Мама опять удивила меня: Маша не стала есть просфорку – все, Маша, что-то с тобой не так, что-то случилось с тобой, Маша, нехорошее, все хорошие православные дети едят просфоры всегда, а ты тут вдруг не хочешь, это все, это конец света и Маша стала плохой. А если, например, Маша сыр не хочет есть, или там кашу с супом, это о чем говорит, интересно? Так мама уже достала со своими феньками религиозными, вечно запугивает, запугивает, стращает, накликивает.
У меня любимая дочка, любимый муж, но я по-прежнему сама по себе. Не знаю, в чем дело, может, такой характер индивидуалиста. Но я же люблю своего ребенка, мужа, родителей….Но как будто сама в себе, в скорлупе, и не пускаю туда никого.
Я стала кричать на Мурку, не каждый день, но стала, мне приходится повышать на нее голос, командовать, потому что она просто перестала слушаться, ей по два-три раза приходится все говорить, повторять одно и то же, и я сначала спокойно прошу, говорю ей -«бяка, нельзя, бяка, брось», и тд, но, если не помогает, и Марья уже схватила на улице эту бяку-каку и тащит ее в рот уже, то приходится провышать голос. Или даже шлепать по заднице. Нет, это не каждый день происходит, но когда случается, я просто впадаю в какую-то злость от того, что Маша сама себе ведь делает хуже, ведь дрянь в рот тащит, потом лечить ее снова и снова от стоматита, от желудка и пр, она же сама будет страдать, и я вместе с ней! А потом, шлепнув ее от злости, и услышав, как она заревела, мне тут же становится ее жалко до слез и стыдно за себя, и я себя ругаю, ругаю. Ведь пройдет это непослушание-то с возрастом, пройдет когда-нибудь! Вообще, я стараюсь налаживать с дочкой дружественные отношения, я не давлю на нее, если она не хочет заниматься буквами или цифрами, я меняю род занятий сразу на то, что ей интересно, я всегда стараюсь делать так, чтобы ей было удобно и хорошо, никогда не командую. Мы вместе шутим, хулиганим немножко, щекотимся, иногда ругаемся, но потом снова дружим. Я не ощущая себя главным в этой дружбе. Конечно, направляю ее, но стараюсь никогда не давить. Пусть идет, куда хочет (если там безопасно, разумеется), пусть играет, чем хочет. Ей сейчас 1,7 месяцев, и характер уже сложился: требовательная, своевольная, капризная, но пытливая и любознательная, очень развитая для своих лет.
Если человек кричит и раздражается, значит, он либо недоволен собой, либо у него что-то болит. Знаю по себе. Если я сама себе в зеркале не нравлюсь, вижу свою толстоту и плохую одежду, или еще что-то, то я начинаю злиться на всех, раздражаться на тех, кто рядом, на весь мир, на Мурку сержусь, язвлю мужу и тд.
Прочитала про приличную размеренную жизнь немецкой семьи, где родители не кричат на детей, мужья по праздникам моют посуду, жены-домохозяйки моют окна два раза в месяц, и тд. Верится с трудом в эту идиллию, но она отвечает полностью моим внутренним запросам, я как будто прочитала про свою несбывшуюся жизнь, потому что именно так я себе все и представляла до замужества. Даже то, что все это со мной происходит в Австрии. Мне почему-то казалось до замужества, что и у меня все так будет, и именно там, в нормальной стране, а не в этом убожестве. Но в реальности все оказалось очень плохо. Совершенно не в соответствии с моими представлениями и душевными запросами, совершенно!
На Мурку совсем не действует повышенный тон, чем громче я к ней обращаюсь, тем громче она сама кричит мне в ответ, да это и для моих нервов тоже мало пользы. Так что я стараюсь вести себя тихо и уговаривать ее спокойно, миролюбиво, не повышая голоса.
Каждая женщина должна, просто обязана проверяться на вирусы перед тем, как забеременеть. А наши русские поликлиники вообще ничего не делают для пропаганды всего этого, да и в совке тоже не далалось ничего такого. Мы все сейчас дома ходим простуженные, у меня герпес на нёбе, как всегда, распухло все н ёбо, и признаков дамских дней тоже нет, нужно покупать тест на беременность. А вдруг я беременна? Да еще с такой простудой! Очень плохо, если так, ведь плод может погибнуть от герпеса.
Когда ты делаешь свои проблемы достоянием общественности, то тебе сразу становится намного легче, ты как будто переваливаешь часть своей ноши на чужие плечи. Так гораздо проще. Раньше я всегда старалась держать все в себе, это мне казалось правильным, потому что это только мои личные проблемы, я не хотела делиться с посторонними, потому что я скрытный человек. Сейчас уже я делаю по-другому. Стараюсь, по крайней мере.
