Я где-то слышал, что в этом дореволюционном здании, еще до появления тут университета, располагался самый, что ни на есть, заурядный и заскорузлый публичный дом, и мое знание было весьма уместно и символично – ведь в этом здании и по сей день проходили половые сношения. Правда вот, только, сношения происходили фигуральные, и производились они с и без того ничтожным моим самолюбием, и с особым цинизмом, да еще были организованы кучкой уродливых отличников, и, причем, регулярно – по вечерам четверга каждой недели.
И вот я шлепаю своими кроссовками по мокрому снегу Невского проспекта. Сегодня один из таких дней, в личном календаре которые я обозначаю, как худшие в моей жизни. В наушниках звучит очень тяжелый рок, максимально тяжелый из того, что можно найти на рынке тяжелого рока, такой же тяжелый, как и мои мысли обо всем этом смраде.
Я ненавижу своего отца за то, что он решил все за меня, но и сделать с этим ничего не могу. Я словно болею какой-то апатией, ломающей меня наркотическими приступами в каждый миг, когда вроде бы логично было бы предпринять решения, чтобы изменить хоть что-то. Я не могу ему отказать, я не могу отказать им, я не могу отказать себе – в безотказности. Я просто ничтожество – Степан Бегунов.
Поздравляю! Вы побывали у меня в гостях – в моей голове. И вот наконец это самое ничтожество касается тяжеленной ручки трехметровой входной двери института, сквозь стекло которой уже проглядываются серые массивы широкой каменной лестницы, ведущей в сторону моего личного ада, даруемого мне каждым проклятым четвергом. Каждый раз, когда я беру рукой эту ручку, я задумываюсь над тем, что отец дружит с деканом подготовительного факультета, и неуважительная причина пропуска факультатива принесет мне какую-то кару особой жестокости. Я, кстати, и догадываться не могу, каким именно может быть наказание, но сама мысль о том, что я могу расстроить отца, приводит меня в ужас, и я довольствуюсь подобными мнительностями.
Дверь скрипит, после – грозно бухает за спиной, еще минута на КПП, где жирный ублюдок, глубоко страдающий синдромом вахтера, задумчиво ищет хоть какие-то сбои информации в моем пропускном билете и, разумеется, никогда не находит их, и я оказываюсь на гигантской лестнице, украшенной на каждом этаже бюстами великих и ужасных, а после и в длинном коридоре, пропахшем сигаретами, курение которых на территории здания запрещено уставом заведения. Несколько шагов по старинному серому камню, застилающему пол коридора, по ходу которого я несомненно встречаю незнакомых мне убогих и сутулых, или же чрезмерно надутых и напыщенных людей в возрасте, кивающих мне еле заметно, получающих мой завуалированно презрительный кивок в ответ – и я у безвкусно покрашенной рыжей краской здоровенной двери, за которой мои «очаровательные»однокурсники нетерпеливо ожидают начало занятия. Я захожу внутрь, неосознанно и еле слышно напевая слова приставшей песенки из рекламы:
– Вапаронэ Гран Макаронэ. Папаронэ Грондэ Бурито…
И тут же получаю первую мокрую ладонь…
Бывают на свете люди, которые ходят и просят
– прямо-таки требуют,
– чтобы их убили.
Марио Пьюзо, "Крестный отец"
Все они меня даже не замечают. И слава Богу! За все четыре месяца я лишь раз получил замечание от преподавателя, который заявил на всю аудиторию, что мои знания по математике, видишь ли, оцениваются, как знания крайне неуверенного в себе пятиклассника. Наверное, в этом обществе такое заявление имело вид самого глубокого оскорбления, и добрая половина аудитории в момент сказанного впала в острое чувство сострадания, подобного тому, что испытываешь, просматривая фильмы ужасов, где героев истязает маньяк. Мне было все равно. Я был вынужденным элементом в системе, где мой отец платит, а преподаватель терпит мое присутствие. Я был где-то посередине, и зависело от меня немногое.
Во время занятий, как правило, я впадал в легкий анабиоз, настраивая фокус зрения на отдаленную точку, и уходя в себя. Я думал о своих великолепных жизненных победах, к сожалению, не имеющих места в реальности, представляя разнообразнейшие сценарии.
