А вот теперь он понял, при чем.

Неделя прошла как обычно, и эйфория Айка начала потихоньку меркнуть, сменяясь недоумением и тревогой. Любовь пробудилась в нем впервые и сразу с огромной силой – скрывать её оказалось очень тяжело. Как и всякого влюбленного, Айка томило неотступное желание видеть предмет своей страсти, не говоря уж обо всем прочем. А приходилось молчать и вести себя, словно ничего не случилось. И делать то, что должно.

Как назло, встретиться с Джори тоже не получалось. В очередном послании он сообщил, что передал письмо Крис и, со свойственной ему деликатностью, больше ни о чем не спросил. Лишь напомнил, что всю неделю будет занят в кузне и не сможет приходить в лес.

Несмотря на более чем обычно ласковый тон письма, Айку стало очень горько. Ведь ему ужасно хотелось не только расспросить Джори о Крис, но и поговорить о своей любви к ней.

Неделя подошла к концу, и Айк рискнул написать ещё одно письмо. Любовь мучила его, сжигала изнутри. Влюбленные подозрительны, и вот ему уже казалось, будто бы он всё выдумал, и никаких особенных взглядов и пожатий руки не было. Крис просто обрадовалась встрече, а он вообразил себе невесть что, как дурак…

Подобные мысли причиняли такую сильную боль, что Айк не знал, куда деваться. При малейшей возможности сбегал в лес и бродил там в мрачном, молчаливом одиночестве. Даже возвращение летнего тепла не смогло поднять его настроение. Он часто приходил на то место, где они с Крис встретились и там погружался в воспоминания, давая волю фантазии. Единственное и весьма слабое утешение.

Но воспоминания недолговечны. Можно помнить до мелочей, что происходило в тот или иной момент, но чувства, бурлившие когда-то в крови, не воскресишь. А без них воспоминание теряет ценность, превращается в сухую, скучную бумажку, с нацарапанными на ней датами, именами и названиями.

Айк не ощущал этого в полной мере, но и в его мечты каждый уходящий день добавлял всё больше и больше горечи.

Неужели Крис всё забыла? Могла бы передать хоть пару слов через Джори! Или она не понимает, как мучает Айка своим молчанием? О, если бы он мог пойти к ней, прямо сейчас! Увидеть её, услышать её голос и знать, что она думает о нем!

Второе письмо также осталось без ответа.

В маленькой комнатке на втором этаже дома Свершителя наступило отчаяние. Полное. Айк понял, что он и правда дурак и принял обычную радость встречи за нечто большее.

Это было ужасно. Он сам обрек себя на мучения.

Будущее прозревалось ясно: до смерти он будет любить Крис безнадежно и сильно, не получая в ответ ничего, кроме дружеской симпатии. Она выйдет замуж, у неё родятся дети, а он, Айк, останется влачить свои дни в этом мрачном доме, убивающем всякую надежду на счастье…

– «Оставь надежду всяк, сюда входящий…»1

– Что?

Айк вздрогнул и понял, что произнес последнюю мысль вслух. Он сидел напротив отца за кухонным столом и, вероятно, ужинал – перед ним стояла миска с вареным картофелем и куском соленой козлятины.

– Просто задумался, – Айк с отвращением отодвинул миску, – не хочу есть.

– Ты уже неделю постишься. Решил уморить себя голодом? – меланхолично спросил Эдвард. В его темных глазах, как золотая вода, отражался свет лампы. – Сегодня карнавал и вся неделя праздничная, силы тебе понадобятся. Ешь.

– Отец, я…

– Не вынуждай меня держать тебя за столом, пока всё не съешь, как будто тебе пять.

Хотелось запустить миской в стену, но Айк не мог даже разозлиться как следует, такое его охватило уныние. Он придвинул посудину обратно и начал с остервенением запихивать в себя еду.

– Другое дело, – заметил Эдвард и встал, чтобы подбросить дров в плиту, – Свершитель обязан быть предельно собран во время наказания. Нужно поддерживать силы если не ради себя, то ради людей, которые будут отданы в твои руки. А сейчас, в праздники, таких людей будет предостаточно.

Отцовские наставления насчет того, чего должен и чего не должен Свершитель давно стояли у Айка поперек горла, но он промолчал. Положил пустую миску в таз для грязной посуды, налил себе горячей ягодной воды.

