«Не будь глупой», – решительно говорю я себе, стоя в коридоре. Я ни в коем случае не должна позволять себе пугаться. Последнее, чего мне хочется, это начать бояться этого места, где нас только двое.

Это всего лишь дом. Пустой дом. Все иное, что ты привносишь сюда, является только плодом твоего воображения.

Глубоко дыша, чтобы успокоиться, я сверяюсь с планом и направляюсь в сторону кухни.

Кухня, как и остальные помещения дома, заросла пылью и грязью. Очевидно, ее никогда не модернизировали, разве что установили старую газовую плиту с открытым грилем, расположенным на высоте глаз. Она стоит на выступе в кладке для дымохода, на том месте, откуда, по-видимому, убрали печь гораздо большей величины, и выглядит поэтому слишком маленькой. Рядом с ней всунут маленький холодильник, шнур от которого тянется к ближайшей розетке на рабочем столе. Пол покрыт узорчатым винилом, вероятно, чтобы скрыть оригинальный каменный пол, но настоящая прелесть – в открытых деревянных полках, идущих по стенам помещения в форме буквы Г, и высоких окнах в дальней стене, за которыми видна масса зеленой растительности. Полки старомодные, и нет сомнения, что когда-то на них стояли кастрюли, сковороды, миски и прочая кухонная утварь. На дальней стене полки покрыты толстым деревом со множеством царапин, на другой стене – мрамором. Верхние почти пустые, не считая небольшой стопки разнородной фарфоровой посуды – тарелки, миски, чашки и блюдца с разными цветочными узорами. Огромная выщербленная раковина с двумя чашами увенчана старинным нагревателем с ржавым краном для горячей воды.

Хм. Нельзя сказать, что тут много добра. Что ж, посмотрим, что есть.

Обследуя кухню, я нахожу больше, чем ожидала: выдвижной ящик с разнобойным старым кухонным инструментом – разделочный нож и вилки с рукоятками из оленьего рога, покрытая пятнами пластмассовая лопатка. Затем я замечаю проем, который ведет в большую кладовую. Там обнаруживаются сокровища: старая жестянка с тремя чайными пакетиками, лежащими на дне в темно-коричневой пыли; банка растворимого кофе; коробка древнего, твердого как камень кускового сахара; жестянка какао, которое выглядит так, словно его срок годности истек никак не меньше десяти лет назад… Здесь есть стеклянная банка с чем-то похожим на поваренную соль – я не чувствую желания это пробовать, – горчица в порошке и пустые жестянки. Кроме того, есть старомодный чайник из тех, что свистят, когда вода закипает.

Значит, я могу выпить чашку кофе. Да, черного, но по крайней мере у меня пока нет нужды выходить из дому. Может ли растворимый кофе испортиться?

Я вношу чайник в кухню и наливаю воды из крана над раковиной. Холодная вода бьет сильной струей, газ зажигается без проблем, так что системы обеспечения работают. Я насыпаю старый кофе в чашку с цветочным узором и жду, пока чайник засвистит.

Стоя в огромном помещении, опираясь на рабочий стол, я вспоминаю Рори, заваривающего по утрам кофе. Наша кухня была новой, с темно-синими шкафами внизу и кремовыми наверху, все деревянное, с соединениями на шипах типа «ласточкин хвост», рабочие поверхности гранитные, огромная светло-голубая плита, сверкающие кухонные принадлежности запрятаны за высокими дверцами шкафов. На рабочей поверхности позволено было стоять только кофеварке Gaggia, и каждое утро Рори строго следовал ритуалу приготовления кофе: густой крепкий эспрессо с парящим пенистым молоком, в точности как я люблю. Как мы оба любили. Мы без труда научились разделять вкусы друг друга. По уик-эндам мы неторопливо пили наш крепкий кофе во время завтрака – мюсли, тост и джем для него; что-нибудь с модными семечками, ягодами, орехами и овсяное молоко для меня. Такая у нас была жизнь, исполненная непринужденности, жизнь, которую я принимала как должное. Потребовалось несколько лет, чтобы организовать ее так, как нам хотелось, – мы тщательно планировали бюджет, каждый год осуществляя проект, который понемногу приближал нас к задуманной цели. Однако и все то время, когда нам приходилось мириться с несовершенством, мы были на самом деле счастливы. Все было прекрасно. Я представляю наш старый дом: веселый красный кирпич за зеленой живой изгородью, дорожка к темно-синей входной двери, лампа, мерцающая в окне гостиной. Я вспоминаю, как входила в прихожую, бросала свои ключи в фарфоровую вазочку на столе; кошка смотрела на меня со своего любимого места на батарее отопления, где впитывала тепло горячих труб. Я снимаю пальто и кричу: «Привет! Где вы? Я дома!»

