Жили-были программисты. Конторка небольшая: я, Юра, Алекс и еще шестеро молодых, задорных. Ну, то есть как... мы-то трое молодыми были лет двадцать назад, когда начинали дело, - но это формально, а фактически все у нас молодые и задорные. У нас на сайте так и висит: "Молодая, динамично развивающаяся компания". Вот уже двадцать лет как. Только за это время портфолио налилось, посолиднело, - приличное портфолио, показать не стыдно. И офис у нас ничего: просторный, светлый; как войдешь - кубики, а в углу стеклом отгорожена комната отдыха - "аквариум".
Мы с Юрой сидим на диване в аквариуме, пьём кофе, обсуждаем мировые проблемы. За прозрачной стеной пялятся в мониторы шестеро молодых и задорных. В их глазах мысль, на их лицах энтузиазм. Энтузиазм - вот что мы ценим, когда берем новеньких. Помимо скилов, конечно. Мы вообще берем лучших. И платим соответственно.
Вот один, бритый чуть не под ноль, крутит между пальцами карандаш - думает. Другой грызёт зубочистку - тоже думает. Тот закусил губу, тот морщится. Стучат по клавиатурам. Напряжены. Только тестер, полный и неопрятный, развалился в кресле. Он всё щёлкает мышкой, а свободной рукой лущит семечки. Шелуха от семечек у него везде: на столе, на бороде, на животе. Уборщица за глаза называет его поросёнком. Ну и бог с ним, своё дело он знает. В общем, работают. Хорошо.
Мы-то раньше и не так пахали - ночами лабали, в новые технологии зубами вгрызались. Ох, давно это было. А началось всё с Алекса, это он предложил бросить НИИ и выдавать себя за группу крутых программистов. Снимали под офис клетушку в полуподвале. Хватались за всё подряд, работали как заведённые. Встали на ноги. Двое (вначале нас было пятеро) нашли чего получше и уехали за границу, а мы начали нанимать людей. Неугомонный Алекс взял на себя роль менеджера. На его активности вообще держалось многое.
Теперь проще. Теперь можно прийти попозже, разобрать почту, выдать ценные указания молодым и отправляться в аквариум пить кофе и обсуждать мировые проблемы.
В этот раз я рассказывал, как в выходные учил с сыном геометрию. Юра слушал, задумчиво глядя, как медленно коричневеет от низа к верху кусок сахара, который он держал над чашкой на ложечке.
- Ты его на попа поставь, - предложил я.
- А? - он поднял рассеянный взгляд. - Какого попа?
- Да никакого попа. На попа в смысле геометрии, сахар-то. Так эффективнее будет.
- Так ведь лёжа поверхность шире, - возразил он и повернул кусочек на бок. - Наоборот быстрее впитывает.
- Если бы ты хотел, чтобы быстрее впиталось, ты бы его давно утопил. Но ты же наблюдаешь.
- Наблюдаю, - согласился он и повернул сахар на другой бок.
- Вот я и говорю, наблюдаешь процесс, получаешь удовольствие. Значит, эффективность в другом. А если на попа - выйдет дольше и красивее. И рассматривать нужно не физическое тело, а чисто геометрическое.
Он бросил сахар в чашку и усмехнулся:
- Разложил. Трактат напиши: грани эффективности геометрических тел и грани идиотизма.
- Зря смеёшься, - сказал я. - Между прочим, у меня живой прецедент был.
Юра помешал ложечкой, глотнул кофе и поднял вопросительный взгляд.
Я продолжил:
- На Красной площади. Стою раз у Кремлёвской стены, смотрю на таблички - ну, где раньше в стене хоронили. И вот смотрю, думаю, не соображу никак. Идёт офицер из кремлёвской охраны. Я возьми и спроси: как же это их там в стене хоронили-то? Вдоль - не получается, таблички слишком друг к другу близко; остаётся как... вглубь, что ли, или стоймя?.. Вглубь - это сколько долбить придётся, стену обвалить можно; а стоя - вообще срамота, не по-христиански как-то. Как же, спрашиваю, их там разместили, в потустенном пространстве? На полном серьёзе спрашиваю, без задней мысли. Он от неожиданности аж глаза выпучил. Там, говорит, - пра-ах! И поглядел так... Я от стыда чуть в эту же стену не провалился, таким идиотом себя почувствовал.
- Да-а, - протянул Юра и покачал головой.
Я пожал плечами, отпил кофе.
- Ну, и? - спросил Юра.
- Что "ну, и", не провалился, как видишь. Дальше пошёл, в мавзолей. Там Ленин. Ну, как Ленин... голова, два ботинка и посредине тряпочкой прикрыто. А так, может, и нет никакого Ленина, раз тела никакого не осталось - ни физического, ни геометрического.
- Идеологическое, - подсказал Юра и поднёс чашку ко рту, так что я не видел, смеётся он или нет.
- Вот разве что. Да и то прогнило.
- Не скажи. Это как раз до сих пор живее всех живых.
Незакрытые жалюзи вздрогнули, хлопнула входная дверь, показался Алекс. С недовольным лицом он быстро шагал к аквариуму, на ходу разговаривая по телефону.
- Меня не интересуют ваши деньги, я хочу вас наказать, - услышали мы, когда он вошёл и аккуратно, чтобы не грохать, закрыл за собою стеклянную дверь. - Что? Я и не собираюсь объяснять, это суд решит. Да? А вы помните, как мне отказали?
Его голос звучал ровно и нарочито учтиво. Мы хорошо знали этот "роботический", как называл его Юра, тон.
- Ну а теперь я не хочу разговаривать, до свидания, - Алекс положил трубку, бросил на диван рюкзачок и плюхнулся рядом. Лицо и голос его переменились, он весело сказал: - Опять лясы точите! А работать кто будет?
Юра поднял ладонь и кивнул, что означало: "всё в порядке".
- Ты вот как считаешь, - спросил я, - Ленин - жив?
Алекс заморгал, перевёл взгляд на Юру. Я скажу, это не так-то просто, смутить Алекса, у которого всегда на всё найдется ответ, норма правил и инструкция.
- Обалдели, - сказал наконец он. - Дело стоит, а они Ленина вспоминают.
Юра мотнул головой в сторону ребят за стеклянной стеной:
