Гена сунул карандаш в органайзер, вместо него извлек ручку с черной пастой. Потянулся к принтеру, достал несколько листов бумаги и положил перед собой.

Чистый лист вызывал у Гены желание оставить на нем свою подпись.

Этим Гена и занялся. Подпись была командирская, с нажимом, сильная и энергичная. Вот только с подчеркиванием Гена никак не мог определиться: снизу ставить или сверху? Нужно было потренироваться.

Рука тренировалась, голова думала – о Барковой, конечно.

Умная бы давно допетрила, что его кто-то подставляет, сказал себе с горечью Гена и понял, что сказал что-то важное.

Обижаться было приятней, чем думать, но мысль внедрилась в череп и застряла там, вызвав маету и внутреннее беспокойство.

Так и не решив, где ставить это самое подчеркивание, Гена приподнялся, перегнулся через стол, отправил лист в пустую корзину, сел и вернулся к началу размышлений: «Кто-то подворовывает на фирме дядьки Саньки. Баркова почему-то уверена, что это дело рук Геннадия Явкина. Тимофеевича», – добавил про себя Гена и раздул щеки.

Так вот: второй зам Баркова уверена, что Гена Явкин…

Кресло под Геной скрипнуло.

За кого она его принимает, эта злыдня Баркова?

Все просто. Кому-то очень нужно, чтобы злыдня отравляла ему существование.

Кому? Враг окопался где-то поблизости и наблюдает за Геной Явкиным?

Похоже на бред сумасшедшего.

Неудобные мысли плодоносили, как сорняки. В попытке избавиться от них, Гена клацнул «мышкой».

Выйдя в интернет, прошелся взглядом по курсу евро, доллара, фунту-стерлингу и зачем-то гривны, посмотрел температуру воздуха в Мармарисе, в Абу-Даби и на Сардинии и уже нацелился на завлекательную брюнетку в бикини, под которой красовалась подпись «развлечения для мужчин», как в кабинет влетел чем-то сильно раздраженный главный инженер Ерохин.

– Сколько это может продолжаться? – с порога потребовал отчета он. – Ты хоть за что-то отвечаешь в отделе?

Гена покраснел и закрыл сразу все окна на мониторе. Покраснел не от глупого вопроса Ерохина, а от того, что чуть не попался на ребяческом интересе к «развлечениям».

Чтобы скрыть смущение, Гена сделал важное лицо и откинулся на спинку стула:

– А что такое? – Вот как мы умеем, означал этот вопрос и эта поза.

– Где штукатурная станция?

– Какая станция?

– В девятиэтажке на третьем участке с сегодняшнего дня по плану начинаются штукатурные работы. Так?

– Ну? – Гена дернул могучими плечами.

– Бригада штукатуров вышла на работу, а станции нет. Где станция, Гена? – сердечно спросил Ерохин. – Или, по-твоему, можно ведрами таскать раствор на девятый этаж?

– А что ты с больной головы на здоровую валишь? – удивился Гена. – Эта ваша станция. И ты за нее отвечаешь.

– Память у тебя, Гена, девичья. Я был на больничном, акт подписывал ты. Ты должен был отследить движение станции с участка на участок.

– Да неужели? – осклабился Гена. – Это не я, а ты должен был отследить. Ты производственник, не я. И больничный ты уже закрыл.

– Хорошо, – отступился Ерохин. – Дай мне чистый лист.

В глазах у Гены зажглось любопытство, он потянулся к принтеру и захватил несколько листов.

Ерохин устроил крокодиловую папку на краю стола, устроился сам, придвинул лист и что-то застрочил.

Через минуту он поставил под строчками закрученную подпись и протянул Гене:

– Читай.

Гена пробежал глазами – это была докладная. Очередная… Вот дерьмо. На щеках у Гены проступил нездоровый румянец. Румянец не укрылся от Ерохина.

– Прочитал?

– Ну?

– Это я довел до твоего сведения. Давай сюда. Встретимся у шефа.

Гена вернул докладную, Ерохин сгреб папку и вымелся.

Ерохин вымелся, но осадок на душе у Гены Явкина остался.

В полном расстройстве Гена вышел в коридор и столкнулся с худородным цыпленком – молоденькой сотрудницей.

– Здравствуйте! – с некоторой восторженностью пискнул цыпленок.

Кажется, это чудо в перьях работало у Барковой и звали чудо, кажется, Танечкой.

– Здравствуйте. – Гена исторг тягостный вздох.

Было в фирме только одно место, где он мог успокоиться, – столовая.

…За хороший аппетит Дуся выделяла Явкина из общей массы сотрудников.

– Что-то на вас лица нет, Геннадий Тимофеич, – встретила она Гену.

– Та-а, – Гена скривился. – Есть тут субъекты разные, умеют настроение портить.

– А вы покушайте, Геннадий Тимофеевич, и все наладится. А то на голодный желудок все драмой оборачивается.

– Как ты говоришь? – Гена озадаченно смотрел на кухарку.

– А посмотрите на этого нашего тощего Ерохина – все у него плохо. Почему?

– Почему? – послушно повторил Гена.

– Потому что язвенник. Или второй зам. – Дуся понизила голос. – Почему такая злющая? Да потому что все на диете сидит.

– Дуся! – Генино лицо расплылось в улыбке. – Ты не буфетчица, а чистое золото.

От Дусиных слов ли, от наваристого ли украинского борща настроение у Гены поднялось на такую высоту, что Ерохин с его эпистолой закатился в запасной карман памяти – был у Гены такой специальный карман для неприятностей. Нечто вроде закромов Родины. Неприятности в нем пропадали бесследно.

– Всем приятного аппетита, – раздался голос Барковой, и сердцебиение и пульс у Явкина участились.

Гена оглянулся через плечо: второй зам прошла к стойке. На шпильках, в узких брючках и приталенном пиджаке… Волевым усилием Гена оторвал глаза от тугих ягодиц, обтянутых тканью…

Баркова выбрала два салата, паровую котлету и сок и устроилась у окна в профиль к Гене.

За минуту до этого мечтающий о добавке Гена как-то враз потерял аппетит.

Язва и задавака Баркова бесила его хотя бы уже тем, что дядька Санька приводил Гене второго зама в пример. Баркова то, Баркова се…

И себя содержит в порядке, и отдел работает, как отлаженный механизм, и отчеты радуют искушенный дядькин глаз, а ответы на любой вопрос – слух.

Гена же был небрежен, толком не мог составить служебную записку. Вечно то излишне сократит, то излишне растянет содержание, то начало с заключительной частью увязать не может. И порядка у него в бумагах не наблюдается, все время что-то теряет…

Ну и черт с ним со всем. Не в работе счастье.

Гена доел, влил в себя сок, салфеткой промокнул рот, отнес грязную посуду на специальный столик, сказал Дусе «спасибо» и с видом оскорбленного достоинства покинул столовую.

Дуся проводила любимца сочувствующим взглядом.

… Судный день приближался, тянуть с повесткой больше было нельзя.

Нужно было ехать к Холину, а ехать было страшно и взять с собой – некого.

Гордость не позволяла Ксении звонить Рассветову, а он не беспокоил ее своими звонками, не осаждал и не преследовал, на что она в тайне надеялась.

И вместо того, чтобы субботу посвятить хозяйству и себе, Ксения приняла героическое решение прямо с утра отвезти Холину опостылевшую бумажонку и забыть о ней.

Постояла под душем, с удовольствием облачилась в джинсы и джемпер, обула мокасины, хотя в обуви без каблуков у нее развивались комплексы, она казалась себе полноватой и низкорослой.

После ночного дождя воздух был пропитан стылой моросью.

Открывая гараж, чертыхнулась и поклялась сегодня же купить газету «Из рук в руки» и найти объявление «Хозяин на час».

Ксения хмыкнула. Звучало многообещающе. Или это только плод ее воображения? Хозяин на час!

Конечно, мама права, и мужик в доме нужен. Но пока ее вполне устроит рукастый «хозяин на час», лишь бы он умел смазывать и менять замки.

Вот выпихнуть бы маму замуж…

Под эти наивные мечты Ксения незаметно доехала до улицы Космонавтов и пристроила «Ауди» возле приснопамятного металлического гаража.

И снова сердце сжалось от дурного предчувствия.

С Тугариным-змеем она еще справится, а вот с ротвейлером… Лишь бы собака была в наморднике, лишь бы не выскочила неожиданно… А то есть все шансы продолжить список жертв.