Когда казаки проезжали мимо Храма Христа Спасителя, Прохор подумал: «А ведь я единственный из нашей сотни, кто выжил в этой войне». Тогда в бою у деревеньки Шоуялинза, которая находится под Мукденом, Прохор уцелел только потому, что вынес его на себе Фрол Миклашев. Сам Фрол погиб перед самым окончанием войны, в одной из стычек с японцами.
«Спасибо тебе Господи, что уберёг меня на той войне, не сделал мою Дуняшу вдовой», – Прохор повернулся в сторону храма, снял папаху и перекрестился.
– Что ты Прохор Фролович глядишь на публичный дом, и крестным знаменем себя осеняешь?!– засмеялся Федька Чекулаев. Он указал нагайкой на деревянный двухэтажный дом с ярко-жёлтыми занавесками, и спросил: – Или там святые девы проживают?
Казаки захохотали. Прохор встрепенулся и оглянулся вокруг. Пока он размышлял о жизни, не заметил, как они проехали на Сокольничью улицу27, на которой сплошной чередой шли дома терпимости.
– Так, о своём подумал, – хмуро ответил Прохор.
– Небось, Господа бога просил, что б дал тебе с ядрёной девкой помиловаться, – всё не унимался Федька.
– Рот закрой, не на гулянке, – зло оборвал его Прохор, дальше ехали молча.
На Дворянской улице28, возле «Сарептского магазина», казаки остановились, и через витринное окно стали разглядывать причудливые пепельницы, украшенные сибирскими самоцветами. Возле входа в магазин стояли два господина в чиновничьих шинелях. Один был маленький и толстый, на круглом, лунообразном лице, тоненькие усики. Другой, худой, длинный как палка, с бородкой эспаньолкой. Длинный, держал в руке газету «Самарские ведомости».
– Что пишут в газете Тихон Лукич? – спросил толстяк.
– Сообщают, что беспорядки в стране организуют социал-демократы, – ответил Тихон Лукич, – главный в их партии некий Ульянов. Вот ведь каков анекдотец!
– А что вы так удивляетесь, Тихон Лукич? – удивился толстяк.
– Ну как же Порфирий Николаевич, ведь это тот самый Ульянов, который десять лет назад был у нас в суде помощником присяжного поверенного! – воскликнул Тихон Лукич. Он покрутил газетой перед носом толстяка и продолжил: – Ведь это я собственной персоной выписывал ему бумагу на права ведения чужих дел.
– Вы бы Тихон Лукич поостереглись так громко объявлять об этом факте, – толстяк покосился на казаков, глазеющих на витрину.
Казаки поехали дальше. Когда они добрались до Хлебной площади, к ним подбежала тётка в фартуке.
– Господа казаки, там, у трактира «Ревель», «горчичники» четверых мужиков хотят обнести! – закричала она.
«Горчичниками» в Самаре звали шпану. Говорили, что своё название «горчичники», те получили за то, что таскают в кармане горчицу. Её они сыплют в глаза своим противникам во время драки или жертвам при ограблении.
Казаки поскакали к трактиру «Ревель». На углу восемь «горчичников» окружили четырёх мужиков. «Горчичников» легко отличить от мужиков или мастеровых. Они ходят в коротких пальто, в красных сатиновых рубахах, перепоясанные поясом с кисточками. Картуз сдвинут на затылок. В лакированных сапогах, за голенищем которых нож или гирька на проволоке.
Услышав цокот копыт казачьих коней по мостовой, «горчичники» вмиг разбежались по подворотням.
– Спасибо вам господа казаки, – крестясь, поблагодарил невысокий мужик, лет пятидесяти, – уж думал, лишат нас жизни, христопродавцы.
Мужик снял картуз, и, поклонившись, продолжил:
– Плотники мы, меня Иваном кличут, а это сыны мои. Подрядились мы в деревне Старый Буян амбар срубить. Перед дорогой хотели в трактир зайти, потрапезничать, а тут эти тати налетели.
– Ну, ну, – усмехнулся Прохор, – налетят ещё раз, кричи: «Караул»! Тут полицейская часть неподалёку, может городовые, и услышат, прибегут на помощь, а нам дальше служить нужно.
Казаки уехали, а один из сыновей Ивана, спросил:
– Ну что батя, эти разбойники разбежались. Пошли в трактир, жрать охота.
