Подобрал его меч, размахнулся и бросил в того, кто насиловал мелкую. Тот уже и встать успел, однако от копья-меча увернуться не смог. Слабак.

- Это было очень просто… - пробормотал я, вытащив меч из покойника.

Женщина же, рыдая, кажется, громче, чем изнасилованная дочь, обнимала и осматривала подпорченное чадо, вообще ни на что не обращая внимания. Пришлось дать ей пощёчину, чтоб обратить на себя внимания.

- Пиздуй в лес. И жди, пока я не вернусь, - членораздельно произнёс я. – И заткнись, чтоб тебя с дочерью слышно не было, иначе я заставлю замолчать вас иначе.

Никакой ненависти, просто она настолько не в себе, что боюсь, только страхом сейчас и можно воздействовать на её сознание. Сам же я пошёл зачищать деревню от диверсантов.

Первым делом прогулялся по окраинам и вырезал тех, кто стоял на страже, в сумме восемь человек: по два с каждого угла. Судя по всему, сороковые, что в принципе не удивительно. Сороковые как раз-таки и являются костяком всех армий. Семидесятых и выше едва ли не меньше десяти процентов вроде, при этом они раскиданы довольно неравномерно везде.

Очистив окраину, я взглянул на деревню, где бесновались солдаты – насиловали, вешали, избивали, убивали… расчленяли. Ну да, они же не люди, твари, нечисть, животные и так далее, значит к ним законы человеческие не относятся. Расисты ебаные…

Я вновь двинулся к деревне, спокойно прогуливаясь между домами. Вот мужик насиловал какую-то орчиху. По крайней мере она очень похожа на орчиху, клыки нижние торчат, уши заострённые, да и кожа зеленоватая, хотя и не чистокровная явно. Как бы то ни было, я просто подошёл к мужику сзади и сломал ему шею. Мой уровень был выше его почти в два раза (двух лвлов не хватало), так что это не было для меня проблемой.

Обернувшейся орчихе, что потеряла контакт и решила проверить, что с насильником, я закрыл рот рукой.

- Молчи, стой тут и не двигайся, ты понимаешь меня? – спросил я тихо, но настойчиво. Та быстро-быстро закивала. – Вот и отлично. И ни звука, пока я вас тут спасаю.

Я специально сказал «спасаю», чтоб сразу показать ей, на чьей я стороне.

Двинулся дальше, заглядывая в окна: где-то лежат трупы, чаще всего мужчин, пореже детей и женщин. Иногда в домах я видел уже знакомую картину насилия над половой неприкосновенностью, причём возраст там был иногда куда меньше десяти лет. Ну а чо, не люди же, верно? Значит на них это не распространяется, значит с ними можно.

Поэтому я аккуратно прокрадывался в дома, где помогал говнюкам осознать, какую же ошибку они допустили, когда это делали. Не всё и не всегда проходило гладко; некоторые брыкались и пытались дать мне отпор. Некоторые даже умудрялись убить своих жертв до того, как я до них добирался. Однако в конечном итоге они сдохли.

И после таких вот походов осталось их всего восемь. Причём двое из этих восьми явно не выглядели как простые солдаты. Но кого это волнует?

Ещё двоих я убил, выйдя на площадь, просто быстрыми движениями срубив обоим головы, после чего схватился за револьвер. Те, кто меня заметил, так и не успели ничего сделать – шесть выстрелов, причём прицельных, и пятеро легли мёртвыми. Некоторые прямо на жертв, над которыми они буквально недавно измывались.

Шестого же я решил придержать. У меня было несколько вопросов к нему, и на них кто-то должен был ответить.

К его несчастью.

Я обвёл взглядом площадь, которая буквально умолкла и замерла в ожидании продолжения. Люди видимо ждали, пока я покажу свою принадлежность – за них я или нет. Ведь, по сути, я человек, а по делу вроде и свой. Говорю же, все проблемы от расистов. Пидоры блять, пиздец просто.

Ладно, чего уж там…

- Ну чо сидите? – громко спросил я перепуганных и перенасилованных женщин, детей и нескольких мужиков. Нет, они не были изнасилованными, но утверждать всё равно не берусь. – Вы освобождены. Можете заниматься и дальше своими делами.

- Но… - начала неуверенно одна. – На нас напали.

