1992 г (20 лет)
Учусь, работаю. Мне очень нравится. Только поздно домой приезжаю, после двенадцати ночи уже, и идти через лес страшно от остановки. Так мне все наши предметы нравятся, особенно История Древнего Востока, Археология и История заубежного искусства. Я теперь тоже в МГУ работаю, ушла из института в нашем городке, мне девочка из нашей группы помогла на кафедру Новой и новейшей истории машинисткой устроиться, она сама на кафедре Южных и Запажных славян работает, и сказала, что место есть свободное. Тут так здорово работать, все такие приятные, и преподаватели, и студенты.
Папа теперь часто остается на поселке ночевать, потому что дедушка слег. У него с головой плохо, маразм как будто, он иногда в туалет под себя ходит. А мама дома за дядей Ваней ухаживает, своим братом-инвалидом, он уже даже не коляску свою не садится, сил нет, лежит только, даже перевернуться сам не может, пролежни уже пошли страшные, у него была гангрена, ногу отрезали. И он тоже становится плохим. Слабеет. Мне так их всех жалко! Только я редко об этом думаю теперь, мне некогда, мне очень в МГУ нравится, и работать, и учиться тоже. Только надо одежду красивую себе сшить у портнихи в ателье, я пока хожу в папином свитере и штанах тети Валиных. И мне стыдно за себя.
1993 г. (21 год)
Я сильно изменилась. И внешне, и в душе тоже. У меня теперь другие заботы, другие планы и желания. Страх не посутпить в ВУЗ прошел, появилось беспокойство по поводу остаться одной. Женщине нужна семья. И я больше не могу ждать, но где же эта любовь? Ее нет. Появляется мысль о превалировании в моем характере эгоизма над всеми другими чувствами. Так может, я вообще не способна любить кого-то, кроме себя? Но ведь я влюблялась в школе, неужели это все?…Нет, это было бы очень жестоко, молю Бога дать мне это чувство (взаимное, разумеется).
1996 г. (24 года)
Заканчиваю Университет. От детства не осталось и следа. Я познала любовь, равно как и боль неразделенной любви, и одиночество. Я стала сильной, циничной, равнодушной. Так, по крайней мере, мне кажется. Или так мне хочется думать. Но я по-прежнему реву ночами из-за какой-то внутренней неудовлетворенности, неустроенности. Умерли оба деда, умирает дядя Ваня. Паша и Женя обзавелись семьями. Я тоже надеюсь когда-нибудь встретить мужчину, который будет меня любить, уважать, удовлетворять. И еще очень хочется иметь ребенка.
Не можешь есть, уже не хочешь пить,
И жаждешь умереть, но должен жить.
А жизнь коварна и жестока,
Здесь как в окопе, день за год идет.
Ты должен написать диплом к субботе,
Любимый человек тебя не признает,
И вопреки всей этой ерунде
Ты гордо должен улыбаться,
И место дедушке в вагоне уступить.
Шутить с подругой, предкам не грубить,
Сидеть в библиотеке – заниматься.
А голова забита ерундой,
Ты думаешь о том, что жизнь проходит,
Тебе ведь 25, и четверть века на исходе.
