– Твоя мама всегда любила быть в центре внимания, – произнёс знакомый голос, подступающий со спины. Я повернула голову, дождавшись, когда Уилл подойдёт к спинке скамейки. – У неё словно магнит внутри. Где бы она ни оказалась, она быстро становится центром внимания.

Я усмехнулась, закивав.

– Ревнуешь? – уточнил он, склонив голову набок. Создавалось впечатление, что он меня изучает – пытается понять, насколько сильно я отличаюсь от своих сверстников.

– Нет, – хмыкнула я. – Уже давно привыкла.

Руссо покачал недоумевающе головой. Знаю, в своём возрасте я должна бы ревновать маму ко всем подряд.

– А почему ушла?

– Просто решила, что ребёнок мешает вам говорить на взрослые темы.

Уилл усмехнулся, положив руки на спинку скамейки.

– Ни один ребёнок не признается в том, что он не взрослый. Дети наоборот стремятся казаться взрослее, общаясь со старшим поколением. Мол, посмотрите, я как вы… – полковник выдохнул. – Бунтарский дух.

– Мы уже выяснили, что я взрослее паспортного возраста.

Уилл угукнул, замолчав ненадолго при взгляде на меня. При этом блестели его орехового цвета глаза, а губы изгибались в едва заметной улыбке. Меня завораживал его взгляд и он сам. Когда он смотрел на меня, внутри что-то шевелилось. Тепло расступалось по грудной клетке, а в животе, как говорится, порхали бабочки. Мир вокруг становился ярче, прекраснее, и даже в самую пасмурную погоду светило солнце, когда он рядом. Мне нравилось, когда он смотрит на меня, когда он говорит со мной, даже когда он меня не замечает, но слоняется где-то рядом. Нравилось наблюдать за ним. Бывает так, что при взгляде на человека ты испытываешь эстетическое удовольствие. Просто смотришь на него, и тебе всё нравится, больше ничего не надо. Ни разговоров, ни прикосновений – просто видеть, как он двигается, разговаривает, смеётся. Существует в этом мире, живёт где-то близко. За этот месяц мы впервые оказались наедине, но весь этот месяц он был рядом. Мне хотелось верить в то, что он здесь ради меня…

– У тебя было детство? – спросил Уилл.

– У всех оно было.

– Я имел в виду – типичное детство. Друзья, игры, бесиловка…

Я промолчала, неловко поглядывая по сторонам.

– Серьёзно? – без слов понял он ответ. – Вообще никогда? Даже, когда тебе было, скажем… три года?

– В три года я научилась читать, – выдала я, как и прежде изумив полковника. – В четыре – писать. К шести годам я уже могла написать сочинение. Так что, когда я пошла в первый класс… мне было очень скучно учиться, я уже умела всё то, чему там учили.

Полковник смотрел на меня удивлённо и восхищённо одновременно. При этом он внутренне смеялся, но не издевательски, а сочувственно. Мол, бедный ребёнок – детства не знал…

– В два года у меня были игры, – закивала я, немного даже заинтриговав полковника. – Развивающие игры.

Уилл грустно засмеялся, качая головой.

– Ты вообще с этой планеты?

– Не знаю, – на полном серьёзе призадумалась я. – Может они стёрли мне память… путём зондирования, – брякнула я. Руссо хохотнул с закрытым ртом и затрясся от беззвучного смеха. Косясь на него, я усмехнулась. – Если Вы с моими родителями – друзья, то почему Вы к нам в гости не приходили?

Полковник хмыкнул, пожав плечами.

– Ну, если честно, я не так близок с твоими родителями. Да и… когда ты училась писать, я заключил контракт с армией – первый из трёх двухгодичных. Некогда было по гостям ходить.

Я не сразу осмелилась задать свой давно зреющий вопрос:

– Почему Вы здесь обосновались?

Его губы дрогнули в улыбке:

– Устал.

– Разве Вы не любили свою работу?

– Любил. Да и сейчас люблю. Но рано или поздно ты устаёшь даже от самой любимой работы. Да и я всё равно остался военным человеком. Здесь немного спокойнее, но в целом – то же самое, – он замолчал, думая о своей жизни, наверно. Некоторое время он смотрел куда-то вдаль, но потом мы встретились взглядом и через секунду он перевёл тему. – Почему ты не в своей комнате?

