Действующие лица:

СИМ РИВС – 38 лет

ЭББИ, его жена – 32 года

МОЛКИН, их дочь – 16 лет

ПЭП, дедушка ЭББИ – 80 лет

ДЖОН – 27 лет

АЛЕН – 27 лет

Декорация:

Старый особняк Пендрагонов у административной границы Армитейджа, маленького города в восточной части штата Огайо. 1972 г. Кухня и примыкающая к ней большая комната, которая раньше служила гостиной, но теперь заставлена старой мебелью, три кровати разделены тонкими, старыми занавесками, которые сшили из чего попало, так что обеспечивают они лишь иллюзию уединения. Из этой спальни дверь ведет в большой чулан, который используется, как гардеробная. С кухни одна дверь ведет на парадное крыльцо, другая – к лестнице на второй этаж, теперь нежилой, как и большая часть дома. Есть также дверь между кухней и спальней. Старая мебель. Тикающие часы. Общая атмосфера упадка.

(Утро. ДЖОН и АЛЕН за кухонным столом, в рабочей одежде, пьют кофе. ПЭП в гостиной, сидит в старом деревянном кресле-качалке, пытается завязать шнурки, дается ему это с трудом).

ДЖОН. Он говорит, на следующей неделе.

АЛЕН. Он говорил это на прошлой неделе. И скажет на следующей.

ДЖОН. Думаешь, он не собирается нам платить?

АЛЕН. Думаю, он найдет предлог выгнать нас.

ДЖОН. Не может он нас выгнать. Мы ему нужны.

АЛЕН. Мы можем не работать, пока он нам не заплатит.

ДЖОН. А что тогда будут делать женщины?

АЛЕН. То, что делали до нашего приезда, наверное. (Пауза). Мы можем украсть его деньги.

ДЖОН. Нет у него никаких денег.

АЛЕН. Где-то деньги у него есть, в каком-нибудь комоде, или в колодце, или где-то еще. Эти люди все одинаковые. В банки не верят, живут, как свиньи, деньги копят, складывают в какую-нибудь шкатулку или коробку.

ДЖОН. Возможно.

АЛЕН. Мы можем оприходовать его дочь. Это будет уже что-то.

ДЖОН. Да.

АЛЕН. Что? Думаешь, я на это не пойду?

ДЖОН. Слишком молодая.

АЛЕН. Так это хорошо.

ДЖОН. Против закона.

АЛЕН. Ты бы это сделал, если б хватило духа.

ДЖОН. Не думаю, что стал бы и пытаться.

АЛЕН. Ты – это ты. А я – это я.

ДЖОН (менее дружелюбным тоном). Не думаю, что стал бы и пытаться.

(Пауза).

АЛЕН. Ты ведь не даешь мне совет, так, Джон? Потому что на твоем месте я бы старался этого избегать. К счастью для меня, я – это не ты. У девушки такое тело, просто стыдно упустить этот шанс.

ДЖОН. Может, нам лучше уехать.

АЛЕН. Куда?

ДЖОН. У меня есть друзья в Финиксе.

АЛЕН. Этот пикап до Финикса не доедет. Нам повезет, если доедем до почтового ящика.

ДЖОН. Его можно починить.

АЛЕН. У нас нет денег.

ДЖОН. Я сам его починю.

АЛЕН. Если ты можешь его починить, почему не починил раньше?

ДЖОН. Раньше никуда ехать не хотел.

АЛЕН. Ты видел груди этой девушки?

ДЖОН. Вроде бы их две.

АЛЕН. Послушай, у меня есть план.

ДЖОН. Кто бы сомневался.

АЛЕН. Правда, есть. Послушай.

(ПЭП выходит на кухню. ДЖОН и АЛЕН замолкают, наблюдая, как он берет миску, насыпает хлопьев, добавляет молока. ПЭП практически слепой, и создается ощущение, что в любой момент он может что-то разбить или во что-то врезаться).

ПЭП. В котором часу сегодня бейсбол, девочки?

ДЖОН. Не стукнитесь о стену.