И нету рифмы в этой писанине,
Пойду-ка, сыграну на пианине
Хотела помириться с Максом, я ведь порвала с ним из-за своей страсти – серба из фирмы, куда меня Макс и устроил работать переводчиком-секретарем (вся патриотическая молодежь России тогда резко стала любить сербов, как и накануне Первой Мировой войны, а теперь – на волне Балканской войны 90-х годов, бомбежек Белграда американцами). Многие сербы бежали в ту же Америку жить (просто удивительно, НАТО их бомбило, спровоцировало Балканский конфликт, а они все старались уехать именно в Америку жить, те сербы, кто побогаче, отправляли туда своих детей, кто победнее ехал работать в Россию). Да это и не фирма даже была, я просто там в квартире съемной сидела на телефоне за 300 долларов в месяц и отвечала на звонки московские и из Белграда, переводила книжки с русского на сербский про технику отечественную для медицины, и тд, а три серба –директор и два рабочих-сборщика мебели –жили в этой квартире, только с утра уезжали собирать мебель на объектах, директор тоже болтался на переговорах, пытался мебель офисную с фабрики в Белграде, Сербия, продавать тут, в Москве, ну, ничего, продавалось более-менее. Потом он семью свою сюда перетащил, жену и дочку, обе здоровые, черные, носатые, страшные, как цыганки, шумные такие! Дочка только-только замуж вышла, беременная была, маялась с токсикозом. А я страдала по одному из этих самых рабочих-сербов, потом роман у нас был, исключительно по моей инициативе, конечно, он у меня дома даже ночевал несколько раз, когда родители на поселке жили уже. Но серб уехал на родину, у меня была сессия в январе-феврале, а потом мне стало скучно, и я решила с Максом снова встречаться. Только он поиздевался пару раз надо мной, поерничал, мы в кафе встречались на Профсоюзной, помнится, и я плюнула на это дело. Тем более, что особо ничего к нему и не испытывала, просто надо было с кем-то встречаться, возраст ведь уже не детский. И у него машина была – Запорожец ушастый, от тетки-инвалида достался, а потом отец ему начал давать свою Пятерку иногда, и для меня это было так понтово – на машине по Москве с ним ездить. Круто. Только он нервный очень был, дерганный, и по мужской части вообще никак. Ну, это из-за нервных болезней каких-то, я не вникала особо, просто видела, что с ним не все в порядке. Так что даже рада была, что он первый сделал последний шаг и меня отфутболил.
1997 г.(25 лет)
31 июля. Вступила в «по-настоящему взрослый» мир. Универ окончен. Теперь я не студент, я – рабочий человек. Хотя, конечно, работала тоже все эти годы, начиная с окончания школы, ведь училась на вечерке. Жалко, что сожгла почти все старые записи из начала и середины 90-х. Они были своеобразной базой, фундаментом, но, к сожалению, содержали много глупостей и наивностей. Зато у меня прекрасная работа, брат двоюродный-бизнесмен утсроил, зарплата приличная, 500 долларов, и мне так нравится оформлять счета-фактуры, накладные в офисике своем маленьком на продбазе Новохохловской, сертификаты прикалывать, и отдавать покупателям. Деньги принимать, считать, учет вести, вечером в новой программе – 1С – все подбивать четко, чтобы копейка в копейку все сходилось, на дискету скидывать и отдавать курьеру из главного офиса все это, и деньги, и дискету с отчетом, по электронке не пересылаем, потому что государство может вычислить, и тогда проверки начнутся и маски-шоу с ОМОНОМ, как на Очаковской продбазе, я там тоже работала в самом начале, там эти придурки часто рейды устраивали, потом многие фирмы закрывались. Но у нас там железная дверь была, и нас всегда предупреждали о налетах этих, фактически, рекитирских, только от государства, и мы закрывались, и сидели, как мыши. Стремно было, конечно, но прикольно. И деньги хорошие мы получали. И продукты иногда домой привозили, если там коробки приходили рваные, битые, их всем сотрудникам тогда раздавали. Мясо, нагетсы, и тд. И мне так нравилось домой добычу привозить! А теперь вот работаю на Хохловке. Начальник офиса. У меня кладовщик в подчинении. И я так довольна всем!
01 августа. Снова депрессия. Хочется нареветься. Встречалась в Москве с Ваней. После работы. Милый, но недалёкий…Моя вторая большая влюбленность после Предрага из сербской фирмы, где я работала секретарем. Влюбилась в серба на четвертом курсе, со всеми вытекающими последствиями и интимом. Правда, Предрага я быстро забыла. У меня была сессия, мне было не до тоски. А Ваня – шофер священника, наш, местный, плюшевый, добрый, и страсть к нему была невероятная, такая романтика в Былово на службах церковных, но наскучил быстро. Уровень не тот.
23 августа. Антон не оправдывает моих надежд. Правильный мальчик без изюминки. Напрасно я встретила его мамочку тогда на Третьяковской, по дороге на работу в свое турагентство. Она меня в гости пригласила, хотела, видимо, с сыном познакомить. Собака у них супер, доберман, чужих не любит, но меня сразу признал. Родители Антона так радовались, прямо как дети, мол, вот, я – их человек. А Антон…За 3 месяца ни разу не показал, что я ему нравлюсь, не поцеловал ни разу. Что это? Простое равнодушие или стеснительность? Скорее, первое.