– Что ты Васька! – вскричал отец. Он оглянулся: – Эти тати сейчас вернуться. Айда на рынок, там чаю с сушками попьём, да поищем мужиков, которые до Старого буяна едут, с ними и доберёмся.
Мужика этого звали Иван Степанович Чапаев. Жил он со своими сыновьями в селе Балаково Николаевского уезда Самарской губернии. Сам Иван был родом из деревни Будайка Чебоксарской волости Казанской губернии. Там же родились его сыновья – Михаил, Андрей и Василий. По правде говоря, Чапаев не фамилия, а прозвище. Предки Ивана – крепостные крестьяне. Были в его роду чуваши и эрзя29. Степан – отец Ивана, сплавлял лес по Волге. По-русски говорил плохо. Когда, они с мужиками грузили лес, то Степан часто орал:
– Чапай, чапай! – это должно было означать: «Цепляй, цепляй!»
Так и прилипло к Степану прозвище – Чапай, а его сын Иван получил уже фамилию вместо прозвища – Чапаев. На бумаге эта фамилия появилась в 1884 году, когда у Ивана родился второй сын Андрей, в метрике ему написали фамилию «Чапаев». В 1887 году у Ивана родился третий сын – Василий, ему так же дали фамилию Чапаев. В 1897 году семья Ивана переехала в село Балаково. Иван был отличным плотником. Своему ремеслу он обучил и сыновей. Когда те подросли, появилась артель плотников, стали они колесить по деревням, выполняя плотницкие работы.
Деревня Старый Буян находится в месте слияния рек Буян и Кондура, в сорока километрах от Самары. События «Кровавого воскресенья» всколыхнули Россию, но мужику в деревне до этого дела не было. У мужика одно на уме – сев, сенокос, уборка урожая, молотьба.
Самарская губерния всегда считалась спокойной. Сюда в ссылку отправляли социал-демократов и эсеров. Со временем здесь сформировались сильные партийные организации эсеров и большевиков. Большевики пропагандировали своё учение среди рабочих в городах, эсеры вели пропаганду среди крестьян в деревнях. Руководители самарской организации эсеров снабжали крестьянские ячейки своей партийной литературой, при этом, не забывая и об оружии. В 1904 году в Самару был сослан эсер, учитель Сергей Акрамовский, а в селе Царевщина30 жили ссыльные эсеры Сумгин Михаил и Девятов Иван, они вели пропаганду среди крестьян. Акрамовский объединил отдельные крестьянские ячейки эсеров в организацию «Крестьянское братство».
В октябре 1905 года Самарские большевики так же решили начать пропаганду среди крестьян. В село Царевщина приехал большевистский пропагандист Александр Коростылёв. Он стал знакомить мужиков с трудами Карла Маркса, однако толково им ничего объяснить не смог, плюнул на это дело, и уехал в Самару. Вскоре всколыхнулись деревни Самарской губернии. Правда, большевистский пропагандист тут был совершенно не причём. Случилось вот что: помещик Соколов в селе Дмитровка, сдавал крестьянам в аренду луга для сенокоса. Летом, перед покосом, он с мужиками договорился, что будет брать с них по два рубля за воз сена. В октябре, когда настало время расчёта, Соколов, проигравшись за неделю до этого в карты, взвинтил цену до 2 рублей 40 копеек за воз сена. Сорок копеек для мужика большие деньги, и вся Дмитровка взбунтовалась. К ним присоединились деревни Китовка и Сборная, так же косившие сено на лугах Соколова.
Помещик цену снижать отказался и послал в Самару за полицией. Мужики взялись за топоры и вилы. Соколов успел улизнуть, а мужики принялись потрошить его амбары – вынесли весь хлеб и подожгли усадьбу. Из Самары приехала команда уральских казаков, мужики закидали их камнями, казаки для острастки пальнули из ружей. Мужики поняли, с камнями, вилами да топорами, против ружей не попрёшь. Они присмирели, а казаки арестовали зачинщиков, остальных мужиков выпороли нагайками.
Только улеглись страсти в Дмитровке, как всколыхнулись деревни в Самарском и Бузулукском уездах. Здесь земли принадлежали купцу Аржанову. Крестьяне платили ему за аренду земли, по двенадцать рублей за каждую десятину. В октябре купец поднял плату до двадцати рублей. Крестьяне отказались платить такие деньги и стали самовольно распахивать земли. Опять приехали уральские казаки, выпороли мужиков в селе Верхняя Орлянка, а Аржанова, исправник заставил снизить арендную плату за землю, до прежних пределов.
