Через пару страниц хочется домой и что-нибудь поесть, а я не знаю, как покинуть двор незамеченной. Главное – рассуждаю я, это делать непричастный вид, мало ли какие знакомые у меня в этом дворе. Главное – это собраться, перестать хмуро и затравленно выглядывать из подъезда, перестать притворяться читающей. И, что сложнее, перестать ждать.
Вскоре дверь Жениного подъезда открылась, и край знакомого шарфа порывом сквозняка метнулся наружу. Сама хотела. Сама хотела, а теперь выкручивайся. Я прячу голову и всем телом втягиваюсь в крыльцо, где сижу. Под соседним козырьком показывается Женина двоюродная сестра, которая обмолвившись с ним парой слов, весело шагает в мою сторону, размахивая кассетой. На вкладыше кассеты фотография полуголой тетки в бирюзовом купальнике, и написано «Technohits1995». Уж Анька-то знает всех в пятиэтажке, а заодно и то, что я в этом подъезде ни к кому сидеть не могу. С роду меня здесь не было. Сразу поймет, что если я сижу здесь, то по причинам иным, чем знакомство с кем-то из жильцов. Но она, кажется, совсем не вдумывается в мое положение. «Читаешь?» – «Читаю», – непринужденно бросаю я. Хоть бы этот эпизод не поселился в ее насмешливой голове. Но Анька не смотрит, она пытается прочесть названия хитов на кассете с тёткой, что-то шепчет. Нет, эта не расскажет:она слишком занята тусовками, чтобы видеть чужой трепет. Можно рассла…
«О Боже!» –пропел голос Ксюшиной мамы надо мной. Я молчу, а она держит паузу.
«Читаешь?» – она спрашивает по-другому, не так как Анька.
Это голос человека, которому всё про меня понятно, ясен мой замысел и вообще видна вся моя судьба до пятого колена. Конечно, тётя Нина в курсе, ведь она мама моей подруги.
Приходится признать, что я ничуть не лучше тех девчонок, которые два года назад ставили в его подъезде лавочку и беспрерывногогоча играли в какие-то сидячие игры. Происходящее противно всей моей натуре.
Тётя Нина работает с Жениным отцом в одном отделе. «Читаю», – отвечаю я тёте Нине с таким видом, будто мне плевать, что завтра несколько взрослых будут слушать эту историю и хихикать, а возможно, упомянут мой сегодняшний марш на двор любимого мальчика где-то в компании его родных.
Тётя Нина прозорливо качает головой, подмигивает и говорит: «Тургеневская девушка». А когда смолкает стук каблучков и звон серёжек, я выжидаю пять минут и двигаюсь домой, уже напрямую, яростно ступая закоченевшими ногами.
Взрослые болтают об отношениях детей, как о чем-то отвлеченном, как врачи обсуждают при пациенте его анализы. Кто с кем хочет сидеть; кто кого позвал гулять, а кто не согласился выйти; кому что подарили на день святого Валентина… Хочется иметь больше надменности, больше выдержки, чтобы не позволить взрослым делать из этого тему. Но мы сами не умеем держать лицо, никто из моих сверстников.
Сегодня на уроке отличница Таня расплакалась от того, что ее не посадили рядом с отличником Лешей. «Он итак почти гулять не выходит», – прогнусавила Таня, и ее душевные муки выразились в кривой мимике и слезах. Она стояла у парты перед лицом учителя. А Леша стоял у парты пунцовый, рядом с ним сидела другая девочка. «Позорище», – подумала я и переглянулась с Ксюшей. «Позорище», – вторил взгляд Ксюши.
Русичке Валентине Александровне до того, как она приехала на Север, случалось скакать на лошади, вести переговоры с бандитами, отбивать украденных на Кавказе невест и возвращать их в семьи «до позора», потому что невесты эти были школьницами, ее ученицами. Но и Валентина Александровна тоже покраснела от слез Тани и не знала, что отвечать.
А накануне каникул проводили игру в секретного друга, где каждый должен был сделать подарок человеку, чье имя он выудил в лотерее. Один мальчик, который даже не догадывался, что он любим одноклассницей, вернулся домой с двумя кассетами «Терминатора», черной турецкой рубашкой в рубчик, клетчатым шарфом и сладостями. Остальные же подарили друг другу открытки и копеечные брелоки. Мы провожали взглядами мальчика, навьюченного любовью одноклассницы, и думали о том, как во всё это успели проникнуть родители этой девочки, а потом все задумчиво разбрелись, позвякивая безделушками.
