По-королевски любила, она сначала королева, потом женщина, – интересы семьи превыше всего. Но обе ипостаси уживались в ней без противоречий, в этом и сила ее. Женщина, полная благородства и страсти. Или благородной страсти, если хотите. При этом чертовски умна, один взгляд на портретах чего стоит! Упрекали в чрезмерностях грима, но не фаворитка, не куртизанка – королева так смотрит. Спокойно, слегка надменно.
Она уже развелась наконец с Генрихом официально, он снова женился и получил долгожданного наследника от новой королевы, Марии Медичи, которую вернее называть суррогатной матерью, так уж вышло. Маргарита и Генрих по-прежнему переписывались; экс-супруга направляла каждый его шаг, он советовался с «бывшей» по поводу политических интриг. Как Генрих и привык поступать: выскальзывать из сложных ситуаций он умел, а тонкостями деловой переписки не владел, образование оставляло желать лучшего, много лучшего – за это отдельное спасибо гордой Жанне д’Альбре, когда-то не согласившейся отдать сына на воспитание религиозным противникам в Луврский дворец. «Да ведь мы сделаем из него короля!» – верещала Екатерина Медичи. «Спасибо, не надо», – так вкратце можно пересказать обмен любезностями двух ненавидевших друг друга женщин.
И как часто Маргарита приходила на помощь мужу! Писала письма от его имени, сделала знаменитое обращение «Оправдательная записка Генриха де Бурбона», 1574 год – и вельможи потрясены его слогом и мудростью!
Маргарита многолика, но в одном последовательна: не спала с теми, кого не любила. «Нетипичная королева» могла позволить себе такую роскошь. Постель для любви, а не для достижения сиюминутных или далеко идущих целей. Таких королев мир не знал – ни до, не после. Маргарита была единственной. Честной, отважной, ни на минуту не забывавшей о благе семьи.
Маргариту не любила мать – но ее любила Франция, страна до сих пор бережет память о ней. Ее мемуары – полезное чтение для французов, да только ли для них? Она вовсе не заботилась о создании памятников рукотворных, при жизни под ее именем был напечатан только маленький трактат «О превосходстве женщин», написанный за год до смерти, да и эту публикацию осуществил ее оппонент. Десяток стихотворений, созданных будто между делом. И торопливые записки. Правда ей приходилось останавливаться на достаточно щекотливых моментах, рассказывать подробней. Объяснять. Иначе потомкам и вовсе ничего о ней не понять.
Откуда она знала, что эта будто бы непросчитанная, но угадываемая небрежность придаст ее образу романтический ореол? Ощущение, что знала. Изящная пунктирность изложения открывает широкое поле для умозаключений – и не дает возможности судить наверняка.
Ну вот, что-то проясняется, подумала Рита, – и как кстати вот это:
«Доверительная по характеру переписка Маргариты и Генриха в 1605–1610 годах доказывает, что их отношения восстановились полностью: королева обсуждала с ним свои имущественные проблемы, просила помочь своим друзьям и придворным, искренне радовалась появлению законных королевских отпрысков, наконец, выполняла различные поручения короля. Так, 6 сентября 1606 года в связи с распространением чумы в окрестностях Парижа Генрих IV попросил королеву Маргариту (а не Марию Медичи, законную супругу на тот момент!) срочно вывезти дофина Людовика из Сен-Жерменского замка в безопасное место. Выполнив королевский приказ, Маргарита отписала ему: “Я нижайше умоляю Вас верить, Ваше Величество, что честь исполнять Ваши приказания всегда будет для меня самым большим счастьем”. Поразительная привязанность будущего Людовика XIII к Маргарите уже тогда была общеизвестной, и король неизменно пользовался этим».
Прекрасно. Замечательно. И даже дата известна, в какой день Генрих просил об одолжении и в связи с чем.
