"Зачем теперь жить?" Ей делалось страшно от этих слов, примешивалось чувство какой-то ужасной вины перед Дмитрием. Ах, как глупо было не разобраться в своих чувствах и, очертя голову, броситься в этот семейный омут! Вся жизнь теперь исковеркана, изуродована, ничем её не поправишь.
Несколько дней после этого Ирина думала о разводе, но никак не решалась. Ей было до ужаса стыдно произнести своё откровение, становилось жутко от того, что он о ней подумает, скажет. Казалось, легче умереть, чем вынести такой позор. И она оттягивала разговор с Дмитрием до сегодняшнего дня. И наконец, решилась: вот придёт он... и сегодня же всё скажу. Невыносимо так жить!
Свет настольной лампы неприятно слепил глаза. Ирина устала и не могла больше читать, терзаясь воспоминаниями. Она медленно закрыла дневник, отодвинула его на столе в сторону и выключила свет. И сразу же комната наполнилась, до этого неслышными, шорохами и звуками. Стало слышно, как тикает в смежной комнате, заведённый и оставленный там Дмитрием, будильник, скребётся где-то в углу мышь.
И всё-таки в темноте сидеть было покойней, будто вместе со светом исчезли и тревожные, разворошенные дневником мысли. Она устало прикрыла глаза и несколько минут просидела так почти бездумно. За окном, освещённые светом подвешенной где-то на высоком столбе лампочки, летели пушинки мягкого снега. Хрустя снегом, прошёл кто-то за окном, тявкнула где-то собака, и всё стихло снова.
От твёрдого полированного стола у Ирины заболели локти, но ни встать, ни переменить позу ей не хотелось. Незаметно она вернулась к прежнему:
"Вот и 22 февраля. Завтра праздник, а я, наверное, буду сидеть дома".
В комнате стало прохладно. Ирина встала, прикрыла форточку, осталась стоять у окна.
"Сегодня у него торжественное собрание. Завтра уйдёт к кому-нибудь в гости на целый день. А ты с ребёнком сиди одна. Сиди и думай о неудавшейся жизни. Домой придёт, конечно, пьяный". Ей захотелось заплакать, горько, навзрыд. Но слёз не было. "Почему у меня всё не так, как у других? Бессмысленное, безынтересное и ничем не оправданное существование. Скука жизни".
В коридоре раздались тяжёлые неуверенные шаги. Ирина включила свет, бросила взгляд на часы: второй час ночи. Она пошла к двери.
- Не спишь? - покачиваясь, вошёл Дмитрий. Он был пьян, водкой несло на полметра. Уставился на Ирину невидящим взглядом.
- Дмитрий, у меня к тебе серьёзный разговор...
- Все серьёзные р-разговоры - н-на завтра, - пьяно ухмыляясь, отмахнулся он от жены. - Я спать хочу.
- Нам необходимо поговорить, и не завтра, а сегодня.
- Ну ладно, валяй. Что там у тебя? Только покороче, - согласился он, боднув головой воздух.
- Вот что, Дмитрий! Дальше так жить нельзя...
- Н-нельзя, нельзя, - пьяно кивал он. - Д-дальше?
- Не перебивай. Завтра я от тебя ухожу. Навсегда ухожу. Развод оформим потом. Я забираю Колю и уезжаю. Понимаешь? Не будем портить друг другу жизнь, лучше нам разойтись теперь, пока ребёнок ещё ничего не понимает.
- Подожди-подожди. Как это? - начал трезветь Дмитрий. От резких запальчивых слов Ирины у него как-то сразу обмякло тело.
- Надеюсь, для тебя не новость, что у нас давно нет семьи, одна видимость, да и то плохая. А твои брань, дикие сцены пугают ребёнка, делают нервным. Я ошиблась в тебе, и теперь страдаю, не меньше тебя. Пора это кончать. Я не люблю тебя, да, кажется, и не любила никогда.
- Так зачем же ты, б...ь, шла за меня? - не дослушав, ударил Дмитрий кулаком по столу.
Ирина вздрогнула, быстро прикрыла в детскую комнату дверь. Морщась от нанесённого оскорбления, готовая вот-вот расплакаться, она решила всё-таки довести начатый разговор до конца.
- Сейчас объясню... - с дрожью в голосе продолжала она. - Помнишь, как ты переживал, когда я на твоё предложение ответила, что подумаю. Когда любят, долго не думают. Если я не понимала тогда этого, то ты-то должен был знать - ты старше. Но ты продолжал уверять меня в своей любви, говорил о своём одиночестве. Я жалела тебя, и жалость приняла за любовь. А жалость - чувство непрочное, нехорошее, легко может перерасти в отвращение. А любила всю жизнь я только одного и очень сожалею, что поздно это поняла. Загубила себе с тобой только жизнь.
- Тварь! Низкая ты, подлая тварь. Не себе, а мне ты всё загубила, вывернула наизнанку ты мою ду-шу-у! - Дмитрий от бешенства задыхался. - Убью! - захрипел он, хватая её за горло.
- Пу-сти... - напрягая все силы, попыталась она вырваться, но он стал закручивать ей назад руки. От боли, не помня себя, Ирина укусила его куда-то в шею. Он закричал, отскочил и с размаху ударил её кулаком в лицо. С губ сорвалось грязное, похабное ругательство.
Ирина застонала, закрывая лицо руками. Она даже не плакала, не могла поверить, что над ней можно так грубо надругаться.
Дмитрий тупо на неё посмотрел, повернулся спиной и ушёл в спальню, резко хлопнув дверью.
Ирина вздрогнула и опустилась на пол. Она стала ко всему безучастной, даже к себе. Вывел её из этого состояния могучий храп. Пошатываясь, она встала и заглянула в спальню.
"И это мой муж!" - ужасом резанула по сердцу хлёсткая мысль.
В грязных, забрызганных сапогах Дмитрий лежал на кровати, поверх тюлевого белоснежного покрывала, и спал. Брезгливость и отвращение наполнили сердце Ирины. Всё стало таким пустым, бессмысленным и ненужным: и она сама, и её и его жизнь.
Ирина прикрыла дверь, ступая, как лунатик, вернулась в переднюю. Её пустой взгляд привлекло что-то поблескивающее холодной полированной коричневой гладью. Перед ней стоял шкаф и там, за стеклом, в углу поблескивал какой-то флакон. Не отдавая себе отчёта, она открыла дверцу шкафа. Рука потянулась к флакону. Она механически достала рюмку, налила в неё из флакона и, к чему-то прислушиваясь, отпила из рюмки несколько маленьких противных глотков. Во рту появился горький, вяжущий привкус. Она прошла на кухню, напилась их кружки воды. Вышла оттуда, остановилась посреди комнаты, и силясь что-то припомнить и не вспомнив, прилегла на диван. Ей захотелось спать, но она почувствовала себя плохо.
