– Какая радость, – Евдокия отвернулась, все лицо ее было залито слезами, и она вытирала их фартуком.

– Тогда давай хотя бы признаем, что чудеса случаются, – Михаил поднял на Павла свои серые глаза.

– Да, случаются. И если это спасает жизни, конечно, я соглашусь, – Павел решительно тряхнул своим белокурым волнистым чубом.

– А если еще какая женщина будет умирать от родов, ее обязательно спасет наш Павлик! – раздался уверенный голос Вероники, и все за столом с изумлением уставились на нее. Павел демонстративно покрутил пальцем у своего виска и скорчил рожу, Михаил, улыбнувшись в усы, продолжил доедать ужин. Одна Евдокия откликнулась на добрые слова своей ненаглядной:

– Вероника, наш Павлик станет хирургом, он будет резать руки и ноги раненым солдатам. А женщин будет лечить другой доктор.

– Жалко, мы ведь тоже люди, – огорченно пробормотала десятилетняя девочка, но тут уж не выдержал Михаил и оглушительно рассмеялся. За ним прыснула и Евдокия.

По выходным и праздникам Михаил и Евдокия ходили в церковь, стоящую над высоким берегом Урала. Михаил всегда надевал синие широкие штаны с красным кантом, заправляя их в высокие сапоги. Поверх надевал белую просторную рубашку на пуговицах под самое горло. На голове была белая фуражка. Евдокия тоже выглядела нарядной за счет кружевных воротничков на строгом шерстяном платье. В руках у нее всегда была сумочка.

В церкви собиралось общество, которое неофициально существовало всегда. Общество старых казачек, бывших законодательниц общественного мнения городка. Сейчас они группировались вокруг своего последнего оплота, церкви. Возглавляла их казачка Софья Птицына. После службы, когда все выходили из церкви на площадь, она незаметно оказалась рядом с Михаилом и Евдокией.

– Михаил, не пойму, с чего это Евдокия все молодеет, – старая казачка с усмешкой смотрела на Михаила.

– А чего ей стареть, еще столько дел впереди, – отговорился казак.

– Да, дел у нее достаточно, вот теперь матерью стала двоим сиротам…

Михаил внимательно посмотрел на Софью, а она отвернулась и смотрела с высокого берега на реку и куда-то дальше. Потом снова заговорила:

– Видишь, как низко летают стрижи? Наверное, будет дождь. Ох уж эти стрижи, притягивает их наша река. И птенцов своих где-то выводят, а летать учат только здесь, у родных берегов. Ну, прощайте, хорошая девка у вас растет, красавица. – Софья отвернулась и быстро пошла в другую сторону. Михаил и Евдокия стояли и смотрели ей вслед, потом взявшись под руки, тихо пошли домой.

– Она обо всем догадалась, – негромко сказала Евдокия.

– Она никому не скажет, – не сомневаясь, ответил Михаил.

– Девочка действительно становится красавицей, непонятно, от кого больше взяла – от Васеньки или Зинаиды? Какая была пара… Когда они шли по нашему парку, гуляя вдоль реки, все любовались ими.

– Уж кого, а красавиц в нашем городе всегда было много, просто глаза разбегались. Да и сейчас их не меньше.

– Михаил, неужели ты у нас такой глазастый?

– Не был бы глазастым, не нашел такое сокровище, как ты.

– Не знаю, что вышло бы, если ты искал бы меня после своей швейной машинки! А в выпускном классе гимназии глаз у тебя был еще зоркий.

– Да уж, трудно было мне пропустить такую девушку с длинной черной косой и синими глазами.

И вновь Евдокия таяла от слов мужа, крепче держалась за его руку, спеша домой к детям.

Глава 5

1937 год

– Татьяна, я так и знал, что застану тебя, – главный режиссер театра Петр Василевский открыл дверь костюмерной комнаты и увидел склонившуюся над платьем фигурку Татьяны.

– Да, я готовлю платье для завтрашней премьеры Алисы Четверкиной, – она подняла голову и улыбнулась. Обычно эта улыбка обезоруживала Петра, уносила его куда-то, но сейчас она резанула сердце.

– Уже поздно, мы остались последними, сейчас придет сторож и выпроводит тебя.

– Петя, что-то случилось? Только не лги, мое сердце не обманешь.

– Я хочу поговорить с тобой, только не здесь. Приходи на реку, к нашему месту.