- Да, я заметил. Но теперь все они мертвы. Ну кроме ОДНОГО! – я метнул меч в пытающегося уползти засранца. Броню не пробил, но немного подкосил, а уже через пару секунд я поставил на него ногу, не давая подняться. – Так что налаживайте свою жизнь и так далее, а я буду разбираться с этим уродом.

- Но вам легко говорить! Они убили наших мужей! – тут же встрепенулась одна из женщин, прижимая к себе ребёнка. В её голосе звучали обвинительные нотки.

- Ну я могу и вас убить, если вы настаиваете, - пожал я плечами. – Хотя я бы воздержался от подобного, так как жопу рвал, спасая вас не для того, чтоб потом грохнуть.

- Но…

- Но что? Да я понимаю, тут такой пиздец произошёл, что вы в полнейшем шоке и не понимаете, что делать, но жить-то дальше надо, верно?

Жить дальше надо.

Это прямо девиз. Только вот сказать это куда легче, чем сделать. Особенно когда люди, которых только что били и ебали, пребывают в таком шоке, что готовы сделать врагом даже тех, кто спас… частично спас их задницы.

Я не стану обвинять этих людей в подобном, так как они действительно пережили страшное, если соотносить с тем, как они до этого жили. Обычные селяне, живущие своей спокойной жизнью. Поэтому надо было бы успокоить их, но чую, что ох как непросто это будет. Особенно, когда бочка злобы катится уже на меня.

- Почему вы не спасли нас, когда моя дочь была жива?!

- Вам легко говорить! Не вам дальше жить с этим!

- Вы виноваты в том, что они напали на нас! Будь вы расторопнее, многие могли бы выжить!

Одиночные голоса постепенно сливались в один громкий бабский хор. Именно бабский, так как мужиков тут в принципе и не осталось. Они сначала по одной, но потом, присоединяясь друг другу, едва ли не перебивая, начинали сначала причитать, потом говорить, затем возмущаться и уже под конец кричать на меня.

Нашли виноватого. Нашли, на кого излить всю свою боль. Но и мне не привыкать, так что я даже не в обиде на них. Не всем быть сильными, не все имеют возможность пережить такую боль, не излив на других и сохранив в себе.

Они исходились на говно, крича, что теперь чуть ли не я виноват в том, что произошло. Ну а я…

А я выстрелил в воздух, заставив всех замолчать.

Грохот, как от грома, ещё несколько секунд расходился эхом, пугая птиц, которые явно не привыкли к такому звуку, после чего огляделся.

- Вы действительно считаете, что я виноват? – громко спросил я. – Вы действительно хотите сказать мне сейчас, что мёртвыми быть лучше, чем пусть и такими, но живыми? Потому что в противном случае, если вам жизнь в тягость, я могу прямо сейчас отобрать её. У вас, у ваших детей, у всех, кто выжил. Вы действительно хотите этого?

Молчат. Испугались, прижимая к себе детей поплотнее, словно боясь, что я брошусь у них отбирать чад.

- Вы говорите, что я виноват, не пришёл раньше. Но я рисковал жизнью, хотя мог пройти мимо. И я ничего вам не должен. Вы точно уверены, что виноват я, когда на вас напали какие-то солдаты? Почему вы обвиняете в этом меня, а не их? Того, кто спас вас?

И опять же все молчат, испуганно поглядывая на меня. Те, кто встречались со мной взглядом, тут же отводили его, крепче обнимая своих близких, словно боясь за их жизнь.

- Я могу в любой момент убить вас, если вы этого хотите. Потому что с ваших слов получается, что именно это и было бы лучшим исходом. Вы хотите этого?

Тишина.

- ВЫ ХОТИТЕ ЭТОГО?! – уже куда громче спросил я. – МОЛЧАНИЕ — ЭТО ЗНАК СОГЛАСИЯ! ТАК СКАЖИТЕ МНЕ, ДА ИЛИ НЕТ!

Отовсюду стали разноситься тихие «нет, не хотим». Некоторые всхлипывали, некоторые вновь плакали, некоторые сидели вообще тихо, словно куда-то провалившись сознанием. Однако все выбрали жизнь, как это не странно, хотя несколько минут назад говорили так, словно жалели, что задержались на этом свете.