– Ты права. Сегодня у нас небольшой такой праздник… У тебя на душе праздник. Вот мы его-то и отметим.
Так получилось, что когда мама произносила слово «праздник», я посмотрела на Диего. Выражение его лица поразило меня. Он старался выглядеть спокойным, но по глазам его было видно, что такое понятие, как «праздник», давно неуместно, даже если мама искренне радуется моему хорошему настроению.
Я взглянула на себя в большое зеркало в коридоре. Вот почему мама и Диего потеряли дар речи, когда я вошла на кухню. Из зеркала на меня смотрела искренне улыбающаяся девчонка. И хотя мне трудно было сдержать свои радостные эмоции, я была согласна с Диего: О каком празднике может идти речь? «Хотя мы всего лишь пообедаем, как и в любое другое воскресенье».
Давно мы так душевно не проводили время за столом. Мы непринужденно разговаривали, вспоминая прошлое, особенно наши путешествия. Энтузиазма, конечно, не было. Мы просто болтали, как добрые друзья. Но когда мама стала рассказывать забавные случаи из моего детства, желая поднять наше настроение, я увидела, что у Диего был какой-то потухший взгляд. Он не хотел или, вернее, не мог поддаваться маминой радости.
Я вдруг встретилась глазами с моим отчимом, и у меня замерло сердце. Он никогда так многозначительно на меня не смотрел. В его взгляде было что-то очень важное, что он хотел мне сказать. Но он тут же отвел глаза и стал доливать вино в наши уже почти пустые бокалы. «Пир во время чумы», – усмехнулась я про себя.
– Джулия… – начал он, но вдруг смутился. И то ли словами боялся умалить значение этого чего-то важного, о чём говорили его глаза, то ли по другой причине, но он вдруг передумал говорить то, что хотел. Еле заметно улыбнувшись, он приподнял свой бокал:
– За тебя, Джулия… И за тебя, Анна.
– И за тебя, – добавили мы с мамой вместе.
Потом мама достала фотографии наших путешествий прошлого года, и мы просто стали рассматривать их, вспоминая места, где мы проводили выходные и куда ездили в отпуск. Ностальгия прошлого захватила нас троих. Так приятно было поддаться впечатлениям той беспечной жизни, которая была у нас всего лишь месяц назад.
– Если б у нас был ещё и тортик сегодня, – мечтательно проговорила мама.
– Не проблема. К следующему воскресенью куплю всё, что нужно для торта, – непринужденно ответил Диего.
И тут вдруг что-то в один миг разрушило магию беззаботной атмосферы. Словно хрупкий стеклянный купол, накрывавший нас и защищавший от внешнего мира, разбился. Разбился, как в замедленной съемке, плавно и беззвучно.
И мы тут же поняли, почему он разбился. Во время обеда мы говорили только о прошлом. Не о настоящем, не о будущем. А о прошлом. О ТОЙ жизни. Которая была. Была, но не вернется. И стоило Диего заговорить о следующем воскресенье, как нас из сказочных воспоминаний прошлого выбросило в реальность настоящего. Мы не озвучили эти наши мысли. Но мы поняли, что думаем об одном и том же.
Мама попыталась спасти атмосферу и улыбнулась.
– Возможно, к следующему воскресенью и вправду понадобится торт. Ведь срок-то у меня – к концу недели.
– Уже?! – испуганно спросила я. В одно мгновение передо мной пронеслись картинки, мелькающие одна за другой. Как Диего увозит маму на машине в роддом. Как её там встречают акушеры в этих белых скафандрах. Как на маму одевают маску, кладут её на покрытые белой тканью носилки и увозят… увозят неизвестно куда. Я почувствовала, как у меня холодеют руки.
Мама встала из-за стола, подошла ко мне и обняла. Её голос, спокойный уверенный голос повторил мне ту же самую фразу, которую она мне не раз говорила в последние дни.
– Не переживай. Всё будет хорошо. – А потом ещё раз повторила, глядя мне в глаза и произнося слова с расстановкой: – Всё… будет… хорошо.
Это подействовало. Я попыталась улыбнуться, и мы обнялись. Крепко-крепко.
– Ну, кто моет посуду? – с принужденной улыбкой сказала я, пытаясь показать моей маме, что я уже больше не волнуюсь.