Это проходит. Ведь всезабывают, кто и когда писал в штаны и кто боялся оставаться без мамы в садике. Зато сейчас они живут. Они делают разные нелепые вещи, после которых мы с Ксюшей переглядываемся, но они ЖИВУТ. И вот я, бездумно водя глазами по строкам книги в холоде и в чужом подъезде, может быть тоже жила.
А как быть, если Женю преследуют все существа женского пола, начиная с младших школьниц и заканчивая подругами старшей сестры? Из чувства бунта можно выбрать не Женю, а кого-то другого. Можно влюбиться в мальчика с параллели. Ходить вместе с каким-нибудь общительным парнем (когда в Синегорье кто-то с кем-то встречается, говорят«ходит с ней», «ходит с ним»), проникнуться его чувством юмора, привыкнуть к смешным ушам, распознать родственную душу. Мы прорывались бы к школе через дождь, раздуваемый лютым ветром, а вечером любовались бы горстью огней с городской площади нашего маленького не-города. Тоже романтика.
Но Женя слишком другой, и та, что дружит с ним, должна непременно выделяться из толпы татьян лариных, которые смотрят, пишут, приглашают, одаривают и делают всё первыми, наступая друг другу на головы, нередко при поддержке мам.
Толькомоя Ксюша сразу отказалась влюбляться в кого-либо в поселке. Сразу, как только люди стали покидать Синегорье семьями. В 1995-м уехало шесть семей, и она объявила:
– Уезжают самые лучшие, пойми, самые интересные. Их забирают туда, где они станут кем-то. А эти синие горы убаюкивают нас, тех, кто тут остался. И заставляют нас влюбляться от нечего делать. Для этого подойдет любой, у кого симпатичная мордашка. Твой зеленоглазый, например, подходит.
Ксюша не любит обсуждать тот случай, когда, включив по телику КВН, мы увидели во втором зрительском ряду между внуком Ельцина и актером Харатьяном нашего бывшего соседа Сашку Дарповича, по кому Ксюша вздыхала, хоть и с самого начала знала, что он уедет. Он доучивается в очень крутой московской гимназии, где его наградили билетом на КВН за заслуги в математике. И это было только начало. А Ксюша с тех пор брезгует влюбляться, пока не уедет на большую землю. И тётя Нина за нее спокойна.
–Дарпович тоже симпатяга. И горы тут были ни при чем.
– Не начинай, Даша.
Ксю хитра, как сто китайцев. После города, который так и не вырос из размеров поселка, нас ожидают битвы за жизнь в мегаполисах. А когда готовишься к битвам, каждое смазливое личико на деревенских улицах это ловушка. Но Дарпович эту битву уже выиграл, потому что родители его вовремя увезли и заставили учиться.
Ночью удивительно хорошо спалось, но утром я решила, что вчерашний эксперимент с вторжением в Женин двор останется первым и единственным. Нечего мне делать в его дворе. А про то, что те девчонки по-настоящему ЖИВУТ, это я всё навыдумывала вчера. Просто мне стало любопытно, а каково находиться на той стороне, где запросто ляпают о сокровенном. Садятся в лужу и дают взрослым над собой добродушно потешаться. Да и желание доказать Ксюше, что мы, оставшиеся, чего-то стоим, не покидает меня.
ГЛАВА 4. ПОЖАР
Луна над поселком нависает огромная. В нижнем дворе, который я днем рассматриваю в отцовский бинокль, жгут костры.
Поселок построен так, что романтики-строители оставили клочки невырубленной тайги внутри вполне городских дворов. Еще в младших классах я встречала детей, от дерева к дереву бегающих за семейством бурундуков. Такой клочок тайги называют «лесок», потому что это не сквер и не площадка, а настоящий и нетронутый маленький лес. В нижнем дворе, как и во всяком синегорском дворе, есть такой же клочок невырубленной тайги. По вечерам там собираются подростки, не слишком обремененные опекой и школьными задачками. К тому же нынче стоит оттепель, каких не бывало. Мороз не успел извести ароматы лиственной смолы, жухлых трав и опавшей хвои. Вечная мерзлота, залегающая на несколько сотен метров под нами, делает поблажку, разрешает порезвиться. Жизнь хороша.
