- Как же вы узнали мой телефон? А впрочем, что я говорю, узнали и хорошо. Елена Николаевна, что с вами?

- Ничего, это от радости, не обращайте внимания. Рассказывайте же, не тяните. Что нового? Как жили, живёте?

- Да всё так же, по-прежнему. А вы? Откуда, как, куда? - Голос у Астраханцева осел, стал хриплым. - Неужели это вы? Я с ума, кажется, схожу...

- Еду в командировку. Потом назад, домой. Нового тоже ничего.

Чем-то взбудораженный, он вдруг прервал её:

- Постойте, Елена Николаевна, милая! Вы сойти, сойти с поезда можете хоть на сутки? Можете?

Елена Николаевна растерялась.

- Вы меня слышите? Елена Николаевна, слышите? Почему вы молчите? - взволнованно неслось из трубки. - Мне так хочется повидать вас, поговорить обо всём, важном!

- Не знаю... ничего я сейчас не знаю! - всхлипнула Елена Николаевна.

- Ну ладно. Какой у вас номер вагона? Седьмой? Я сейчас на такси - и к вам на вокзал. Тут недалеко, я ещё успею. Вы слышите меня? На месте решим. Стойте возле своего вагона...

- Хорошо, - пропал у неё голос. - Я жду вас, только скорее, у вас очень мало времени. Жду, до свидания.

- Так значит у вагона номер семь? - хрипло прокричал он.

- Да, да! Торопитесь, не надо больше говорить, потом... опоздаете... - Она плакала.

- Всё, кончаю. Я сяду с вами в поезд и провожу вас до следующей станции. Мы ещё обо всём поговорим... - В трубке щёлкнуло, и понеслись частые тоненькие гудочки - разговор окончен. Елена Николаевна ещё немного послушала и повесила трубку.

С этой минуты она ждала его и волновалась: успеет ли, найдёт ли сразу такси, не отойдёт ли немного раньше поезд - бывает же? А пустят ли Астраханцева в вагон без билета?

Елена Николаевна стояла подле вагона и всматривалась в лица прохожих вдали. Астраханцев не появлялся. Неумолимо дёргалась минутная стрелка на больших вокзальных часах. Сгущались сумерки.

То и дело раздавались гудки маневрового паровоза где-то на путях за составами, и Елена Николаевна каждый раз вздрагивала, смотрела на электрические часы и хваталась за поручни у подножки. Но поезд ещё стоял. Ветерком подогнало к ногам бумажку. Откуда-то подбежал серенький дурашливый котёнок и стал поддавать бумажку лапой. Появилась девочка с косичками и взяла котёнка на руки.

Елена Николаевна всё прохаживалась: 5 шагов вперёд, и снова к подножке. В волнении стискивала руки и думала, думала, и всё одно и то же, одно и то же: "Успеет ли? Узнает ли? А она?.."

Теперь уже беспрестанно и в страхе взглядывала на стрелку. Та дёргалась, приближаясь с каждым рывком к роковой черте, и Елена Николаевна обмирала. Она стискивала руки сильнее и уже не замечала этого: до отправления поезда оставалось всего 2 минуты. Астраханцева не было.

"Неужели не успеет? Не успел..."

Стрелка дёрнулась ещё раз, и где-то впереди ударил колокол.

- Гражданочка, отправляемся! - прогудело над ухом. Это приглашал кондуктор.

- Да, да... - машинально ответила Елена Николаевна, всё ещё всматриваясь в сторону центрального входа на перрон. Было уже темно, и она ничего не могла различить там.

К горлу подступил ком, и пощипывало в носу. Елена Николаевна поднялась в тамбур. И тотчас же поезд дёрнулся, лязгнул буферами, и паровоз дал протяжный гудок. Она, казалось, оглохла. А потом увидела, как качнулся и поплыл назад вокзал и перрон, и испугалась. Снова высунулась из дверного проёма и стала всматриваться назад, в темноту. Там, кажется, кто-то бежал и размахивал руками. Может, и кричал что-то, за грохотом не было слышно.

Поезд набирал скорость. Вот и станция позади - скрылась. И что-то словно оторвалось у неё внутри.

Прислонясь к стенке тамбура, Елена Николаевна всхлипнула. Потом заплакала, и плакала долго, до тех пор, пока не перестали идти слёзы. Кондуктор взглянул на неё, кашлянул, хотел что-то сказать, но лишь в нерешительности потоптался возле неё и ушёл в вагон.

В купе Елена Николаевна пришла, когда на верхних полках уже спали. Не включая света, она села у окна и стала безучастно смотреть.

Мелькали какие-то огни, столбы, посёлки. Тоска.

Подумала: "И ведь не успела даже сказать, что люблю. И не знаю, любит ли он. Нет, где уж там, поздно жизнь перекраивать..."

Всё так же было темно. И опять текли по лицу слёзы. Покачивало вагон, и всё стучали, стучали на стыках колёса:" про-шла... про-шла... про-шла!"

"Жизнь прошла", - тупо подумала Елена Николаевна.

Конец

1960 г.