Когда мы убрали стол и помыли посуду, мама усадила меня рядом с собой на диван и, словно моя самая лучшая подружка, заговорщицки сказала:
– А теперь расскажи мне о нем.
– Что рассказывать? – начала отнекиваться я, хотя мне жутко хотелось рассказать ей всё-всё-всё про Маттео.
Диего ушел в свою комнату, не желая стеснять наши «женские разговоры», как он их называл. Но я позвала его. А когда он пришел в гостиную, я обратилась к нему:
– Когда Маттео узнал, кем ты работаешь, он сказал, что после окончания университета сделает запрос на Fer-GLT, потому что он ещё со школы мечтал работать только у вас.
– На кого он учится?
– На инженера. Но он не хочет проектировать оборудование, или станки, или как вы их там называете. Он не хочет работать здесь, на предприятии в Бергамо, а хочет как ты – быть техником-инженером, чтобы устанавливать ваше оборудование в разных странах. И ездить по всему миру!
– Ты разве не сказала ему, что я давно не «езжу по всему миру», а в последние годы работаю практически только в Китае?
– Нет, Маттео, конечно, знает об этом. Но всё равно. Иногда же ты бываешь и в других странах. Кто нам сувениры привез из Австралии и из России в прошлом году? – улыбнулась я, – В общем, Маттео ещё со школы мечтает делать тоже, что и ты. Забавное совпадение, не правда ли?
– Забавное, – небрежно повторил Диего и задумался о чём-то при этом.
– И возможно даже, ты знаешь его отца, потому что тот работает на фабрике, которая вам что-то там поставляет. Маттео говорит, что его отец часто ездит на ваше предприятие по работе. Потому-то Маттео так хорошо знает всё, что делается на Fer-GLT.
– На какой фабрике работает его отец?
– Не помню названия.
– А зовут как?
– Ой, тоже не помню, – улыбнулась я. – Но фамилия у них Бальди.
– Что-то знакомое. Может, если вспомнишь имя, то и я вспомню.
Немножко перед ужином и даже после мы снова вышли с Маттео на балкон и болтали, болтали не переставая по телефону. Порой даже перебивая друг друга в нетерпении высказать свои мысли по тому или иному вопросу. Единственное, что заставляло нас делать паузы – это периодически оглушающие нас сирены. Мы умолкали, ожидая когда они стихнут, а потом продолжали дальше наш разговор, словно негласно договорившись между собой, что обсуждать происходящее в нашем городе – это табу. Мы не хотели говорить об этом. Категорически не хотели.
Как и в беседе с мамой и Диего за сегодняшним обедом, мы в основном обсуждали наше прошлое. Один раз только мы упомянули про настоящее. Я поинтересовалась, почему он выходит на балкон в джинсах и кроссовках, а он усмехнулся, когда услышал, что я подумала сначала, что он хочет показать какой он модник и поэтому надевает кроссовки, а не домашние тапочки. Причина оказалась слишком банальной. Маттео давно не живет со своими родителями, и у них в доме просто нет ни тапочек его размера, ни подходящей ему домашней одежды, потому что он намного выше своего отца и своего младшего брата.
– А из миланской моей квартиры я приехал без вещей. Даже зубную щётку не взял. Кто бы знал, что всё это так надолго будет?
Это упоминание про тапочки и зубную щётку было единственной фразой в течении всего нашего разговора, которая имела отношение к тому, что со всеми нами случилось в эти дни.
Часов в девять вечера мы с неохотой решили, что пора прощаться. Становилось слишком холодно, даже несмотря на то, что одеты мы были в куртки. Мы, конечно, могли бы продолжить болтать и дома, в теплой комнате. Но нам как-то даже не пришло это в голову. Необычность разговора на балконе мы не хотели менять на банальный разговор по телефону внутри квартиры. Да и потом, пора уже было и заканчивать это затянувшееся на весь день знакомство. Мне, да и Маттео, наверняка тоже хотелось перед сном подумать о всём том, что с нами произошло сегодня: как так случилось, что из совершенно незнакомых соседей мы превратились в близких друзей.
Лежа в моей постели я подумала о том, что мне казалось, что этого парня я знаю всю жизнь, с самого детства. Мы родились в соседних городах, всего лишь в семи километрах друг от друга. Возможно даже, что наши жизни и пересекались когда-то, как это произошло с отцом Маттео и с Диего. Бергамо не такой уж большой город всё-таки.
