Он воздержался от поправки: он хотел не просто поцелуя…

– Да, наверное.

Оливия улыбнулась, прищурилась; глаза ее стали цвета меда. Она смотрела на него мечтательно, и он вспомнил, как она рассматривала его в тот первый день в церкви: хотя она была напряжена и напугана, она словно оценивала его, прикидывала, чего он стоит.

– Может быть, тогда попробуем?

– Что попробуем?! – Лукас стремительно терял контроль над ситуацией; неужели она имеет в виду…

– Поцелуи. Мне невыносима мысль о том, что всякий раз, как я думаю о поцелуях, я должна вспоминать его… не хочу, чтобы вероломный негодяй влиял на мою дальнейшую жизнь. Так что, возможно, это неплохая мысль. Хотелось бы мне избавиться от его власти, а удобный случай может и не представиться. В конце концов, я знаю, что могу вам доверять и вы не станете сплетничать. И все же я немного волнуюсь. Что, если мне не понравится? Как вы думаете, удастся ли вам быть убедительным?

Возможно, время от времени он и проявлял безрассудство, хотя и меньшее, чем думали в обществе, но он никогда…

– Я попробую.

– Отлично! Благодарю вас.

Она решительно выпрямилась и расправила плечи. Лицо у нее по-прежнему пылало, но прежнее оживление угасало, и она выглядела, как тогда в церкви, когда ждала, что тот молодой человек ее поцелует.

Конечно, его удерживала на месте тревога, которая таилась за ее решимостью. Непонятно, почему столь страстная натура, как она, отзывается на обычный поцелуй гремучей смесью решимости и страха. Он не был уверен, что ее желание экспериментировать ему нравится. Он понял: как ни странно, если оставить за скобками его несомненный интерес, исполнив ее просьбу, он лишь подольет масла в огонь. Ему нужно быть очень, очень осторожным. Он прекрасно сознавал, что глупое стремление удовлетворить свое любопытство в обмен на быстрый поцелуй завело его в ловушку. Надо запомнить на будущее: нельзя потакать своим порывам!

Он осторожно приподнял ее подбородок, и ее губы тут же плотно сжались.

– Расслабьтесь, я пока не собираюсь вас целовать.

– Нет? – Она захлопала ресницами.

– Перед тем как это сделать, я вас предупрежу, и, если вам не захочется, вам достаточно лишь сказать. А теперь закройте глаза.

– Зачем?

Он вздохнул.

– Доверьтесь мне. Обещаю, я не стану целовать вас, вначале не спросив. Ну же, закройте глаза.

Она повиновалась, нахмурившись, и он дотронулся до ее щеки, легко ведя пальцами по скуле туда, где над ухом курчавились мягкие волосы. Он провел пальцем по прядкам, поглаживая ей висок; его рука повторяла очертания ее лица, исследовала нежную точку за ухом. Плечо Оливии чуть приподнялось, и он наблюдал, как дрожат ее ресницы, на удивление темные и длинные, как сходятся и расходятся брови, как будто она пытается расслышать что-то вдали.

Он по-прежнему касался ее легко и нежно; он гадал, о чем она думает. Может быть, несмотря на всю внешнюю решимость, она сжимается внутри, потому что каждая ласка вызывает у нее в памяти пережитые боль и унижение?

– Вам противно? – прошептал он. – Мне остановиться?

Она снова сдвинула брови, но не открыла глаза и не заговорила, только покачала головой. Едва ли тем самым она одобряла его призыв, однако ущерб оказался небольшим. После ее жеста его немного отпустило. Трудно было оторвать взгляд от ее губ. Он невольно придвигался все ближе. Лукас тоже закрыл глаза и сосредоточился на осязании. Он осторожно, летящими движениями, поглаживал кончиками пальцев ее ухо, шею, ключицу, плечо. Затем снова поднимался выше.

В таком невидимом путешествии имелись свои откровения. Мочка ее уха оказалась нежнее, чем любая другая, настолько нежнее, что ему вскоре захотелось вновь дотронуться до ее нежной кожи. Потом – ключица. Он и раньше взглядом знатока оценил ее, как человек, способный оценить архитектурные достоинства, но на ощупь ее ключица стала сочетанием твердых форм и бархатистой кожи; он вел пальцами по изгибам и воображал, как ее руки ласкают его, повторяя его ласки. В груди зародилось приятное тепло; оно подпитывало жар, идущий снизу.

