Она задала мне тот же вопрос. Я ответил, что переехал из Ярославля. Больше ей было знать необязательно.

– Ого! Далековато! – удивилась она. – И что же тебя заставило сюда переехать?

– Обстоятельства, – уклончиво ответил я. Мне не хотелось ничем делиться с ней, тем более – моим прошлым.

– Какие, если не секрет?

– Секрет, – мне было плевать на её мнение обо мне. Только её настроение сейчас имело значение. Поэтому я попытался смягчить свой ответ, представив его шуткой.

Не помогло. Она надулась и упрекнула меня в том, что я её спровоцировал лезть в мне в душу. Ничего себе!

Я посмотрел на неё и засмеялся. Она попыталась нарушить мои границы, а когда я не пустил – она попыталась перевести стрелки и сделать виноватым меня.

И всё бы ничего, но нельзя же так пренебрегать законами логики! Даже если исходить из того, что я придерживаюсь тех же моральных законов, что и она (ты – мне, я – тебе), что, в принципе, не соответствует действительности, то всегда надо помнить: всё, что плавает, – не обязательно рыба. И если она сама разболтала слишком много, это не значит, что я ей расскажу то, что она хочет знать, о чём я ей вежливо и сообщил. Она смешалась и покраснела.

– Спасибо, – сказал я официанту и подвинул поближе к девушкам принесённые им коктейли. Миша заказал себе выпивку сам. – За прелестных дам, – я уставился на лоб Анны, старательно отводя глаза от зрачков её светлых глаз, направленных на меня, как дула двуствольного ружья.

Мы чокнулись. Саша выпила коктейль почти залпом, заливая бушующее внутри негодование. Конечно, сделать в присутствии одной дамы столь непрозрачный комплимент другой – это даже не неэтично. Не то слово. Для женщин такого уровня это просто бесчеловечно.

Чтобы хоть как-то поддержать разговор, я спросил у Саши, чем она занимается. Получилось грубо и натянуто, но вся эта компания вызывала во мне столько раздражения, а надежды на пользу от этой встречи было так мало, что сдерживаться становилось всё сложнее.

– В смысле, кем работаю? – уточнила она.

– Ну да. Или, может быть, хобби у тебя есть интересное, – да говори ты что угодно! Я смогу зацепиться, я смогу поддержать любой разговор, просто дай ему хоть какую-то почву!

Саша смущённо поведала о том, что работает официанткой, а на большее времени у неё не остаётся. При этом у неё был такой несчастный вид, что мне её стало жалко. Действительно, разве у неё большой выбор?

Она в ответ поинтересовалась моей сферой деятельности. Мне не хотелось ничего рассказывать про себя, поэтому я ответил что-то невразумительное и утешительное, что у меня дел, конечно, много, но все скучные и неважные. Она уныло ответила, что не может быть работы скучнее, чем работа официантки. Какая выпестованная жалость к себе! Наверное, тренируешься в этом занятии каждый день! Ошибаешься, девочка, тебя хоть всякие оригиналы развлекают. Поэтому я предположил, что есть профессии скучнее. Например, уборщик. Она отрезала, что с нашим жизненным опытом об этом рассуждать сложно. Я почувствовал уважение. Очень уж точным получилось замечание.

– Ошибаешься. Я много лет работаю кем-то вроде уборщика, – я сознательно напустил дыму. Не мог же я признаться, что перед ней сидит человек-муха по профессии и художник по призванию! Я не дурак, понимаю, что женщины таких сразу записывают в неликвиды.

Она недоверчиво вскинула на меня глаза. И тут я понял, какую глупость брякнул. Я расхохотался так искренне, что меня отпустило напряжение, впервые за сегодняшний вечер.

– Только сейчас понял, как глупо звучала эта фраза, – ну что же, мне интересно, как ты ведёшь себя, когда напугана. Я наклонился к ней и прошептал: – Я должен тебе признаться – я наёмный убийца.

– Шутишь? – она недоверчиво глядела на меня. Конечно, и я бы не поверил.

– Нет, но теперь ты слишком много знаешь, – я резко сунул руку в карман и сжал губы.

Её лицо побледнело, глаза увеличились и расползлись во всё лицо. Ротик сжался, стал маленьким и по-детски беззащитным. Какая же она смешная… И красивая.