После мягкой, но резкой отповеди биографу королевской семьи и своему почитателю Брантому (создавшему повествование о ней, показавшееся далеким от правдивого), Маргарита начала писать собственные записочки. Она спонтанно принимает решение об этом и обещает закончить за пять дней. Ну да, ведь Маргарита лишь уточнит кое-что, безделицы. Однако безделицы превратились в описание тех случаев, что повлияли на ее характер. Любимая дочь короля Генриха II и обуза для Екатерины Медичи, ее седьмой ребенок. Мать будто не понимала, как себя вести с этой умной и проницательной девочкой, стремительно впитывавшей дворцовые обычаи, умевшей использовать дружбу и вражду. Принцесса, все перекраивавшая на свой лад и выходившая победительницей из любой переделки.
Из мемуаров Маргариты, фрагмент о 1559 годе (это незадолго до гибели Генриха II):
«В моих воспоминаниях остался ответ, который я дала королю, моему отцу, за несколько дней до того несчастного события, которое лишило покоя Францию, а нашу семью – счастья. Тогда мне было около четырех или пяти лет от роду. Король усадил меня к себе на колени, чтобы побеседовать. Он попросил меня выбрать себе в услужение того, кто мне больше нравится: либо господина принца де Жуанвиля (который впоследствии станет великим и несчастным герцогом де Гизом), либо маркиза де Бопрео, сына принца де Ла Рош-сюр-Йон (наделенного таким блестящим разумом, словно Природа стремилась воплотить в нем свое превосходство над Фортуной, что вызвало зависть и смертельную вражду последней, которая и оборвала его жизнь в возрасте четырнадцати лет, лишив его почестей и наград, по справедливости положенных за его добродетель и благородство). Обоим мальчикам было шесть или семь лет; я посмотрела на них, как они играют возле короля, моего отца, и сказала, что выбираю маркиза. На вопрос отца: “Отчего же? Он не столь красив?”, ибо принц де Жуанвиль был белокур и белокож, а маркиз де Бопрео обладал смуглой кожей и темными волосами, я ответила: “Потому что он более послушный, а принц не может оставаться в покое, не причиняя ежедневно кому-нибудь зла, и стремится всегда верховодить”. Определенно, слова мои стали предвестием того, что мы увидели позднее». [пропуск в рукописи]
И постоянно всплывает в мемуарах имя ее черного ангела де Гиза, имя как повод для неприятностей. Главный уничтожитель, восстановитель и мастер широкого жеста. Неустановлено, кстати, были у них интимные отношения или нет. Маргарита с ним виделась время от времени – и отряхивалась потом годами. Отмывалась, как сейчас бы сказали, от проявлений любви. Или тайной ненависти?
Вот 1569 год, Маргарите шестнадцать:
«С тех пор как отбыл мой брат, он приблизил к себе господина Ле Га, который настолько подчинил его себе, что брат видел все только его глазами и говорил только его устами. Этот дурной человек, родившийся, чтобы творить зло, неожиданно заколдовал его разум и заполнил его тысячью тиранических мыслей: любить нужно только самого себя, никто не должен разделять с ним его удачу – ни брат, ни сестра, а также иными подобными наставлениями в духе Макиавелли. Наставления завладели разумом герцога Анжуйского и были применены им на практике. После нашего приезда и первых приветствий моя мать начала хвалить меня брату, говоря ему, сколько преданности по отношению к нему я проявила у нее на службе. На что он неожиданно холодно ответил ей, что все это легко объяснить, ибо он сам очень просил меня об этом, а осторожность не позволяет использовать такие услуги постоянно, и то, что кажется необходимым сейчас, становится вредным в иное время. Когда королева спросила, почему он говорит так, он увидел, что настал час воплощения его идеи погубить меня. Он ответил, что я становлюсь красивой, а герцог де Гиз хочет просить моей руки, и его дяди весьма надеются женить его на мне. И если я начну оказывать господину де Гизу знаки внимания, то можно опасаться, что я буду пересказывать ему все услышанное от нее, королевы; королеве также хорошо известны амбиции дома Гизов и то, сколько раз эта семья переходила нам дорогу. В связи с этим будет наилучшим, если королева перестанет отныне говорить со мной о делах и мало-помалу прекратит доверительные отношения». [пропуск в рукописи]
