− Давайте по порядку, − обратился он к Андрееву.

− Вы подверглись гипнозу.

− Очень хорошо. У нашего Мясова поразительная способность воздействовать на реальность. Я восхищен!

Андреев заметил, что впервые за все это время юноша улыбнулся, похвала ему явно была приятна. Он даже вступил в диалог.

− Я не знаю, как у меня это получается. Просто если я чего-то очень сильно хочу, во мне будто что-то просыпается, и это я могу направить, куда угодно, − попытался объяснить Валюша.

Доступно донести то, что он чувствует, у него не получалось. Слова застревали в горле, и рассказ состоял из междометий, пауз, так он пытался объяснить свое «что-то». Осознав свое бессилие, Мясов умолк, с надеждой поглядывая на своего товарища.

− Парень – не промах. Согласны?

− Мясов, вы можете идти. А вы, Просов, останьтесь и пересядьте сюда, поближе к Андрееву. Я хочу все-таки занять свое место.

Просов молча пересел. Та веселость, с которой он пришел на подмогу к Мясову, улетучилась. Он опять стал угрюмым и нервно одергивал рукава свитера.

− Для вас задание то же самое. Что написано на бумаге в конверте? – спросил Зябликов.

− Я не обладаю кожным зрением. Я могу лишь увидеть будущее.

− Интересно-интересно. Как мы это проверим?

− Совсем скоро вы будете в спешке собираться домой. Наденете шляпу набок, а плащ наизнанку. Из портфеля выпадут бумаги. У вас ничего особенного не случится этим вечером, всего лишь разобьете чашку во время ужина.

− Какое оно – это будущее для Советского Союза?

− Светлое? – неожиданно спросил Андреев.

− Так далеко пока не стоит заглядывать, − вклинился Зябликов. Но Просов не обратил внимания на его реплику.

− Боюсь вас огорчить. В 1991 году Советского Союза не станет. На смену социализму придет капитализм. Наступит странное и смутное время, когда вроде бы и нет цензуры, но она повсюду. Каждый сам за себя. Потом всем будут заправлять олигархи и чиновники, живущие за счет налогов добропорядочных граждан. А народ будет искать спасение в красивом внешнем виде и духовном наполнении. И таких учителей будет много – все они будут учить, как жить и что чувствовать. Капитализм сменится «духовным социализмом», при котором верхушка предложит так называемый наиболее правильный духовный путь. Только, я вам скажу, человек не будет счастливее, напротив, это породит бунты. Общество, не станет совершенным, как предполагает социализм, а наоборот, на какое-то время погрузится в пучину духовной нищеты.

Андреев не успевал записывать, но боялся прервать пламенную речь Просова. За него это сделал Зябликов, который уже устал слушать, как он выразился, поток сознания.

− Духовный социализм… Остановитесь. Мы все равно не сможем проверить то, о чем вы сейчас говорите. И не факт, что доживем до этого времени. Давайте сузим временной отрезок.

− Я вам сказал, что будет вечером. Более сказать не могу и не хочу. Вы не понимаете, я вижу все возможные варианты будущего. Они, конечно, не всегда сбываются, но очень часто. А если бы знали, сколько миров существует, но их наличие я тоже никак не могу доказать.

− Так. Что вы еще нам можете продемонстрировать? – голос Зябликова звучал тихо и устало.

− Пожалуй, ничего, − Просов пожал костлявыми плечами.

− Ладно. Тогда вы свободны.

Просов поспешил уйти.

− Чашку разобью, − пробубнил себе под нос Зябликов. – Внушает мне, но я не поддамся. Кто у нас следующий на очереди?

− Вячеслав Лихоборов.

− Веди его, и на сегодня закончим. Я уже устал. Продолжим завтра.

За Андреевым в лабораторию просеменил маленький, но весьма пухлый мужичонка. Его глазки часто моргали и не могли ни на чем надолго зацепиться взглядом. Несмотря на тучность, его движения были легкими и плавными. При виде Зябликова он широко улыбнулся. Андреев в пятый раз положил на стол конверт, уже чуть смятый посередине. Лихоборов оживился еще более. Его ноги двигались сами по себе, отстукивая что-то наподобие чечетки, руки кружили над конвертом.

