«За мной в любой момент могут прийти, я не из пугливых, но оставлять тебя без средств к существованию не намерен. Юридические вопросы я уже обсудил. Завтра документы принесут, тебе только подписать нужно. Да не смотри на меня так, это обычная предосторожность! Любовь не только вздохи на скамейке, Рита, это и своевременное оформление правильных бумаг».

Они тогда чуть не до утра проговорили, она все повторяла: прекрати, не нужно этого, у меня предчувствие нехорошее появляется. Но Алексей на своем настоял. И была ночь любви, которых несчитано у них. Но тогда получилась какая-то исступленная близость обреченных.

Ни до не после так не было. Неужели мысли о смерти возбуждают?

И самый пик ощущений – ночь перед расстрелом вместе провести.

Она не преувеличивает, она имеет право так думать. Почему у нее странное чувство, что без этих предосторожностей он был бы жив до сих пор и ничего бы не случилось? Не надо готовиться к смерти загодя. Тогда смерть не поспешит на зов, у нее ведь и без нас так много забот, и без нас!

Накануне рокового дня она осталась в доме Алексея, а он в ее квартире ночевал, они часто и подолгу жили у нее. Уютно, тесно, все под рукой. У него встреча в городе, потом хотел просто отоспаться. А она решила в одиночестве побыть, поработать. Тут ведь как – есть выбор. То в привычной квартире вольней, то затеряться посреди лабиринтов и лестниц его владения хочется. С рабочими, что благоустраивали сад, рассчитаться нужно было, она рассчиталась. Николай Иваныч, старший команды, все убеждал, что нужно кусты шиповника вдоль ограды посадить. Она смеялась – зачем, колючими станут, да и уход за ними нужен, а он настаивал, у него и рассада припасена. Решили в другой раз окончательно решить – он оставит мешочки с семенами, она по интернету проверит, как они растут. Тот и вовсе развеселился: какие нынче садовладельцы пошли! Никакого у них понятия, по сети сверяются. Иначе ни шагу.

И горничная Верушка уборку делала на верхнем этаже, нельзя было одну ее оставить. Разобрались, рассчитались, Верушка, уходя, попросила лампочки в ванной заменить, Рита себе в ежедневник записала: «Большая ванная комната, лампочки в навесном потолке: две перегорели, остальные проверить (электрик)». И потом чуть ли не до утра читала мемуары Маргариты Наваррской. Вернее, письма ее – то ли оригиналы, то ли переписаны кем-то. Неизвестно уже, кому принадлежат. Но стиль изложения принято считать аутентичным, тексты – одно из немногих свидетельств женской литературной деятельности эпохи Возрождения. Снова – женская литература и мужская. Непременное уточнение, без этого никак. Неужели и правда полушария головного мозга у нас с мужчинами по-разному устроены? Потому так трудно настоящего друга найти, постоянный процесс совмещения ориентиров. Но захватывающий процесс, черт подери!

Маргарита де Валуа создавала образ самой себя, письма ведь тщательно ею отредактированы, лишнее уничтожено. И вообще, уничтожено так много! Их полагалось сжечь по прочтении.

А другая Маргарита Наваррская, бабка ее мужа Генриха, – написала блестящую книгу, она писательницей слыла. Королева литературные салоны устраивала, отличалась благочестием, а в «Гептамероне» полную свободу себе дала. Написала такой венок историй, что там Бокаччо с его игривыми сказками! Будто с натуры писала, ничего не стесняясь. Реальную жизнь описывала, расцвечивая своими фантазиями, возможно.

Какие разные они, Маргариты! Одна писательствовала сознательно, другая отписывалась от нападок судьбы. И обе – словами. Всесильная власть слов! События фиксируются датами, свидетельства битв в пересказах и картинках. А то, как и что происходило – только пишущим благодаря. Как написали – так и было на самом деле, точка в исследованиях.

Не вышивала бы королева Маргарита в пятнадцатом веке свои новеллы – что бы мы знали об истинных нравах эпохи? о том, что скрывалось за парадными портретами и величественными позами?

