Юбка сидит великолепно.
– Ну как? – спрашивает мама.
– Да так себе.
– Таких юбок выпущено всего пять, это эксклюзив. Предложить вам другой размер? – спрашивает Марина ледяным тоном.
– Не знаю, в размере тут дело или нет, – парирую я, – а только не нравится мне и все.
– Дарья, вопрос не в том, нравится ли тебе, а в том, что каждой девочке надо иметь приличную юбку.
– Не нравится, мам. В «Огоньке» купим.
Марина хмыкает при упоминании дешевого магазинчика с китайским ширпотребом. Мама переходит в атаку и начинает уговаривать Марину добиться от Ситяева отсрочки, обещает ей приятный презент, просит войти в положение, ведь китайские юбки расползаются по швам, ни одна из них не доживет до следующей зарплаты. «А Дарья размеряет все дома и поймет, я уверяю вас».
– Он будет завтра с утра. Приходите, договаривайтесь, – отвечает Марина, явно не веря в успех затеи. Скольких таких она видела–ходят с жадными глазами, примеряют, вздыхают, а купить не могут.
Завтра суббота, и мама пойдет к Ситяеву. А скоро пробудятся его коллеги по цеху и привезут с московских рынков вещи попроще. Десятки черных брюк, пушистые и жатые кофточки всех цветов радуги, лакированные мини-юбки, яркие синтетические топы на лямках, снова лакированные мини-юбки, платья с орнаментом, изображающим ветвящиеся золотые цепи, многослойные сарафаны с расплывами в стиле «батик», свитера с орлами и тиграми.
Коммерсанты, закрывающие магазинчики на приемку товара – первые ласточки весны. Увижу табличку «Закрыто на прием товара», и делается тревожно, потому что я нахожу себя не готовой к весне. Нахожу себя очень некрасивой. Не то, чтобы я от природы некрасива, но я уверена, что так думают все вокруг. Уже совсем скоро, если потребуется сразить кого-то наповал, у меня не получится.
Для такого действа нужна умопомрачительно красивая девочка. Та, на кого оглядываются, с кем хочется общаться без лишних раздумий. Такой девушке нет нужды ждать, пока ее рассмотрят и поймут, она безоговорочно красива. Это в ум и таланты можно поначалу не верить, а в красоту веришь сразу же.
Песню, где:«Я гляжу ей вслед – ничего в ней нет…», я слышала в бесполезных передачах и старых фильмах, и считаю ее неискренней. Она не может служить утешением для тех, в ком «ничего нет». Лучше уж горькая правда, ей-богу.
Невозможно смотреть вслед человеку, в котором ничего нет.Эту песню придумало предыдущее государство, чтобы женились на страшненьких, чтобы всех «пристроить». А красивых боятся, вот и придумали смотреть вслед тем, в ком «ничего нет».
В общем, красота нужна позарез, а писем мне с пятого класса никто не писал. И даже брелок – крыса, протягивающая сердечко, набитое карамельками, сосед по парте подарил мне только по принуждению своих милых родителей, как символ наступившего 1996 года.
Подальше зашвырнув рюкзак со всеми учебниками, кроме литературы, я каждый день пытаюсь садиться на шпагат и по восемнадцать раз спускаюсь и поднималась по лестнице на самый верх, потому что это сжигает целых пятьсот калорий. Так гласит брошюра «Оставайтесь стройной», которую мама купила и забросила, не подумав спрятать от меня. А уж я-то взяла на вооружение каждое слово, потому что весна.
Однажды от бега по ступенькам у меня помутилось сознание, в глазах потемнело, и я с трудом добралась до квартиры, скользя рукой по стенам подъезда, покрытым весенней испариной и строками из песен Цоя. Через некоторое время в коридоре меня нашла Ксюша – она пошла на кухню, срезала там две горбушки хлеба, намазала их корейским майонезом из пластмассовой бочки, протянула один мне и уселась рядом.
– Что бы ты стала делать, Даша, если бы они, Женя и его высокий друг, начали появляться в нашем дворе каждый день?– спросила она, внимательно смотря на меня, –Представь, каждый день в любое время ты увидишь своего Женю – на качели, на турнике, возле магазина, где угодно? Если бы он всегда был у тебя под носом, а не где-то там, за центральной лестницей?
