Иногда, когда Саша уходил на работу, Лена плакала. Она любила того, другого, и жаль было этого, её мужа, было совестно перед ним. Выхода не было. Она вся извелась.
Прошло полгода. Опять наступила осень. Саша был Лене невыносим. Ей были противны его волосатые ноги, большие узловатые худые руки, его пот, привычка есть, пить, храпеть во сне. Она всё ненавидела в нём.
"Господи! Ну, как только я пошла за него?! - удивлялась она, рассматривая его спящим. - Нет, нет... только бежать! Правильно Володя говорит... - Но тут же пугалась: - А что скажет мама? Соседи..." И всё же Лена решилась.
Бекасин хорошо помнит тот пасмурный день, когда он вместо Лены нашёл дома лишь записку. Она извещала, что полюбила другого и ушла к нему. Просила не искать её и не устраивать скандала.
Больше года он о ней ничего не знал. Боль потихоньку утихала, казалось, пройдёт совсем.
Но вот вчера он услыхал о ней снова. Было воскресенье, и многие, возвращаясь из города, заходили в духан - согреться вином после поездки в открытом кузове. Бекасин пил пиво. К нему подсел механик из МТС.
- Здорово, Саша! Всё пьёшь? Зря ты это. Ну, ушла и ушла. Чёрт с ней. Только она-то не убивается, как ты. Видел я её в городе, говорил с ней... Живёт хорошо, муж любит. Я всё-таки сказал ей, что с тобой неладно. А она засмеялась и ответила: - Да что ему сделается? Найдёт другую. Мужчины ведь недолго переживают. Забыл уж, наверно, давно... Вот так, Саша. А ты пьёшь!
Долго ещё после ухода механика Бекасин сидел и думал. "Да что ему сделается? Найдёт другую. Мужчины ведь недолго переживают" - не выходило у него из головы. Он живо представил, как Лена говорит эти холодные, безжалостные слова. На губах усмешечка. И Бекасин дико напился.
Вот и сегодня эти слова, как раскалённые угли, жгли его, кололи. "Всё так убийственно просто, дёшево, словно плевок, - горько усмехнулся Бекасин. - Найдёт... другую!" - медленно и раздельно повторил он вслух. Он опять попытался отыскать в своей памяти Ленино лицо, но по-прежнему не мог увидеть.
"Эх, и достанется же завтра за прогул!" - пьяно мотнул он головой. Угрюмо посмотрел на недопитую водку. В сердце вошла тупая ноющая боль. Какой-то бессмысленной сделалась вся его жизнь. Он не находил уже прежнего удовольствия ни в работе, ни в отдыхе, ни в чтении книг, ни в людях. Люди тяготили его, он избегал их общения.
Неверным замедленным движением он потянулся рукой к бутылке и выпил из неё оставшуюся водку. Ему хотелось забыться, не думать ни о чём, но и забываясь, помнил, что так нельзя. Сегодня эта вспышка просветления была почему-то особенно сильной. "Всё! - решил он. - Пью в последний раз! Встану... выпрямлюсь!"
Так и вышел он, с верой в себя и новую, хорошую жизнь, непохожую на эту. За ним уныло плелась собака.
Стучало в висках и, как глухое эхо, отдавалось где-то в груди. Нехорошо и опасно замирало сердце, вот-вот остановится.
Серенький день угас. Как угасли в голове все его мысли и чувства.
Он не понял, как очутился у клуба. В ожидании сеанса у клуба толпился народ.
И вдруг в душу ему вошла глухая ненависть, озлобление на всех. "Что, ребёнка я тоже найду? Другого?!" Мозг захлестнуло горячей волной злости, беспощадности ко всему.
- Что для вас семья? - выкрикнул он в толпу. - Не нравится - ушли в другую. Дочь у отца - тоже можно отнять. Зачем она ему? Найдёт другую!.. - Ему хотелось крикнуть им в лицо что-то ещё, жёсткое и злое, но он вместо этого стал только грязно ругаться.
- Милиционера... милиционера позвать надо! - зашумели женщины. - Совсем распоясался!
- В участок его... Пусть там проспится! Вон и милиция идёт!
Бекасин как-то вдруг обмяк, нервное возбуждение прошло.
- Уйдите! Не троньте меня! - Пьяно выкрикнул он, стал кому-то что-то доказывать, обиженно и нелепо - его не слушали.
Подошли милиционеры и молча взяли его под руки. Он не сопротивлялся, покорно пошёл за ними, обвиснув на них. Дальше он не помнил. Вроде хотели прогнать от него собаку. Он стал бунтовать и вырываться, и её оставили с ним. "Куда мы идём?" - было его последним сознанием. Потом наступила темнота, провал памяти.
Прошло немало времени, год, а может, и больше. Кажется, было воскресенье. Да, именно воскресенье. Он, Бекасин, сидел на стуле и набивал для охоты патроны. Кто-то постучал в дверь.
- Войдите! - крикнул Бекасин, не отрываясь от работы.
- Можно? - раскрылась дверь.
Бекасин вздрогнул. На пороге стояла Лена. Смущённая, не зная, куда деть глаза и руки, она трудно сказала:
- Я пришла... Совсем... Пустишь? - всё ещё не решалась она войти. Смотрела не на него, а в сторону.
Да, это была Лена, он ясно теперь различал её лицо, хотя и волновался. Несмотря на то, что в комнате было сумрачно, он заметил, что Лена сильно осунулась и похудела. Именно такой ему и хотелось её видеть.
- А где же Людочка? - спросил он.
- Вот она... здесь... - Из-за спины Лены вышла маленькая девочка. Робко на него посмотрела.
Он почему-то не узнал её. "Как она без меня выросла!"
- Ну, иди же ко мне, Людочка! - нерешительно позвал он.
- Я баусь... - спряталась девочка снова за мать.
- Да не бойся же, глупенькая... ведь я папа твой!
Первая неловкость прошла. Всё стало просто, понятно. В жизни так бывает. Он не стал спрашивать Лену ни о чём. "Плохо жилось... Если пришла, значит, поняла. Кто не ошибается? Главное - ошибку исправить".