Я вытащил из кармана жевательную резинку и, хохоча, предложил ей. Краска начала медленно заливать её щеки. В глазах вскипели злые слёзы.

– Я не понимаю, по какому поводу ты веселишься, – тряским от гнева голосом сказала она. И снова отпила из стакана.

– Ну-ну, конечно, ты просто своего лица не видела! Мне показалось, или ты ужасно испугалась? – хохот ещё не утих во мне, поднимаясь, словно волны. Мне жутко захотелось её взбесить. Хотелось отомстить за свои нервы, которые я был вынужден потратить на неё, за то, что она так хороша снаружи и так отвратительна внутри.

– А мне показалось, что у кого-то шутки дурацкие!

Она рассердилась. Но её здесь держала подруга, которая, хоть и скучала, но ещё надеялась на что-то. А это значит, что Саша будет терпеть мою компанию. А чтобы моё присутствие не горчило – она будет запивать его алкоголем.

Я не против.

Я подвинул к ней полный стакан.

– У меня созрел замечательный тост! За новые знакомства! До дна! – я допил стакан одним глотком. Очередная провокация. Но в этот раз она не поддалась. Неужели сработал предохранитель?

– Саш, мы отойдём ненадолго. Пойдём потанцуем, хорошо? – Анна наконец-то смогла вытащить Мишу потанцевать. Я был этим сильно удивлён, ведь когда он танцует, он не сможет рассказывать ей все эти удивительно неинтересные истории.

– Хорошо, – негромко ответила Саша. Но Аня увидела её кивок и ушла в сторону танцпола, подцепив под ручку Мишу.

«Да, не повезло тебе с подругой, – подумал я, глядя на Сашу. – Ты сидела, терпела меня, собственную неуклюжесть, отсутствие настроения – ради неё, а она ушла, оставив тебя с незнакомым мужиком. И ты даже понятия не имеешь, в какой опасности ты осталась».

– У тебя очень интересные глаза, – впервые я почувствовал, что могу сказать то, что думаю. – Такой красивый разрез при таком необычном цвете встречается редко. Неужели твоя мама была местная?

– Нет, она приехала из Сибири. У неё тоже был красивый разрез глаз. А отца своего я никогда не видела. Цвет, наверное, от него, у мамы были совсем другие глаза, – она невнятно потупилась и погрустнела, как пьяница, вспомнивший спившихся собутыльников.

– Был?

– Да, она умерла пару лет назад, – её подбородок начал дрожать.

– У каждой жизни свой срок, – осторожно сказал я. Нельзя ей давать расплакаться. У неё же от слез всё лицо опухнет!

– Да. Просто жаль, что он бывает так неоправданно короток, – первая слеза сорвалась с её нижних ресниц и разбилась о столешницу. Её нос начал распухать, но это только прибавило ей очарования, придало какую-то особенную трогательность и нежность.

– Тогда давай выпьем за тех, кто за свою короткую жизнь сумел подарить тебе такие красивые глаза, – я патетично и громко сказал свой тост, высоко подняв свой стакан. Всё же я не хотел потратить вечер на то, чтобы утирать ей сопли.

– Давай, – она, как маленькая, проследила за моей рукой, шмыгнула носом и переключилась на питьё.

Я, не притронувшись к своей порции, следил, как она, заглядывая внутрь стакана, как ребёнок, большими глотками выхлёбывала содержимое. Я понял, что она на грани той стадии опьянения, когда человек пьян настолько, что не может осознать, насколько он пьян. Именно сейчас было очень важно прекратить, потому что ей уже море было по колено.

Она отставила пустой стакан и икнула. Я пододвинул к ней остатки пиццы.

– Ешь. Тут ещё много, я один не справлюсь.

Она, как послушная девочка, кивнула, взяла предпоследний кусок и лениво начала его жевать. Я изо всех сил пытался найти тему, которая не заденет и не растревожит её. Она была в идеальном для меня состоянии, нужно было подождать ещё минут пятнадцать – и она уснёт, как младенец.

– Ты знаешь, мне очень понравился этот город, когда я впервые сюда приехал. В нём есть какой-то домашний уют. Особенно в центре. Вроде большой город, а суеты нет.

– Ты, наверное, просто на окраинах не был. Там вся… суета. А в центре… в центре никому ничего не нужно. Просто игрушечные домики, кафешки… музеи ещё… вот…