Я вершил возмездия: ловко разбирался с хулиганами на улице, которых в реальной жизни обходил за версту, покорял симпатичных сексапильных девушек, которые в обычной жизни и не подозревали о моем существовании, спасая их от террористов, героически погибал на мировых войнах, получая посмертно высшие награды, увековечив свой образ в монументальных обелисках.
В общем, этот четверг, как и десятки прочих, ничем не выделялся из общей массы четвергов, пока впервые я не услышал это… Я сидел в аудитории, уставившись в окно, полностью отключенный от общего процесса, как наконец почувствовал странный и глухой бой. Это отдаленно напоминало барабанный стук, но было настолько глухо и низко, что, казалось, вибрацию ощущало все тело полностью. Это звучало откуда-то из глубины бетонных стен, откуда-то из замурованных полостей в камне старинного здания. Это была странного вида вибрация, томная и однообразная, но столь волнующая и воодушевляющая, что тут же захватила мое внимание. Звуки напоминали ритм марша, и, вернувшись на несколько секунд в реальность и оценив реакцию окружающих, ясделал вывод, что слышу это лишь я один. Но, что самое интересное, чем глубже я уходил в себя и чем больше игнорировал происходящее вокруг, тем сильнее ловил эту странную вибрацию. Что это? Возможно, это просто галлюцинация, вызванная переутомлением? Я ведь очень мало спал в последнее время. Да и потом, это явление еле ощущалось. А в какой-то момент оно и вовсе пропало. Наверное, показалось.
– Степан!? – голос учителя пробил молнией. Я вернулся в класс, хоть и не покидал своего места.
– Эээ… Да?
– Ты конечно готов решить задание используя метод Гаусса??
– Нет, – я замешкался. Наморщился. Открыл рот и сделал максимальное тупое выражение лица. – Наверное, нет. Нужно понять получше…
Тут я изобразил заинтересованность, сжав лобную мышцу изо всех сил в глубокую морщину. Преподаватель, видимо, не поверил.
– Наверное, Вы решили найти знания в оконном проеме? Уверяю Вас, их там нет, ищите их лучше на доске и в моих словах. Поразительно, что Вы не просто не участвуете в процессе, но и позволяете себе демонстративно отворачиваться от доски. – Высокомерно завершил в меру упитанный и усыпанный частичками отмерших фрагментов эпидермиса, с лоснящейся челкой и отвратными рыжими усами, торчащими не вниз, как у нормальных людей а вперед, напоминающими ворс туалетного ёршика, преподаватель.
Ну вот, очередная порция фекалий выпала наружу. Стрела отправилась прямиком в мою голову, и теперь я сидел, в характерном для подобных ситуаций, состоянии. Я молча обтекал.
Несколько отличников и умниц немедленно повернулись в мою сторону, взглянув надменно и подло, словно лицемерные шакалы, так горячо жавшие еще несколько минут назад мне руку, и мило кивающие при встрече, как-бы полностью поддерживая своего вожака. Те, кто задержал взгляд чуть дольше, чем сам вождь, получили визуальный сигнал, зашифрованный в моем среднем пальце. Минутой позже я вновь ушел в себя, как и полагалось, не сделав ни единой попытки вникнуть хотя бы в часть загадочных петроглифов, представленных на потрескавшейся от старости доске. На этот раз загадочный зов, зашифрованный в вибрации, меня не посетил. Как бы я не старался, я так и не услышал эти сигналы, вводящие меня в нездоровый, но такой приятный трепет. Точно показалось. Да, я слишком мало сплю последнее время.
Прозвенел звонок и наступил перерыв, и я пустился прочь, лавируя меж горстки ожиревших абитуриентов, нетерпеливо вскрывающих свои смердящие контейнеры с бережно уложенной провизией. Несмотря на то, что занятия длились всего три часа, эти гадкие существа, напоминающие ролей Толкина в старомодных штиблетах, не могли не совершить трапезу, поглощая свои тошнотворно-ароматные котлеты, мясные рулеты и всякие прочие мерзости. Я не терпел этих запахов вялой «фрикадельки» или, покрытой крошечными капельками топленого жира, «сарделечки», вымазанной дешевым кетчупом, и вышел в длинный коридор, отправившись в сторону задней лестницы. В это время дня университет пустовал, и можно было легко скурить сигарету, спрятавшись в небольшой аудитории, практически всегда свободной под вечер. Нужно было подняться на этаж выше, и я уже был на лестнице, буквально в трех шагах от цели, как вдруг замер.