Рукам очень хотелось спуститься ниже, поэтому он снова поднял их и вознаградил себя, коснувшись невероятно нежной кожи у нее за ухом, где у нее бился пульс – так же часто, как и у него. Затем осторожно провел вдоль ее подбородка и щек, с трудом удерживаясь, чтобы не впиться в нее губами. Он не мог вспомнить, когда в последний раз на него так действовала невинная девушка, когда его охватывало такое мощное желание. Он приказал себе встряхнуться. Пора двигаться вперед или отступать.

– Можно поцеловать вас сейчас? Я остановлюсь, как только скажете.

Ее губы разомкнулись, и с них слетели едва слышные слова, которые как будто проникли прямо ему в сердце.

– Да, пожалуйста…

Он никогда не испытывал такого напряжения при одной лишь мысли о том, что сейчас поцелует женщину! Потребность быть нежным совершенно противоречила его желанию. Но было важно не спугнуть ее. Если она хотя бы частично почувствует, какой огонь терзает его изнутри, она, скорее всего, просто убежит.

Он дотронулся губами до ее губ, и его сразу обожгло, как будто он прикоснулся к пламени под шелковой вуалью. Она задрожала, ее дыхание стало прерывистым, и он сам с трудом удержался, чтобы не дернуться, – в него как будто ударила молния. Он заставлял себя не шевелиться, лишь впитывать ощущения от ее губ. Она дышала часто и прерывисто. Происходящее одновременно было пыткой и лакомством – ничего не происходило, но каждый миг ощущения менялись, рассылая по всему телу искры радости, словно посыльных, которые несли хорошую весть о подготовке к праздничному пиру. Он прижал ладони к ее шее и щеке и слушал, как сильно бьется ее сердце.

Наконец он почувствовал, что в ней что-то изменилось. Дрожь пробежала по всему ее телу, она раскрыла рот, он втянул в себя ее нижнюю губу, и она теснее прижалась к нему. Все его силы уходили на то, чтобы сдерживаться. Пальцами одной руки он зарылся в ее буйные кудри; он медленно поглаживал ее за ухом, медленно пробовал ее губы на вкус.

Вторая рука легла ей на плечо, спустилась на талию; он притянул ее к себе, стараясь не действовать порывисто.

Ее руки, которые раньше висели вдоль корпуса, томно поднялись, ненадолго задержались на лацканах его сюртука. Затем она закинула руки ему на шею, стала перебирать его волосы на затылке и поглаживать кожу головы. Ему захотелось запрокинуть ей голову, крепко обнять, прижать к себе все ее тело. Он хотел, чтобы она тоже почувствовала жар, какой мучил его с тех пор, как он коснулся ее губ своими. Наконец несоответствие между ее внешней робостью и бурным пламенем, которое она подпитывала, заставило его остановиться.

Он отпрянул, но не отпустил ее и не отдалился от ее губ.

– Было неплохо.

Он почувствовал ее теплое дыхание, похожее на легкий средиземноморский бриз. Но ее слова показались ему тусклыми и невнятными. Он нехотя вернулся в действительность.

– Для особы, которая не знала, нравится ли ей целоваться, вы все проделали замечательно, – с трудом выговорил он.

Оливия отстранилась, хотя он по-прежнему обнимал ее за тонкую талию. Она как будто ничего не замечала, да и он не собирался привлекать ее внимание к своим рукам – он и сам пока не был готов ее отпустить. Она стояла, полузакрыв глаза, прикусив губу. Ее нижняя губа, полная и влажная, снова вызвала прилив жара и желания; у него словно надулись паруса при попутном ветре. Затем она посмотрела на него, улыбаясь, и ее улыбка словно ударила его кулаком в солнечное сплетение. Не знай он ее лучше, он вполне мог бы предположить, что она задумала его соблазнить. И попытка ей удалась!

– Я рада, что попробовала. Сейчас все было… совсем по-другому, – тихо сказала она.

По-другому… Едва ли не хуже, чем «неплохо». Не дав ему ответить, она сделала шаг назад.

– Вы в самом деле думаете, что сумеете разыскать этого мистера Элдрича?

Лукас направился к двери.

– Сделаю все возможное. Такая жертва с вашей стороны не должна оставаться без награды.