Я пошёл в ванную, отыскал какую-то губку и намочил её водой из-под крана. Вернувшись в комнату, взял её за тонкую лодыжку и губкой смыл грязь с подошвы. Взял в руки ступню, ощущая пальцами шероховатость пятки, поражаясь красотой её узкой ножки с высоким подъёмом. Но самыми восхитительными оказались длинные пальцы. Лак, чуть облупившийся по краям, покрывал чуть ассиметричные ногти. Вены на подъёме просвечивали сквозь кожу, рисуя синеватый узор.

Полюбовавшись, я смыл пыль со второй подошвы и отложил губку. Закинув её ноги на диван, я перевернул девушку на спину, чтобы было удобнее. Я изучал её тело, поднимаясь всё выше. Коснулся рукой полной, но упругой икры, проследил узор голубых вен до колена. Представил, какую форму икра примет при напряжении, как взбухнет мышца, оставляя ложбинку, параллельную кости. Я согнул её ногу в колене, изучая форму коленной чашечки, ощупывая косточки, наслаждаясь нежностью расслабленных сухожилий с задней стороны ноги.

Я коснулся её бедра. Под нежной кожей с едва заметными тёмными волосками чувствовалась упругая мягкость жира, а под ним – тугость расслабленной мышцы. Это было столь восхитительное тактильное ощущение, что я захотел коснуться её бедра щекой, но не посмел. Я чуть-чуть отвёл колено в сторону, открывая беззащитную внутреннюю сторону бедра. На ощупь мякоть была такой нежной, и мне показалось, если бы я поддался безумию и откусил кусочек, он бы растаял во рту, как сахарная вата.

Мой путь преградило платье, поэтому я переключился на руки. Я весь дрожал от восхищения этой потрясающей, живой красотой, я хотел её, как мужчина, хотел её съесть, чтобы она навсегда осталась со мной. Поэтому я позволил себе прижаться губами к её запястью в тщетной попытке почувствовать сквозь замшу кожи биение пульса. Я увидел вблизи тонкие пальцы с чуть выпуклыми ногтями, линии, избороздившие ладонь, три резкие черты у запястья. Почувствовал носом спокойное, сухое тепло её ладони.

Я скользнул губами выше, вдоль нежных синих жилок, к локтевому сгибу. Я чувствовал запах её кожи, этот чуть горьковатый запах живого человеческого тела, который здесь был намного сильнее всех остальных, искусственных и неродных, запахов. Я приподнял голову, оглядывая мускулы плеча под бархатистой кожей. Попробовал представить, как выглядит эта рука в движении: крепкие, ладные мускулы затвердевают под кожей, сухожилия предплечья, как струны, натягиваются, заставляя двигаться ловкие, сужающиеся к кончикам пальцы.

Фантастическая красота.

Я отпустил её руку. Теперь она лежала на спине, согнув ногу в колене, отвернувшись лицом к стене. Я коснулся её волос. Они были спутаны, поэтому сразу же зацепились за мои шершавые ладони. Я решил попробовать распустить волосы, чтобы избавиться от ещё одного искусственного украшения, которое было совершенно ни к чему.

Я аккуратно ощупал причёску, вытаскивая все шпильки, которые попадались под пальцы. Удивительно, какое огромное количество железа женщины умудряются запихнуть себе в волосы! Резинка, которая скрепляла хвостик, оказалась тонкой и дешёвой на вид, и я решил её разрезать.

Теперь нужно было вытащить шпильки с другой стороны. Я повернул её голову и, посмотрев на лицо, расстроился. Поверх её красивого, чуть ассиметричного лица косметикой было нарисовано другое. Она напоминала фигурку из фарфора, которую отливали по созданным мастером формам, а раскрашивал не очень аккуратный подмастерье. Я попробовал стереть пальцем хотя бы помаду, но только испачкал руки.

Я пошёл на кухню. Всё-таки у женщин должны быть какие-нибудь средства, чтобы смывать всю эту грязь. Я поискал что-то подходящее в куче косметики на столе. Нашёл только ватные диски и, намочив их водой, вернулся в комнату.

Мне стало страшно. Прикосновение воды к лицу могло разбудить её. Но эта краска уродовала каждую чёрточку, делая её на свету почти неузнаваемой. Это была ещё одна допустимая вариация на тему, одно из сотен лиц, которые я был способен изобразить и без её присутствия. Значит, пан или пропал.