− И что надо сделать? – спросил он, не отрывая взгляда от белой шершавой бумаги.

− Ах, да! Простите, вы не первый, совсем вылетело из головы, − спохватился Зябликов. – В конверте лежит письмо, и вам надо, не вскрывая конверта, сказать, что там написано. Вы поняли?

Лихоборов утвердительно кивнул и все внимание сосредоточил на конверте. Так он сидел минуту, потом вторую, третью. Зябликов уже стал поглядывать на часы, но стрелки бежали медленно.

Андреев развлекал себя тем, что рисовал в тетради нечто футуристическое. Среди высоких стеклянных домов, касающихся неба, в воздухе маневрировали летающие машины – «Копейки» и «Волги» с пропеллерами на крыше. Он настолько увлекся, что не замечал ни скучающего Зябликова, ни Лихоборова, который был одновременно сосредоточенным и отрешенным. Тишину перебивало лишь частое шарканье ручки. Зябликовское терпение лопнуло – ждать больше нечего.

− Вы готовы сказать, что здесь написано?

− Секундочку…, − буркнул Лихоборов и еще усерднее стал вглядываться в конверт.

Андреев продолжал рисовать и слышал разговор фоном, как если бы он стоял в очереди.

− Ваше время уже вышло. Если хотите, продолжим эксперимент завтра.

− Завтра – это уже не то. Хочу сегодня.

Лихоборов напрягся, глаза превратились в две щелки, руки свела судорога. Он продолжал смотреть на конверт. И тут случилось нечто. Андреев сначала увидел это боковым зрением, и сразу оторвался от своих рисунков. Перед Лихоборовым в воздухе висел конверт. Зябликов тем временем, дремал, издавая тяжелый глухой свист.

− Владимир Петрович! – негромко позвал его Андреев.

Лихоборов вздрогнул, и конверт упал на стол. В этот момент проснулся Зябликов. Картина была все та же. Лихоборов сидел неподвижно, склонившись над конвертом. Только Андреев выглядел каким-то взволнованным.

− Вячеслав, давайте попробуем завтра, − зевая, сказал профессор.

− Владимир Петрович, вы бы видели, что произошло, − вклинился Андреев. – Он поднял взглядом конверт! Прямо перед ним в воздухе конверт висел, представляете?

Лихоборов заинтересованно смотрел на Андреева.

− Тебе не привиделось? − спросил Зябликов.

− Нет! Ну, что ты?!

− Я ничего не помню, − Лихоборов был взволнован.

− Голубчик, вы владеете телекинезом, − констатировал Зябликов.

Лихоборов непонимающе захлопал глазами.

− Вы свободны, − в заключение сказал профессор.

− Пожалуй. А то я очень устал, − Лихоборов ушел, с трудом волоча ноги.

В его движениях больше не было легкости. Тело казалось большим и грузным.

− На сегодня хватит. Продолжим завтра, − сказал Зябликов.

− Как он это сделал? – Андреев был под впечатлением.

− Совершенно иной уровень сознания. Хотя он, кажется, даже и не подозревает об этом. Эти люди умеют находиться в настоящем моменте. Это и есть осознанность, − Зябликов поспешно складывал бумаги в портфель. – Господи, что далеко ходить?! Любой философ и мыслитель во все времена пытался совершить качественный скачок в познании истины, человеческой природы и ответить на вопрос, что такое «здесь и сейчас». Но это разговор долгий, сам понимаешь, а мне уже пора.

− Что значит уровень сознания?

− Если кратко то, чтобы выйти на новый, более качественный уровень сознания, человек как бы переживает трансцендентную смерть.

Вопросов у Андреева появилось еще больше. Но тут дверь снова приоткрылась и лабораторию опасливо заглянул невысокий худенький мужик, больше похожий на подростка, чем на зрелого человека.

− Товарищ Жбан, на сегодня мы закончили.

− Я бы хотел сегодня, если можно. Уж очень я настраивался на эту встречу, − неожиданным, густым басом попросил товарищ Жбан.

− Ладно. Проходите. Сделаю для вас исключение, − снизошел Зябликов.

Жбан радостно распахнул дверь и просеменил к столу.

− Что мне надо делать?

Зябликов неохотно достал из ящика все тот же конверт.

− Скажите, что за текст в конверте.