я беспокоился и чувствовал себя не в своей тарелке, не видя Элли и зная, что она уехала за границу, во Францию. К тому же у меня были кое-какие новости о недвижимости на Земле цыгана. Очевидно, поместье все же было продано по частному соглашению, но информация о том, кто его приобрел, была очень скудна. В качестве покупателей называли какую-то лондонскую адвокатскую фирму. Я пытался получить дополнительные сведения, но у меня ничего не вышло. Фирма, о которой шла речь, оказалась весьма уклончивой в ответах. Я, естественно, не пытался подойти к ее руководству, просто подружился с одним из клерков, так что смог получить лишь немного довольно расплывчатой информации. Поместье было куплено для очень богатого клиента, который предполагал сохранять его как выгодное помещение денег, поскольку эта земля станет гораздо дороже, когда данный округ будет более развит.

Очень трудно добиться нужных сведений, если имеешь дело с высококлассными фирмами. Все – дó смерти секретно, будто они Эм-Ай-5[12] или что-то в этом роде! Все и каждый действуют от имени кого-то, кто не должен быть назван, о ком нельзя даже говорить! Вступление во владение – тоже мне «тайна»!

Меня охватило ужасное беспокойство. Я перестал размышлять обо всем этом и отправился повидаться с матерью.

Я очень долго не приезжал ее повидать.

Моя мать жила все на той же улице, где прожила последние двадцать лет, – на улице, где стоят однообразные, скучные, вполне респектабельные дома, не обладающие ни красотой, ни значительностью. Переднее крыльцо было тщательно побелено и выглядело совершенно как всегда. Дом значился под номером 46. Я нажал кнопку звонка. Мать открыла мне дверь и осталась стоять в дверях, глядя на меня. Она тоже выглядела совершенно как всегда. Высокая, угловатая, прямая, волосы с проседью разделены посередине прямым пробором, рот с тонкими губами жестко сжат, глаза глядят на мир с вечной подозрительностью. Во всем облике – железная твердость. Однако в том, что касалось меня, в ней – где-то глубоко – крылась некоторая мягкость. Мать никогда ее не выказывала, если только могла, но я обнаружил, что в ней эта мягкость есть. Она не переставала желать, чтобы я изменился, но ее желания никогда не могли воплотиться в жизнь. Выхода не было: между нами установился вечный пат.