Из трудных дубовых подбитых медию дверей Канцелярии Государственной Благопристойности выскочил человек в вицмундире с петлицами асессорского советника и знаком Аллы на шее. Он опрометью бросился в поджидавшую его коляску, проорав на ходу: 'В шестое жандармское, жива-а!'. Возница - от неожиданности ли, от усердия - подпрыгнул на пятой точке, огрел кнутом лошадей и с грохотом помчал по прошпекту.

А надо сказать, ведомство серьёзнее некуда. Ведомство тайное. Тут всякие чины по струнке ходят: и полицейские, и армейские, и штатские. А враги Отечества аж зубами скрипят, - издалека. Шутка ли, госблагопристойность! Да на этом, почитай, вся империя держится. И здание присутствия под стать: серое, тяжёлое; нависает как туча, давит. Видно: ежели войдешь - то выйдешь ли?.. Бр-р-р.

А этот вприпрыжку! Старушки на лавочке враз заголосили. Оглашенный! Ополоумел, штоль! Ишь! Да это Венька Припрукстен. Чай по казенной надобности. А то куды ж. Повышенье дали, вот и скочет. Скочут и скочут, куды скочут. Вот надысь тоже: у купца Пафнутьева взбесилася кобыла... Далее разговор уже не касался человека с Аллой.

Что же он. Ему было куда скакать. Вениамин Карлович Припрукстен, асессорский советник, блестящий теоретик сыска, голова. Не так давно произведённый в уполномоченные по особо неважным делам из уполномоченных по не особо важным. Неважные дела ведь самые трудные. Неважное дело, а паче особо неважное - покуда никто другой о нём не чешется, неважное же - если взяться, куда ещё выведет!

<p>

Коляска тряско летела по булыжной мостовой. Уполномоченный по особо неважным перебирал в голове факты. Итак, неделю назад в банях на Нойке украли альпаковые портянки. Не у кого-нибудь, а у высокодействительного надворного советника. А до этого в сапогах коллежского генерала из полицейского асессорства исчезли викуньевые стельки. Там же в банях. Это здесь, в Сен-Петервилле. Да из Смоквы́ присылали телеграфом, что там в знаменитых Годуновских банях у его Преосвященства местного епископа тоже пропало что-то из исподнего. И даже вот ещё: в Медовостях, кажется, писали, что в Будашпете, в купальнях Геллерта у предводителя тамошних еврейских общин спёрли кошелёк. Хотя это, вероятно, не к делу. Но в остальном налицо организованное действие злого умысла! Что за умысел и к чему он - Припрукстен ломал голову третью неделю.</p>

А нынче поутру в присутствии, когда он продолжал её ломать, в кабинет заглянул секретарь:

- Посыльный из жандармского отделения-с.

Вениамин Карлович поднял брови, отмахнулся:

- Гони. Не до того.

- Говорит, весьма-с... - нерешительно произнёс секретарь. - Может иметь касательство. Говорит, в банях на Нойке-с...

- На Нойке! - Припрукстен вскочил. - А ну, давай, жива-а!

Вошёл служивый. Совсем мальчишка, щуплый, шинель не по росту. Он всё оглядывал, вжимая голову, стены и шмыгал носом.

- Ну! - набросился на него Припрукстен. - Что?!

Мальчишка стушевался пуще прежнего, залепетал:

- Велено доложить. Как оно может касательствать. В Нойке на банях...А ежели не к делу... господин вахмистр... за беспокойство...

- Что ты мямлишь?! - загремел асессорский советник. - А ну, жива-а!

Посыльный засопел и, видимо, готов был даже расплакаться. Он открывал рот, но связно говорить не мог.

Эге, смекнул Припрукстен (блестящий психолог!), так каши не сваришь. Будучи мастером интеллектуальной, тонкой работы, он гордился этим. Куда там дуболомам из, к примеру, полицейского асессорства. Вениамин Карлович искренне радовался, когда выходила возможность проявить свою тонкость. Он слепил благолепнейшую улыбку.

- Ну-те-с, Бог с ним, братец, оставим, - произнёс он таким сахарным голосом, что даже почувствовал, как по нёбу потекла вязкая слюна, каково бывает, когда наешься сладкого. - Как житие, здоровье как, как маменька? Может, кофею? Да ты садись, дружочек любезный.

Он подтолкнул посыльного к креслу, и тот действительно сел. Точнее, не сел, а скорее в сидячем положении упал. Одеревенел, остекленел глазами и уже больше не вымолвил ни слова.

Час спустя секретарь, пожимая плечами, докладывал:

- Чаем отпаивали-с. Что-то там в бане-c, толком не добились, какая-то чертовщина. В шестом жандармском разбираются-с.

<p>

Коляска лихо проскочила мост через Нойку и, лязгнув тормозами, встала у здания на набережной. Припрукстен вихрем влетел в двери с надписью: 'Жандармское отдѣленiе полицейскаго асѣссорства #6. Входъ'.</p>

Навстречу из-за зарешёченного прилавка выскочил огромный белый китель. На уровне глаз Припрукстена узловатые с добрую сосиску толщиной пальцы торопливо застёгивали воротничок. Над ним бодро торчали усищи и устрашающего размера баки. Припрукстен поднял взгляд выше. Там оказались немигающие глаза, грозные кусты бровей и форменная фуражка.

- Дежурный отделения вахмистр Ахинеев! - проревели баки.

Далее прозвучал казённый доклад, из которого следовало, что в отделении всё само-собой и слава Богу, и что если донесение о происшествии в бане ни к чему не годится, то только потому и побеспокоили господина асессорского советника, что на то есть распоряжение из полицейского асессорства, доносить по банному делу обо всяком таком, чего может иметь касательство.

Эге, смекнул Припрукстен (смекалка - крылья гэбиста!), это, кажется, господин коллежский генерал печётся, стельки свои забыть не может. Он побуждающе промычал, и вахмистр продолжил по существу.

<p>

(!) В банях на Нойке один из банщиков ночью видел чёрта.</p>

- Я его сам допрашивал, - закончил вахмистр.

- Кого? - удивился Вениамин Карлович, - чёрта?

- Банщика, ваше высокородие! - вахмистр вытянул ручищу. - Он нынче в людской. Изволите смотреть?

<p>