Фарфоровая чашка цокает о деревянную столешницу, кофе проливается, появляется черная лужица. Внезапно меня охватывает приступ острой боли и сожаления, ощущение невозвратимой утраты ослабляет пальцы, сгибает меня в три погибели и заставляет судорожно глотать воздух. Я трясусь, как от удара электрическим током. Если позволить этому продолжаться слишком долго, я не вынесу. Это может уничтожить меня, поэтому я собираю все свои силы и прогоняю это состояние.

Я не буду. Я НЕ буду об этом думать. Это ушло. Это прошло. Я сделала свой выбор.

Я уже не в том оазисе спокойствия, комфорта и счастья. Я здесь, в этом странном месте, где никто меня не знает. Никто не знает, где я.

А еще есть Хедер. В моем воображении всплывает ее лицо, и я представляю, как она ходит по той комнате, желая знать, где она и куда подевалась я. Этого достаточно, чтобы боль отступила. Я делаю глубокий вдох и трясу головой. Я должна возвращаться к ней. Теперь нас только двое, и нам надо смотреть в будущее.

Хедер и я бродим по нашему новому дому и осматриваемся. Это время года я всегда не любила больше всего – начало февраля, пасмурно, холод и серость, обещание чего-то более яркого, если мы немного подождем… Пустые комнаты зимой выглядят угрюмыми. Несмотря на свое оцепенение, они, кажется, мечтают о ведрах горячей мыльной воды, тряпках, щетках и швабрах. При свете видно, что оконные стекла покрыты разводами грязи и паутиной, и на меня накатывает желание устроить генеральную уборку.

– Неудивительно, что они не смогли найти никого другого, кто захотел бы жить в этом доме, – говорю я вслух. Меня предупредили, что здесь давно не убирали. Некоторое время дом пустовал, а новые владельцы приобрели его лишь несколько месяцев назад. Интересно знать, были ли они когда-нибудь здесь. Думаю, они хотели сэкономить, отказавшись от уборки перед тем, как впустить сюда постояльцев, и поэтому, вероятно, аренда стоила так дешево. Однако это значит, что я буду долго возиться со шваброй и ведром. Вот тебе и рай.

– Что ты о нем думаешь, Хедер? – спрашиваю я, пока мы осматриваем комнаты. Везде одно и то же: пустое пространство, деревянные полы, камины, грязные окна и мало чего еще.

– Он большой, – констатирует она. – А где все люди?

– Здесь нет никаких людей, кроме нас.

Она хмурится:

– Но зачем нам нужно здесь жить? Тут нет мебели!

– Мы за ним приглядываем. Мы останемся здесь на какое-то время, пока дом не понадобится владельцам.

– А другие люди сюда приедут?

– Может быть. – Не знаю, почему я это говорю, ведь никто сюда не приедет. Я сразу же начинаю сожалеть о сказанном, поскольку Хедер выглядит заинтересованной.

– Кто они? А дети приедут?

– О, – говорю я расплывчато. – Думаю, вряд ли. В любом случае они приедут нескоро. Вот поэтому мы им нужны.

Кажется, мой ответ ее удовлетворяет, и мы возобновляем странствие по первому этажу, которое завершается в нашей комнате. Безусловно, для нас эта комната наилучшая, думаю я, не в последнюю очередь потому, что это единственная комната с кроватью. Хедер выглядит уставшей, и я укладываю ее в кровать с книжкой с картинками, а сама сажусь с кучей бумаг, которые привезла с собой. Это информация о доме, предоставленная владельцами, и я хочу узнать все, что могу, о том, как все это работает и как включить отопление. В каждой комнате есть древние батареи отопления, и все они холодные как лед. В ванной в конце нашего коридора имеется старая железная ванна и краны, из которых течет ледяная вода. Вскоре нам потребуется горячая.