– Ну-у-у… я бы… красиво оделась, – размышляю я вслух, как будто вопрос нарядов зависит от меня, а не от родительской зарплаты, задерживаемой месяцами, – Я придумала бы тысячу причин, по которым нужно ходить мимо Жени. В магазине я бы рассыпала мелочь, чтоб он помогсобрать. Я бы стала выгуливать собаку соседа. Женя подошел бы к собаке и сказал, что она хороший пес или что-то в этом роде, я бы ответила ему, что это Рекс, или там… Тузик…Он сказал бы,если не дурак, что помнит тех собак, что у меня были в детстве, А я бы ему ответила, да, хорошие были собаки и рассказала бы, как их отравила соседка. Как мы с родителями хоронили в тайге лайку-мать, ее старшую дочь и троих щенков-подростков, которые были любимцами детей и врагами всех алкашей из ночника, за что и поплатились, – я окончательно прихожу в себя и проявляю радостную болтливость.
Подвоха в вопросе я не вижу.
Ксю подходит к окну и одергивает штору:
– Я не знаю, как тебе это удалось, Даша… но…вуаля.
Женя в меховой шапке с ушами и его приятель сидят на дуге турника и о чем-то разговаривают прямо напротив меня.
Моя рука с корочкой хлеба задела штору, оставив на той майонезное пятно, и повисла в торжественном оцепенении. Сердце бьется, и я чувствую себя принцессой, которую прекрасный принц пришел спасти от векового заточения, от шпагата и от сжигания калорий. Не ранее как вчера с биноклем на родительском окне я отчаялась ловить Женю по ту сторону дома. Хотела видеть его, пусть изредка и издалека. И вот он появился совсем близко. Он пришел ко мне, столько простых совпадений быть не может, я знаю, я чувствую это.
– Ну, что, Даша? Идешь выгуливать Рекса? Извини, Тузика.
Ксюша опускается в кресло-качалку с видом человека, истинно свободного от жалких человеческих страстей, от школьных романов «с букетом наперевес» и прочих сердцебиений.
– Они тут каждый день теперь. А ты за полгода даже ни разу с ним не поздоровалась.
– Так они поэтому и здесь, – усмехаюсь я.
Я не могу сосредоточиться ни на беседе, ни на включенном телевизоре с передачей «До 16 и старше», и не могу продолжить хлебно-майонезную оргию. Отходя от окна, через несколько секунд я возвращаюсь к нему опять. Со мной, наверное, не интересно.
Руки дрожат. Должно быть, у тех, кто ловит рыбу сетью на Колымском водохранилище, также дрожат руки, когда они не знают, что делать со своим слишком крупным и полулегальным уловом. Кажется, достаточно лишь того, что Женя вообще появился. Но страшно, если они с приятелем уйдут, и больше не придут.
– Можешь не так тщательно следить, – спешит успокоить меня Ксю, – Позавчера мама видела, как они патрулировали двор, когда стемнело. Вчера я случайно натолкнулась на них у нас в магазине. Я подумала, а что, спрашивается, такого есть у нас, чего нет в магазине в его дворе – специально для тебя я пошла и проверила, оказалось – ничего. Они придут еще. Поздравляю!
–Видишь? Он пришел сам! Это должно происходить само собой. Понимаешь? Не потому, что кто-то надел красивую юбку, не потому что кто-то мелькает и провоцирует, а потому что нужна именно эта девчонка, и никакая другая, пусть даже она не кажет носа на улицу и ходит в единственных штанах и кофте.
– А пять минут назад ты была готова рассыпать мелочь в магазине, чтобы привлечь внимание. Чудная какая-то.
И правда, когда я не вижу Женюнеделями, и свечение ослабевает, я становлюсь готова на самый отчаянный и неловкий флирт. Но когда будни на миг возвращают мне его присутствие, я прихожу к мысли, что побеждать в любви должны не те, кто заискивает и желает показать «товар лицом». И не те, кто рассказывает всему двору, что это их «жених». Шестиклассницы, ворующие косметику у мам, томные дамочки из старших классов, угодливые одноклассницы – все, кто крутится вокруг Жени, словно жадные цыгане, продающие леденцы из жженого сахара, они не видят самого человека! Кто-то один, а вернее одна, должен утереть им нос, всем и сразу.
– Пойдем, пройдемся, – возвращает меня в реальность Ксю. Говорит она так легко, как будто для этого не нужно надевать шерстяные гамаши, шарф, шапку, шубу, сапоги….