Была звездная летняя ночь. Татьяна прошла к реке и спустилась к берегу.

Петру исполнилось тридцать лет, и вся его жизнь стала служением музе театра. Петр был родом из Смоленска, из семьи богатых промышленников. В семнадцать лет он пришел учиться искусству в Московский художественный театр. Семь лет участвовал в спектаклях этой труппы и считался талантливым актером. Ему страстно хотелось самому ставить спектакли, но в Москве у него не было будущего. Кто-то рассказал ему о Лещинском театре, и он, не задумываясь, приехал сюда.

Они встретились с Татьяной, когда оба были новичками и еще мало разбирались в интригах театральной труппы. Постепенно оба твердо заняли свои места, которое отводило им искусство.

Внешне Петр был похож на благородного рыцаря, какими они представлялись Татьяне в детстве. Высокий, круглолицый и голубоглазый, с прямыми русыми волосами до плеч, с острым веснушчатым носом и обаятельной улыбкой. Она сразу отдала ему свое сердце. А он долго не признавался себе, что эта голубоглазая немка, помешанная на аккуратности и чистоте, имеет над ним какую-то власть.

– Таня, я хочу, чтобы ты выслушала меня, не перебивая. Тогда, шесть лет назад, ты пришла к нам в театр заурядной костюмершей. Я думал, что не будет особого греха немного поволочиться за тобой. Ты была необыкновенно соблазнительна, красавица, как и сейчас. И я сделал тебя своей любовницей. Меня не мучили угрызения совести, я был полностью поглощен делами театра, но иногда уделял немного времени и тебе. Ты молчала, и я думал, что тебя вполне устраивают такие отношения. Шли годы, я вдруг обратил внимание, что уже не ищу острых ощущений в объятиях других актрис, ведь ты знаешь актерскую среду. Я решил, что старею, и что меня устраивают отношения с одной любовницей. А ты взвалила на себя весь мой быт, обстирывала и обшивала, кормила, убирала мою комнату. Я опять все это принимал как должное, ведь у меня все получалось. Спектакли выходили прекрасными, я не стыдился их. В труппе были обычные интриги, но они не мешали творчеству. Даже любовник Алисы Четверкиной, майор НКВД, каждый день сверлящий меня взглядом из зрительного зала, не доставлял хлопот. Я просто давал Алисе все главные роли и это их вполне устраивало. Тем более что Алиса далеко не бездарна.

Но когда на репетициях по сцене летало это существо – маленькая Вероника, а за ней носилась ты, заставляя ее работать, сцена светилась. Три года назад я увидел это сияние, и меня пронзила молния! Я понял, почему мог творить даже в эти безумные времена, с бездарным репертуаром и предсказуемыми актерами. Потому, что в моей жизни была ты, и я всегда любил тебя! Потом, вспоминая все дни, проведенные рядом с тобой, я потрясался своей слепоте. Я полюбил тебя с первого взгляда, но не хотел признаваться себе в этом…

– Петя, почему ты заговорил об этом? – потрясенная Татьяна плакала, а Петр обнимал и целовал ее мокрые глаза.

– Я хочу, чтобы ты все знала обо мне. Этот год страшный, ты сама видишь, что творится. Но самое страшное, что Алиса Четверкина догадалась, что ты для меня не просто любовница, а единственная любовь. Она уже приходила ко мне в кабинет, предлагая себя, но я отшутился. Она затаила злобу. Ко мне приходил ее любовник из органов, очень интересовался тобой и Вероникой. Я понял, что привлек их внимание к тебе, поэтому зло посмеялся над тобой в той беседе. Назвал тебя бессловесной клушей, радующейся, что на нее упал взгляд режиссера. Этот поганый смех вызвал у меня самого омерзение, но генерал, наоборот, сразу поверил мне и стал отпускать сальные шутки. Не знаю, но, по-моему, я убедил его, что ты для меня случайная связь.

Таня, я знаю, что у тебя очень трагичная судьба! Ты, Павел и семья Стрижевых, включая маленькую Веронику, можете потерять свободу, как только в вашу сторону посмотрит эта Медуза Горгона, Алиса Четверкина. Эта женщина не смирится, что где-то есть любовь и двое могут быть счастливы. Верь мне, больше всего в своей жизни я бы хотел жениться на тебе и уже никогда не разлучаться.