– У меня нет своей комнаты, – отозвалась я. – Я её делю с двумя раздражителями.

Уилл усмехнулся несколько печально.

– Понимаю…

– Вы же интроверт? – Уилл изумлённо и вопросительно вздёрнул бровями. – Я читала Ваше дело, – пояснила я.

– Зачем? – с подозрением сощурился он.

И тут я поняла, что спалилась, и надо срочно выдумывать правдоподобную причину моего интереса к нему.

– Просто так. Перед поступлением в Центр я собирала информацию на всех работников.

Уилл мыкнул с таким видом, будто не поверил мне.

– А Элисон – кто?

– Экстраверт, – чисто интуитивно ответила я.

– А по темпераменту?

Я замолчала, внутренне съёжившись. Я не знала ответа и даже предположить не могла! Тогда-то и стало ясно, что он абсолютно всё знает. Но он не стал комментировать, только лишь усмехнувшись. Я неловко откашлялась.

– Вы слышали об исследованиях, которые доказывают, что интроверт может стать экстравертом?

Полковник скептически скривился.

– Это чушь. Интроверт питает энергию в одиночестве – это неизменно, перевоспитаться нельзя. Ты не можешь вдруг научиться питать энергию от людей, если они её у тебя забирают.

– Тогда почему исследования доказывают, что…

– Ничего они не доказывают. Учёные тоже хороши! – фыркнул он пренебрежительно. – Сначала говорят, что нервные клетки не восстанавливаются, потом утверждают обратное. То говорят нам питаться «этим», а потом выясняется, что от «этого» умирают. Ты не можешь стать экстравертом, но ты можешь за него сойти.

– Притвориться.

– Для начала придётся притворяться.

– Из-за людей? Потому что они не любят интровертов?

– Не из-за людей, а исключительно для себя. В принципе, всё, что ты делаешь в жизни должно быть только для тебя. Несмотря на то, что тебе нравится одиночество, иногда тебе будет хотеться общения. Порой всем, и экстравертам и интровертам, необходим противоположный вариант. Вот для поиска этого общения и надо будет притворяться, чтобы влиться в общество. Найдутся люди, с которыми ты духовно сблизишься – они станут твоими друзьями. И в общении с ними ты даже сама не будешь чувствовать себя интровертом.

– Всё равно – первопричина не звучит так, будто это для меня. Потому что выходит, что я должна притворяться той, кем не являюсь. А это сложно – притворяться.

– Поэтому интроверт и тратит энергию в обществе.

– Но, зачем тогда? Если тяжело.

Уилл устало вздохнул. По всему видно, со мной сложно! Но он не сдавался…

– Если ты прямо кайфуешь от одиночества и ни разу не хотела общения ни с кем, то, конечно, не нужно себя насиловать. Но не бывает так, чтобы совсем без общения. Или ты всю жизнь будешь сидеть в закрытой комнате с книжкой?

Я вздохнула, пожав плечами.

– Вы постоянно на людях, – сказала я. – Не напрягает?

– Нет. Работа такая. И я не зря говорил о том, что нужно притворяться, чтобы влиться в общество. Я влился и обрёл друзей. Мне с ними комфортно, поэтому я в принципе иногда и забываю, что я – интроверт. Но иногда что-то щёлкает, и я понимаю, что… эм, теряю энергию. И я не всё время на людях. Когда-нибудь ты поймёшь, что тебе нужно не так уж и много времени в одиночестве, чтобы зарядиться.

Я задумчиво покачала головой. Не сразу спросила:

– Как наладить отношения с экстравертом?

Уилл пригляделся ко мне, откуда-то зная мои помыслы.

– Ты про свои раздражители?

– Да, – фыркнула я. – Я сижу за шторой, пока рокерша со шлюхой собачатся!

Уилл затрясся от беззвучно смеха.

– У меня тоже была штора, когда я учился.

– Серьёзно?

– Да. Угловая кровать, штора – всё по уставу интроверта. Я жил с экстравертом и неформалом.

– Это что… – я свела брови, – незыблемые правила академии?

– Вообще-то да, – открыл завесу тайны Уилл. – Устоявшаяся система, которая учит налаживать отношения. Если в комнате живут двое, то это обязательно будут экстраверт и интроверт. Если трое, то один будет спокойнее других и наиболее дипломатичным. Из вашей троицы ты – дипломат.