Рита в ту ночь увлеклась, читая и выписывая, не заметила, как утро наступило. Свалилась в крепкий сон на рассвете – возможность поработать ей выпадала редко. Главными стали заботы о муже и помощь в его делах. Да и тянуло ее именно к его делам, к ощущению «мы все делаем вместе». Проснулась почти в два часа пополудни, наспех привела себя в порядок, наскоро кофе выпила, позвонила Алексею – а телефон молчит.

Она помнит, как сердце сжалось, и будто нож в живот воткнули и оставили. Примчалась на новеньком джипе, ей всегда нравились большие машины, они с Алексеем этот «Pajero» купили, потому что она в восторг пришла. Картинка в журнале – женщина за рулем, мужчина рядом, а позади на сиденье трое ребятишек, погодки – и для каждого креслице детское. И помещаются! У них ведь непременно трое будет, как же иначе!

Потому и книги читала, когда возможность выпадала, на пятом месяце только и читать. А вдруг успеет, напишет все-таки! Пусть Алексей к ее работе и не относился серьезно. Да что там, она свой центр психологической помощи «Первые ласточки» продала, о том не жалея. Но зуд писательский остался. Понимала, что урывками книгу от начала до конца вряд ли доведет. И полностью увязнуть в сочинительстве не хотелось, ведь наконец-то настоящая полноценная женская жизнь!

Ни минуты покоя, ни минуты свободной – только союз с мужчиной дает такое ощущение полноты. Счастливый союз, и Алексея никак не хотелось оставлять без внимания. Поэтому лишь иногда, из-за накопившихся в его доме дел, которыми он заниматься не любил, она зависала там, в хай-теке. И тогда уж с трудом могла себя остановить, погружалась в работу. Слово за слово… «Господи, уже третий час!» – эту мысль по дороге она хорошо запомнила. В два тридцать взбежала на свой этаж. В два тридцать три нашла его лежащим на диване. Показалось, что спит, – но поза странная, шея неестественно вывернута. Внутри как оборвалось что-то, но страху не поверила. У них не может быть несчастья! Не может!

Ноги стопудовыми стали, Рита еле двигалась. Она вспотела от напряжения, переворачивая мужа на спину, – тело Алексея, будто глыба каменная. Холод, обжигающий пальцы.

Еле заметная точка на шее, след от укола. И застывшее в гримасе лицо. Поздно. Не оставили его в покое бывшие друзья. Отомстили за то, что было сожжено, за то, что продано, за Артура. Или ей отомстили, отобрав его жизнь? Одним уколом убили обоих.

Потом выяснилось, что троих, ребенка она потеряла.

Вначале ушло сознание, когда очнулась – по джинсам кровь растекается. Ползая по полу, ошалев от ноющей боли в животе, будто жилы вытягивают наружу щипцами, и предметы снова плывут, она нащупала телефон в сумке, дозвонилась в «Скорую». Еле адрес выговорила. Потом в полицию, повторила адрес. Хотела дверь оставить открытой, но она и так оказалась не заперта, как потом выяснилось. Это хорошо, что на койке больничной оказалась, не умерла. Хотя странно. Она то приходила в себя, то отключалась. Будто сквозь толстый слой ваты, доносились фразы, слова.

Осталась бы там в ту ночь – не выжила. А может, и не нужно было ей выживать? Жизнь-то все равно кончилась.

И такие мысли в голову лезут, когда ты выжила непонятно зачем. Для Алексея, для ребенка по земле ходила и радовалась, училась внутреннее состояние держать в равновесии, быть спокойной. А теперь зачем?

Володя навещал ее каждый день, что-то ей говорил: состав ввели тот же, что и тогда, в первый раз. Зачем он это сказал? Тогда ей удалось его спасти. Это они с ней ведь расправились, чтобы жила и мучилась. Опоздала. Оставила одного. И его убили.

Врачи вводили ей успокоительное, она себя из-за этого умершей чувствовала. Наверное, так спасают от суицида. Человек все потерял, а жить обязан. В горе и страдании, но приговорен.