Я коснулся мокрой ватой её губ. Она поморщилась, мотнула головой и… не проснулась.

Я начал тереть её брови, губы и щёки, стараясь смыть эту ненужную маску. Маска сопротивлялась, размазываясь, при полной поддержке своей носительницы, которая даже сквозь сон умудрялась отворачиваться и отбиваться.

Я пару раз получил по носу, один раз мне заехали ладонью по уху и чуть не выбили глаз. Но я победил. И снова видел её саму, без прикрас. От насильственного умывания на её щеках расцвёл естественный румянец, и кожа потеряла нездоровую восковую желтизну.

Я вытащил из её волос остатки шпилек, не отказывая себе в удовольствии изучить её изумительное ухо с маленькой мочкой, которую немного портила растянутая дырочка. Оно как будто копировало изгибы чертёжных лекал. Самый краешек его был румяным. Я коснулся пушистой пряди у виска и завёл её за ухо. В одном этом ухе было больше чувственности, чем в самой смелой эротике.

Я посмотрел ей в лицо, отчаянно стараясь запомнить, впитать, вобрать в себя каждую чёрточку, вместе и по отдельности. Её высокий лоб с жилками на висках, изогнутые брови вразлёт с едва заметной морщинкой между ними, длинные ресницы, веки с красными складочками у внешних уголков, аккуратный нос и трогательный рот с красиво очерченными губами.

Я провёл пальцем вдоль подбородка, ощущая лёгкое сопротивление кожи и еле заметные неровности там, где мышцы крепятся к костям. Закрыл глаза, попытавшись воспроизвести в памяти её лицо. Теперь получалось чуть точнее. Но всё равно львиная доля её обаяния и красоты в воспоминании терялась.

Ничего, я успею. Я посмотрел на часы. Часовая стрелка ещё не начала клониться вниз. У меня в запасе есть ещё полночи и целое утро.

Я понял, что хочу увидеть её полностью. Всю её завораживающую красоту.

Ладони моментально стали влажными, а глотка сухой. Она была полностью в моей власти. Это возбуждало.

Я начал стягивать с неё платье. Её безвольное тело принимало странные и неудобные положения, отказываясь мне хоть немного помочь. Оно было нежным, мягким и неуклюжим, как тяжёлая пуховая перина. Я весь взмок от физических усилий, пока платье не обвисло мятой тряпкой у меня в руках.

Её тело было белым, покрытым лёгким пушком. Она лежала на спине, без подушки, под поясницей – сбитое в комок одеяло. В таком положении её рёбра и тазовые кости чуть-чуть выпирали под нежной плотью. Я провёл пальцами по коже живота. Возле пупка, выдавленного маленьким узелком на животе, она казалась почти прозрачной.

Я хотел видеть её всю.

Я обнял её тело и заставил сесть, положив голову себе на плечо. Мои руки дрожали – никогда раньше устройство застёжки женского бюстгальтера не казалось мне таким сложным. Я несколько раз спокойно вздохнул и заставил себя успокоиться. Мало, что ли, я грудей видел в своей жизни?

Я откинул лифчик в сторону и снова положил её на спину. Саша раскинула руки, открыв моему взору нежную грудь. Она была маленькой, едва вполовину ладони, дивной формы, как капелька густого прозрачного мёда. Розовые ареолы окружали крупный спелый сосок. И только красные полосы на коже от слишком тугого белья портили мне эстетическое удовольствие. Я прижался щекой к одной её груди, накрыв ладонью вторую, лицом и рукой ощущая твёрдость её сосков и нежность молочной кожи.

Распрямившись, я стоял над ней и задыхался от вожделения и восторга. Я хотел её, до сумасшествия хотел, но важнее было другое. Важнее было моё желание понять, запомнить и воспроизвести её красоту.

Я хотел видеть её всю.

Я коснулся её простых чёрных трусов. И остановился.

Я понял, что если я сниму их, то просто не выдержу. Я просто изнасилую её. Эта возможность была так близка, она опьяняла и сводила с ума, но где-то на краю сознания притаилось какое-то гадливое чувство, которое сулило тяжкое похмелье. Я прислушался к нему. Оно шептало, что если я поддамся соблазну, то стану ничем не лучше тех, кого презирал, тех, кто стремится любой ценой удовлетворить свои мимолётные желания, отдавая этому всё, что имеют в душе.