За моей спиной, прямо из-за странной, жухлой и местами ободранной, дверцы, послышался до боли знакомый гул. Эта дверь была в стене, на межэтажном пространстве, и изрядно уступала прочим по размеру. Как вообще тут может быть помещение? По идее – это несущая стена! Я подошел ближе и прислушался. Томный гул принял более отчетливый вид и перешел в фазу хорошо различимых толчков. Они звучали так сладко, как звучит военный барабан, ведущий в бой и может быть даже на смерть за то, во что ты веришь всем сердцем. Я сжал крошечную ручку старой дверцы и дернул. Она была заперта, хоть и держалась неуверенно. Звук продолжал захватывать мое любопытство, переводя его в уверенный интерес. Все вокруг расплылось, звучал лишь этот сладкий зов. Я дернул вновь. Дверь сражалась. Внезапно лопнула тусклая лампочка, ввернутая в голый патрон на потрескавшейся стене, и волшебный звук прекратился. Я ощутил что-то очень важное, словно этот хлопок выступил знаком, осведомляющем меня о предстоящих событиях, словно сейчас я должен был сделать выбор: либо я захожу за черту этой двери, которая навсегда меня изменит, либо же останусь с тем, что имею. Все это ощущалось интуитивно, но отчетливо. Я вспомнил мой первый прыжок в воду с десяти метровой скалы. Как страшно было сделать крошечный шаг. Всего лишь один шажок! Я простоял целый час прежде чем справился со страхом и неуверенностью. Тот же нервный и неприятный трепет наполнил меня сейчас.

Вместе с тем, стало гораздо темнее. Я достал свой мобильный телефон и активировал работу фонарика. Ненароком я осветил часть мутно-зеленой стены, находящейся по соседству, и окрашенной еще в советское время, и моему вниманию предстала надпись, которую я почему-то не заметил ранее, состоящая всего из четырех слов. Стены института кишели разными тэгами и рисунками, особенно в тех местах, где художника было трудно заметить. Этот коридор как раз был таким местом. Послание было особенно выделяющимся и не раз обведенным вновь и вновь. Черный маркер, видимо, одного из студентов, некогда оставил небрежным почерком с особыми засечками странную и, по иронии судьбы, весьма символичную, фразу:

«Отдай свое время тому, что ты ищешь».

Но еще большее внимание занял небольшой рисунок, изображающий частично заштрихованную фигурку тощего человечка, повешенного за ногу вниз головой. Голова его была большой и круглой, и так же была закрашена черным цветом, что придавало особый мрачный эффект композиции. Лица изображено не было – это был схематичный образ. Человечек был размером с альбомный лист, и, в отличие от прочих рисунков, имел весьма впечатляющий вид. Так же на рисунке были изображены различные часы, как бы летящие вниз из его карманов: несколько наручных, парочка будильников, и даже одни с маятником и треугольной крышкой, подозрительно напоминающие те что весят у меня дома. Они летели из его карманов редким дождиком. Линия, изображающая веревку, на которой висел человечек, уходила в сторону. Я проследил за ней, освещая её небольшим пучком света из моей Nokia. Путь был продолжительным и, сменив плоскость, привел меня к той самой двери, из-за которой звучал только что притихший зов неизведанного. Часть линии приходилась на поверхность двери и она, минуя расстояние от верхнего правого угла, подобно электрической проводке, аккуратно повторяя геометрические углы, меняла направление. Заканчивалась же она точно в том месте, где была замочная скважина – она как бы уходила внутрь. Укрывистая краска маркера отлично виднелась на шероховатой поверхности крошечной дверцы, и создавала впечатление свежего нанесения.

Я поднес лицо к скважине и, зажмурив глаз, вторым попытался разглядеть хоть что-нибудь по ту сторону. За дверью было темно. На секунду мне показалось что там мелькнула какая то тень. Холод пробежал по коже. Словно что-то еще более темное мелькнуло на фоне и без того мрачного полотна видимости. Глупости! Я просто слишком мало спал последнее время. Оглянувшись и убедившись, что на лестничном пролете я один, резким рывком я выломал слабый замок, который издал сильный древесный скрип.

