Незнакомец решительно опустился рядом со мной и нащупал на моем запястье пульсирующую в такт биению сердца жилку и одновременно минуту-другую внимательно вглядывался в мои зрачки, потом зачем-то прощупал кожу на щеках. Все эти манипуляции были проделаны с бесстрастием хирурга, у которого прямо на столе умирает пациент. Странно, но мне и в голову не пришло противиться. Я терпеливо дождалась, пока он удовлетворенно кивнет и пересядет в кресло, которое, стоило незнакомцу отпустить мою руку, вдруг само по себе выползло из угла у окна и встало на расстоянии вытянутой руки от дивана. Потом пришла очередь стола. Но... так не бывает... Ля-ля-ля! А я сошла с ума! Какая досада... Так, кажется, говорила домомучительница фрекен Бок в известном мультике. Мне снова стало смешно. Смех на грани истерики, когда ничего вокруг не замечаешь и не чувствуешь, когда кроме безудержного хохота и не менее безудержных слез ничего нет в целом мире...

  Теперь уже знакомый запах резанул ноздри, в лицо брызнули водой. Комната с темно-красными портьерами вернулась, и теперь я разглядела вышитые на них золотистые цветы. Стол с полными конфет и варенья вазочками, чистыми чашками и горячим чайником уже успел влезть между диваном и креслом, в котором устроился вчерашний незнакомец. А прямо передо мной держа, в одной руке пульверизатор, а в другой фармацевтический пузырек, стоял все тот же странный дед по имени Гаврила. Он, прищурив левый глаз, таращился на меня, как одержимый гениальным открытием ученый на подопытную крысу. Я даже подумала, не обидеться ли, а то приятного мало. А дед обменялся мимолетным взглядом с моим похитителем (ну не знаю я, как его еще называть!) и отставил и пузырек, и брызгалку, потом наполнил из заварочного чайника большую керамическую кружку и пододвинул ее ко мне. Я машинально взяла ее и с наслаждением вдохнула густой травяной запах с легкой ноткой сладости.

  - Как тебя зовут? - мой похититель решил нарушить молчание.

  Я смотрела на него, не торопясь с ответом. Голос его был так же бесстрастен, как и выражение его лица. И только в светло-серых, словно ледяных глазах, то и дело мелькали искорки гнева напополам с сочувствием. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, обе руки спокойно лежали на подлокотниках. Но взгляд, обращенный на меня, был строг и пронзителен, а в облике его угадывалась готовность к немедленному действию. Я даже предположить боюсь, что это может быть за действие. И еще понимаю, что называть его парнем несколько опрометчиво. При счете дня становится понятно, что ему не меньше тридцати пяти. Хотя, для своих лет он неплохо сохранился.

  - Что молчишь? - тихо осведомился он, подаваясь вперед.

  - А-а... где я? - еле слышно пискнула я и невольно поежилась под его пристальным взглядом. - К-какой сегодня день?

  - Воскресенье, пятое число июня месяца по календарю, - дед Гаврила, задумчиво подперев щеку морщинистой ручкой, разливал заварку по чашкам. - Ты пей, пей, а то остынет. Горячий-то он больше пользы принесет. Тебе, девка, силы теперь ой как понадобятся...

  При этих словах незнакомец с укором взглянул на деда, и тот, гулко стукнув себя по лбу, пробормотал, что 'он-де понятней объяснит'. Однако объяснять что-то длинноволосый не торопился. Он молчал и смотрел на меня, а я тихо радовалась, что сегодня еще только воскресенье, что после моих ночных злоключений прошло всего-то несколько часов и что мои родители не бегают сейчас по окрестным улицам, разыскивая потерянную дочь.

  - Так как твое имя? - переспросил он, вынырнув, наконец, из омута собственных размышлений.

  Я внимательно рассматривала его. Что-то было в этом длинноволосом такое, от чего его трудно не заметить в толпе. Вроде бы молодой, больше тридцати не дашь, а взгляд... взгляд, как будто за плечами у него бессчетное количество лет и едва ли не все тайны вселенной. Он совсем не походил на глянцевых красавцев с обложек журналов. Брови, широкие и прямые, нависают над глазами и почему-то придают взгляду выражение бесконечной усталости, нос с легкой горбинкой, твердые скулы, тонкие губы, тяжелый подбородок. Но резкие черты лица и тяжелый взгляд совсем его не портили, наоборот. Человек-тайна, как я окрестила его про себя.

  - Я Ворон, - произнес он, наклоняясь вперед. Странное имя. Или это не имя, а прозвище? - А это Гаврила, мой друг.

  - Дара, - наконец представилась я. Неловкость, возникшая с момента его появления, потихоньку сходила на нет, и я уже не стеснялась разглядывать человека, который называл себя Вороном, деда Гаврилу и вид за окном. Кажется, мы очень высоко, ведь в открытые створки виднеется лишь ярко-голубое небо.

  - Дара... Странное имя, но мне нравится, - задумчиво протянул Ворон. - Необычно. Дара.

  - Он тебя утром принес, - заговорил дедок Гаврила, бросив в кружку с отваром несколько кусочков сахара. - Вот, не так горько будет. Мне не очень-то объяснял зачем. Может, сейчас поведает.

  Человек, назвавший себя Вороном, взглядом указал на кружку с отваром, и я, отогнав воспоминания о пузырьке с отравой, который дала мне баба Магда, обеими руками взяла кружку. Правда, так и не заставила себя отпить хотя бы глоток. Страшновато. И очень жаль, что надежды на то, что все происходящее лишь плод моего воображения, уже почти нет.

  - Почему ты не пьешь? - спросил Ворон. - Боишься?

  Я нехотя кивнула.

  - Не стоит. Если б я хотел причинить тебе вред, я бы уже сделал это. Ты уже довольно давно находишься в моем доме, и до сих пор жива и здорова. Или есть сомнения?

  - Вроде, нет, - прислушавшись к себе, не сразу ответила я.

  - Тогда пей, - рыкнул Ворон. - Не своди на 'нет' результаты моих стараний по спасению твоей жизни. Не люблю, знаешь ли, стараться зазря.

  Возразить мне было нечего. Затаив дыхание и, для верности, зажмурившись, я храбро сделала глоток. Вернее, глоток - сильно сказано, я отважилась лишь смочить губы. И украдкой покосилась на сахарницу. Ворон, проследив мой взгляд, хмыкнул, и сахарница в мгновение ока пересекла стол и оказалась подле меня. И как я кружку на себя не опрокинула! Осознать сей чудодейственный способ мне так и не удалось. А жалко, могло бы в будущем пригодиться.

  - П-почему вещи двигаются? - прошептала я, переводя круглые глаза с одного на другого. - Они... Они же не живые!

  - Магия, - вздохнул дед Гаврила, снял очки и потер переносицу, а потом добавил - она везде, но вы, люди, чудаки, ее не замечаете. А если и заметите, то совершенно не знаете, что с ней делать. Приручить эту силу, самому стать ее частью - этот дар дается не каждому. Далеко не каждому, девочка. Единицам, на самом деле.