17 июня. Гуляли на свадьбе у Сережиного двоюродного брата, Миши Афошина, в доме отдыха, так все цивильно, прилично, они всем заказали гостиницу там же, в этом доме отдыха, у Наташи папа какой-то крутой. Я, наконец, вырвалась из домашнего плена, хоть прическу себе сделала, хоть глаза накрасила и платье нарядное надела! Только Сережа меня ни разу танцевать не пригласил. Такой он черствый!
Дамские дни не приходят, тошнит, не дай Бог, залетела. А я еще шампанское пила на свадьбе, да и наркоз тоже был во время операции, от которого едва крыша у меня не поехала, мне было так сложно выбираться из параллельной реальности наркозной!
Нет, все в порядке пока, фуф.
У меня мечта – построить дом большой, вокруг – высокий забор, и жить там своей семьей, и чтобы никто не беспокоил. Терпеть не могу колхозно-общяковый быт, когда то родители приходят в квартиру, когда хотят, сбивая мне весь распорядок жизни, ну, типа, это же мамина квартира, приходим, когда хотим, то Миша со своей сожительницей Ирой мыться приезжают тоже когда хотят, типа, Миша ведь тут тоже прописан! Так все они меня уже достали!!!! Я хочу свой отдельный дом за высоким забором!
7 июля. Тоскливо без кого-то или без чего-то. Опять ностальгия по старым временам, по учебе в Универе, по Максу. Что-то он сейчас делает, чем живет. Так любопытно, хоть звони. Впрочем, любопытно и то, чем живут другие, мои однокурсницы и однокурсники. Я ведь не была на ежегодной зимней тусовке, как-то не до этого мне было. Хотя очень хотелось съездить, посмотреть. Вообще, я так соскучилась по движухе, по Москве, по своей дозамужней жизни, по той радостной сутолоке, по огням московским вечерним, уютным. Надо мне выходить на работу.
После очередного коммунального катаклизма в нашей квартире, когда нас и второй этаж позавчера залила бабулька с третьего этажа, причем у нас в детской мебель просто почти плавала, я вдруг вспомнила, почему у меня сразу затряслись коленки при виде водопада с потолка в комнате, над окном, это был просто Ниагарский водопад, реально!!! И меня просто стало трясти, тряслись коленки, потому что эта стихия была мне не подвластна, и под урозой был мой ребенок. А вода лилась и лилась потоками сверху над окном мне в комнату! И я вспомнила, как давным-давно, когда я еще не ходила в школу, у нас часто забивался туалет из-за дяди Ваниных какашек в газете, он ведь не мог ходить в туалет, как мы, он был инвалидом-спинальником, и справлял нужду на газетку, которую мама потом кидала в унитаз. А газетка –то была огромная. И унитаз постоянно забивался, и вода лилась через край, на пол, к моему дикому ужасу детскому! Потому что я тоже понимала, что это стихия, справиться с которой мне не под силу. Животный страх стихии. И очень часто это случалось в обед, когда я после школы приходила домой, и родителей не было, а унитаз начинал выливать из себя воду, и я просто в ужасе металась по квартире, не зная, что делать и куда бежать, ну, дядя Ваня-инвалид был не в счет, он же инвалид, и не мог мне ничем помочь. И я часто бежала либо к тете Тоне, соседке, либо на второй этаж, к родителям подружки моей по подъезду, Оле, и меня все отправляли в ЖЭК, телефонов же у нас не было тогда еще, в 70-е годы, страна отсталая и дикая, даже в Подмосковье. И я неслась по городку в дом, где был ЖЭК, я, маленький семилетний ребенок, и просила помочь, потому что там из унитаза течет вода в нашей квартире. И мне было так страшно всегда, что меня не послушают, и нашу квартиру всю затопит из-за дяди Ваниных какашек в газетке, и что нам будет негде жить. Не помню, как скоро приходили сантехники, я помню только свой страх и одиночество перед лицом стихии. Да, для меня это был сильный стресс. Невероятный. Конечно, хорошо быть доброй, как мама, и заботиться о брате-инвалиде. Но это все плохо сказывалось на мне, на ее ребенке. Хотя, думаю, ей было все равно. Она были из деревни, а там принцип выживания простой –кто сильнее, то живет, кто слабее, тот умирает. Поэтому и отношение ко мне у нее было такое. Только вот к младшему брату Мише было совершенно другое отношение всегда. Его она не оставляла никогда на произвол судьбы. Его она опекала и оберегала. А я была как ненужный предмет всегда. И вот теперь, даже если я вижу сорванный кран и неконтролируемую воду, мне сразу становится не по себе. А тетки, материны сестры – такие молодцы, отпихнулись от дяди Вани, знают, что это такое- за инвалидом ухаживать. Никто не захотел себе этой обузы.