ПЭП. Я знаю, что это ты. Унюхал твоего приятеля. Вы, парни, болеете за «Индейцев»[1].

АЛЕН. Да, сэр. Мы всегда за меньшинства.

ПЭП. Не понял.

(ПЭПУ удается облить молоком АЛЕНА. Его подслеповатая неуклюжесть – это искусство, и остается ощущение, что он все делает намеренно).

АЛЕН. Вот дерьмо!

ПЭП. Нет. Сим съел все, что было. Тебе придется есть хлопья. Нельзя доверять человеку, который ничего не знает о бейсболе.

АЛЕН. Этот старый сукин сын облил меня молоком.

ПЭП (садится, чтобы поесть). «Кливлендские индейцы» – это урок жизни. По весне выглядят хорошо, потом умирают, как собака. Всегда избавляются от лучших игроков. Колавито, Кэш, Минни Миносо. Когда Хербу Скору мяч попал в лицо, весь город плакал. Сейчас Херб комментирует игры на радио. Не знаю, как он это выдерживает, из года в год. Помните Дика Донована? Какой был питчер. Это тебе не Фрэнк Фанк. Тот и подал всего раз, так Киллебрю так врезал по мячу, что он летел до самого Саскачевана. А Тед Абернети. Подавал, как никто, но к сентябрю его рука напоминала сосиску. Или Ловенстайн. Мог играть на любой позиции, невысокий, худощавый парень, бежал быстро, крал базы, бросался даже за безнадежными мячами. И ведь доставал. Так его продали, как старый автомобиль. Стремительный Сэм. Папа Вэгс. Если ты хорошо играешь, они найдут способ избавиться от тебя. Так что «Кливлендские индейцы» обучили меня всему, что я знаю.

АЛЕН. Я вам верю.

ПЭП. И все-таки пара хороших парней у них остается. Этот кривоногий поляк, который играет между второй и третьей базами. Отлично ловит мяч и бросает точно и далеко. И тот здоровяк с рыжими волосами. Вот кто умеет бить по мячу. Еще два-три питчера. Может, в следующем сезоне что-то получится? (ПЭП ест). Кто-то пернул?

ДЖОН. Пора на работу.

ПЭП. Скоро Хэллоуин. Надо ставить фонарь из тыквы, готовить яблоки в карамели. Где эти чертовы женщины? Мне нравится смотреть, как вы пускаете слюни на девку. Хе-хе.

АЛЕН. Я думал, вы слепой.

ПЭП. Слюну я вижу. Слюна блестит. Блестит по-особенному, как лунный свет на голом девичьем заду. Я мог бы стать поэтом, но вместо этого ремонтировал автомобили. Сим вам уже заплатил?

ДЖОН. Еще нет.

ПЭП. Хе-хе.

АЛЕН. И как это понимать, ваше хе-хе?

ПЭП. Что вам нужно сделать, парни, так это собрать вещички и убраться отсюда. Это место проклятое, знаете ли. Старый майор Пендрагон построил дом, или его папаша Зах, или один из тех злобных сукиных детей, вернувшихся с Мексиканской войны. Это мне рассказала старая миссис Потдорф. Разумеется, в мозгах у нее многое перепуталось. Ей тогда было сто два года, в свое время ей в голову угодила стрела какого-то индейца.

АЛЕН. Вы хоть когда-нибудь знаете, о чем, черт побери, говорите?

ПЭП. Здесь есть комнаты, куда никто не заходил с тех самых лет, когда Гровер Кливленд трахнул официантку в баре. Все они забиты досками. Адвокат старых сестер Армитейдж уговаривал их продать это страшилище до того, как особняк развалится, но они выросли здесь, когда он был еще ничего, поэтому сдали нам пару комнат, а все остальные заколотили, вот мы и ютимся здесь, как крысы, и слушаем звуки, что доносятся по ночам из пустующих комнат. Одному Богу известно, кто там сейчас живет, может быть, кто угодно, иногда по звукам похоже на лошадь, и с почвой что-то произошло, и деревья какие-то странные.