Я вошел в каморку и дернул за собой поврежденную дверцу. Та прикрылась неплотно, но об этом я и думать уже не мог. Я оросил скудным пучком света из моего телефона, создававшего небольшой круг видимости во мраке, стены помещения. Маленькая коморка блистала бесчисленным количеством черных надписей, созданных уже знакомым мне шрифтом с засечками, создавая эффект наскальных изображений, хранящих некую тайну. Нанесенных на стены тезисов было очень много. Большинство из этих фраз были знакомы мне и обобщали определенные жизненные ситуации. Были поговорки и пословицы, в числе которых и те, что я не редко слышал от отца да и сам припоминал в быту.

Кто мог все это написать? Зачем? Я дернул аккуратно расположившийся на черной эбонитовой подставке и грубо вкрученный шурупами в бетон тумблер, приводящий светильник в действие. Тот громко щелкнул и щелчок утоп в приглушенной реверберации. Реакции не последовало, и пришлось оглядывать все вокруг лишь при помощи фонаря из телефона.

Тут пахло сыростью и забвением, словно целая эпоха, плотно упакованная, затаилась в этих стенах в таком же покое и ожидании, в каком прячутся древние духи в усыпальницах фараонов. Тусклый кружок света, управляемый моими руками, таинственно бегал по тьме, открывая небольшие участки видимости.

Комнатка была довольно широкой, но с очень низким потолком, и имела продольную форму, уходящую во тьму.Странно было наблюдать такое глубокое помещение в таком нехарактерном для этого месте. Где оно вообще располагалось? В полусогнутом состоянии, оставив за собой чуть приоткрытую и взломанную дверь, я пустился вглубь.

Раздался слабый запах старой древесины. В этот момент мне стало слегка тревожно, но любопытство тянуло глубже: наконец в моей жизни происходит хоть что-то, увлекающее меня. Я впервые за очень долгое время действительно чем-то заинтересовался, и источник моего любопытства имел очень странный, практически мистический, характер, от чего меня еще сильнее влекло вглубь темноты. Сделав добрый десяток уверенных шагов, я уперся в груду наваленных друг на друга хаотичной массой сломанных стульев. Эта куча закрывала проход плотной стеной, из которой торчали железные ножки, а кое где виднелись даже ржавые каркасы детских кроватей. Мебель была в ужасном состоянии и, судя по виду, прослужила не один десяток лет той страшной эпохе, что чудом миновала нас. Помимо мебели в общей массе проглядывались громоздкие приборы с давно устаревшими разъемами, представляющие собой тяжеленные металлические ящики с различными шкалами и цифрами со стрелками на лицевой части, защищенной запыленными, и кое-где даже потрескавшимися, стеклами. Судя по всему, это были измерители черт знает чего, они когда то, очень давно, имели функцию служить на благо лабораторных работ университета. Все это было словно из древнего, давно затерянного и опущенного в мрак небытия, советского архаического пространства. Эти кошмарные, дряблые и с обломанными краями, куски фанеры, когда-то служащие сиденьями, жуткие пластмассовые вставки, воткнутые в торцы полых металлических брусьев, безобразные сварочные швы, соединяющие детали в предметы убогой мебели, жуткие панели с рисками и вращательными переключателями, вызывали загадочный, не совсем приятный и даже откуда-то знакомый мандраж внутри.

Меня словно пошатнуло, как шатает курителей психоделических смесей при первом контакте мозга с веществом. На наркоманском сленге такое состояние принято называть «Торкнуло». Тело на секунду обмякло и вновь ощутило прежние давление. Прошила непроизвольная вибрация в мышцах длившаяся не больше секунды а в воображении пролетела сверх быстрая череда тематических кадров связанных с окружающей обстановкой. Додумки? Фантазии? А может воспоминания из прошлой жизни?

Я залез в самый потайной и самый скрытный уголок старого здания университета, и здешний хлам словно напомнил мне об ушлости и безысходности тех страшных лет, впавших в меня глухими воспоминаниями из череды фантомных иллюстраций. Меня всегда как-то неприятно вставляло от всего советского, а в окружении такого яркого концентрата отголосков тех периодов дурман достиг высшего уровня.