Знакомый с детства вкус успокаивал, и ему вдруг страшно захотелось домой. Пройти через родной двор, подняться в свою комнату, обнять Эйвора и говорить, говорить… Младший любит его, он, конечно, не всё поймет, но выслушает.

Выпустить бы из души этот яд, и тогда она обязательно пойдет на поправку. И, быть может, боль хоть немного утихнет.

– Отец?

– Ммм?

– Когда мы уходим?

Эдвард удивленно приподнял брови.

– Уходим? Куда?

Сердце Айка упало.

– Домой… мы всегда проводим праздники дома, разве нет?

– Обычно да.

– Но не в этот раз?

Эдвард бросил на него быстрый взгляд и мягко промолвил:

– Нет, сейчас мы останемся в городе. Так надо. Эйвор знает, он ждёт нас только через неделю.

– Тогда можно, я схожу в лес сейчас? – в отчаянии воскликнул Айк. Желание побывать дома неожиданно обострилось и стало нестерпимым. – Ведь ещё не очень поздно!

– Айки, – ещё мягче произнес Эдвард, – не стоит никуда ходить. Когда ты вернешься, карнавал будет в самом разгаре. Лучше побудь дома и отдохни.

– Да пусть Темный Лик заберет этот отдых!! – взорвался Айк. – Я не могу здесь оставаться!

Лицо Эдварда мгновенно затвердело и стало непроницаемым.

– Не хочешь – как хочешь. Тогда отправляйся наверх и принимайся за уборку. Вытри везде пыль, перетряхни постель и помой лестницу.

– Нет! – дерзко произнес Айк.

Он задыхался, его душили слезы. Стены дома словно давили на него. Уйти – немедленно, сейчас же! И никогда не возвращаться…

Эдвард стоял перед ним, загораживая выход из кухни. Айк сделал попытку проскользнуть мимо, но жесткие пальцы стиснули его плечо.

А потом отец не то чтобы отшвырнул, скорее с силой отодвинул его на прежнее место, но от этого короткого и удивительно легкого движения Айк отлетел назад и еле удержался на ногах. В полете он задел бедром край стола, на пол обрушилась вся утварь; кувшин с ягодной водой грохнулся вдребезги.

– Ну вот, работы тебе и прибавилось, – невозмутимо произнес Эдвард, как будто посуда разбилась по чистой случайности.

Айк, стиснув кулаки, смотрел на него исподлобья. Злость клокотала в нем, но в душе уже пробудился прежний, застарелый страх перед сокрушительной силой отца. Понимая, что продолжать противостояние бессмысленно, Айк гневно бросил:

– Ты не сможешь держать меня здесь вечно!

– И не собираюсь, – Эдвард спокойно повернулся к выходу, – это только на время карнавала. И не вздумай сбежать, если не хочешь, чтобы я привел тебя назад силой.

Лицо Айка вспыхнуло от унижения. Еле сдерживая слезы, он в бессильной ярости схватил со стола кружку и со всей силы швырнул её об пол. Черепки брызнули в разные стороны, но поднимавшийся по лестнице Эдвард даже не сбился с шага. Айк присел на корточки и закрыл лицо руками.

Удивительно, но стало чуть легче – по крайней мере он не заревел, как обиженный ребенок.

«Ты и есть ребенок», насмехался внутренний голос, «взрослости достиг, а ума не прибавилось. И самообладания тоже, ни на йоту. Ты жалок, Айк! Отец прав, глупо идти через город в разгар праздника, это слишком опасно. Тебе переломают кости, а может быть и убьют, и никто не найдет и не накажет виновных».

– Ну и пусть! – всхлипнул Айк, ползая по полу и собирая черепки. – Лучше сдохнуть, чем жить так! Лучше бы я сдох, ещё не родившись – нет, лучше бы я вообще не рождался!

«И снова детство! Когда ты повзрослеешь?»

– Когда ты исчезнешь из моей головы, – пробормотал Айк, – и перестанешь меня доставать? Ладно, пусть я жалок и пусть я ребенок, но ты ничуть не лучше, потому что ты – это я.

Внутренний голос не нашелся, что ответить.

Пару часов спустя Айк вытащил во двор ведро с грязной водой и выплеснул его под ближайший куст. Прополоскал тряпку, пристроил её сохнуть на остатках изгороди, окружавшей задний двор.